Зели в пустыне
Шрифт:
Он протянул руку к стакану.
– Ты слишком много пьешь, Ришар, – остановил его Брюно.
Ришар улыбнулся:
– Да, у меня нет привычки ни к этому, ни к чему другому… – И добавил, как бы для себя: – Это почти призвание…
Каждую минуту открывалась дверь; клубы тумана врывались и долетали до нас, в то время как какой-нибудь парень, еще красный от танцев, приветствовал нас, приставив палец к шляпе и воскликнув: "Призывники!" В задней комнате за банкетным столом по случаю сегодняшнего праздника сидело человек тридцать сотрапезников; мы слышали, как они поют и смеются или иногда, после
– Кричите, кричите, – причитала она, – так быстрее будет!
Было ли это от усталости или от липкой влажности зала? Все в моем сознании как бы отдалялось и становилось нереальным, кроме разве что образа Жанни. Ее я тоже попытался забыть, но в тот момент, когда я думал, что достиг этой цели, и когда всякая мысль стиралась, – эта сумятица во мне, это внезапно пересохшее горло – это была еще Жанни.
– Ты понимаешь, – повторял Ришар, – я не могу за это на нее обижаться.
А Брюно:
– Все знают, что в глубине души она неплохая девушка.
– Неплохая девушка?! Да даже сегодня, – ты меня слушаешь? – она лучше большинства тех, кто ее презирает.
– Я и не говорю… Но вообще-то, старик, нужно встряхнуться. Девушек, их ведь много.
– О! – сказал Ришар. – Я думаю, еще очень долго для меня не будет никого, кроме нее.
Немного позже и Брюно вздохнул:
– И все-таки я и сам интересуюсь, где она может быть.
Где-то группа призывников с криками, радостными воплями, под звуки горна прошла по улице, которая вела к их деревне.
– А этому что от нас нужно? – проворчал Брюно.
Браконьер встал из-за стола и вразвалочку приближался к нам. Он поприветствовал всех кивком головы.
– Ну что, призывнички, – сказал он, – кажется, не все ладится?
Так как никто не отвечал, он обратился к Ришару:
– Из-за малышки?
– Да, – тихо ответил Ришар.
Браконьер скроил сочувственную гримасу и, садясь рядом с Брюно, который нахмурившись отодвинул стул, сказал:
– Не стоит. Ничего не поделаешь. Девчонки, как она, – они такие живчики. Только что в руках держал, и вот уже ушла. Я в этом разбираюсь немного.
Но Ришар покачал головой. Ружо, положив локти на стол (он ведь тоже наверняка опрокинул не один стаканчик: некоторая расслабленность и хитрое выражение лица свидетельствовало об этом), сказал:
– Ты вот все маешься, маешься! Чего зря маяться? Кто только не был с ней. Я первый, я знаю отлично, ну и что! Это мужское дело. Но парижанин, парень из замка, разве это лучше?.. А, скажи?.. И тот, другой, фермер из Морона, ты думаешь, малышка могла рассчитывать на него? Ты мне скажешь: "Я!" Да, ты! Ты, Блезон, ты ей говорил, что это могло бы быть хорошо, что это могло бы быть прекрасно, что она могла бы быть королевой, и что!.. Хочешь я тебе скажу? Я себя спрашиваю, из нас четверых, какие мы есть, не ты ли…
– Лучше будет, если вы замолчите, – внезапно прервал его Брюно.
Ружо пожал плечами и, надвинув свою кепку на глаза, закончил:
– Послушай, угости меня выпивкой.
Но Ришар с взволнованным видом спросил:
– Что вы хотели сказать?
– Ничего:
ты меня понял… И потом, ты хорошо сделал, не желая возвращаться больше к этому. Ладно, выпьем.В задней комнате затянули старинную песню, песню парнишки, уходящего в армию и говорящего "до свидания" своему дому, возлюбленной, своей прежней жизни. Внезапно шум стих. Даже игроки застыли с картами в руках, опустив глаза. И остался только этот прекрасный голос, томный и теплый, воодушевляющий горюющую компанию.
Резко открылась дверь, и появился, ослепший от дыма и света, маленький человек в котелке, одетый в черное. Как далек он был от моих мыслей и каким ветром занесло его опять сюда, его, открывшего день обманчивым сюрпризом! За его спиной стоял целый мир белого мрака.
– Да закройте же дверь! – взмолилась трактирщица.
Он послушался, извинившись, потом сделал несколько шагов внутрь зала. И сказал запыхавшимся голосом (было видно, как у него дрожат руки):
– Господа! Господа! Произошел несчастный случай.
И мне показалось, что я больше ничего не понимаю. Ришар захотел выйти из-за стола, но споткнулся о стул и упал на колени. В центре зала маленький человечек отрывисто продолжал говорить:
– Девушка… Мы услышали удар, стук… Туман. Повозка доехала почти до подножия холма, когда Жанни на всей скорости налетела на нее. Жанни положили на траву у обочины – у нее была разбита грудь и горлом шла кровь.
– Вот… сейчас, там, рядом с повозкой, с возницей и… и… – Он волнуясь подыскивал подходящее слово. – Другим пассажиром, – выдохнул он наконец.
– Но, – воскликнул Брюно, схватив его за отворот пиджака, – у вас что, не было фонаря?
– Фонаря? Но, месье, я не знаю, я уверен, что был. Но туман!
– А девушка, вы не привезли ее?
– Мы не решились. Это бы ничего не изменило, все кончено. И потом, нужно ждать констатации, господа, констатации жандармерии и врача!
Он поднес руку к глазам, закачался, и ему едва успели подставить стул. Потом, пока ему подавали стакан воды, он сказал:
– Здесь мне везет. Второй раз приезжаю сюда. В первый раз, чтобы жениться, и моя жена умерла через два года от чахотки. И сегодня, сегодня… Боже мой!..
В глубине кухни, между плитой и камином, мирный свет падал от прекрасной лампы на потолке на наш стол. Закончив ужин, я открыл книгу, но не читал ее. Немного в стороне моя прабабушка дремала в своем кресле, положив четки на колени, а передо мной, на другом конце стола, ее дочь то вязала чулок, то перелистывала "Воскресный крест". Только тиканье настенных часов и, если прислушаться, легкое журчание воды под сводами источника нарушали тишину. В этот вечер мы поздно поужинали. И мне сказали:
– Пора идти спать.
Но усталый, возбужденный, напряженный, я не мог пойти спокойно в эту спальню, откуда накануне перед рассветом я сказал Ришару: "Вы меня подождете?", когда все еще было возможно. Две женщины тоже не думали идти ложиться. Однако, во время ужина мы обменялись лишь несколькими словами.
– Конечно, – сказала наконец моя бабушка, скользнув взглядом поверх голубоватых стаканов на столе, – умереть такой молодой – это несчастье.
Из своего кресла другая старушка прошептала: