Земля бизонов

— Поразительно!

— И это еще не все! Сдается мне, им совершенно незнакомы такие чувства, как злоба или обида — во всяком случае, по отношению к своим соплеменникам. Индейцам ничего не стоит поссориться, потом помириться и вести себя так, будто ничего не произошло. Такое впечатление, что у них вообще нет памяти.

— Но ведь она у них есть?

Андухар убежденно кивнул:

— Разумеется — за исключением тех случаев, когда дело касается домашних ссор.

— Любопытно! — заметил канарец. — Когда, хоть и очень редко, мне случалось повздорить с Ингрид или Арайей, они потом дуются целую неделю и не желают со мной разговаривать.

— Другой мир — другие обычаи... — философски заметил Андухар.

Обычаи Нового Света действительно сильно отличались от европейских, и Сьенфуэгос в этом воочию убедился спустя три дня, когда однажды утром, открыв глаза, увидел в двух шагах от себя старика-индейца в бизоньей шкуре, сидящего неподвижно, словно каменное изваяние.

Сьенфуэгос поспешно разбудил товарища и указал на старика, но Андухар лишь махнул рукой, как будто речь шла о чем-то обыденном.

— Не пугайся: это всего лишь ходячий мертвец.

— Ходячий... что? — изумился канарец.

— Ходячий мертвец. Короче говоря, старик, который устал от жизни и не хочет быть обузой для своих соплеменников, а потому покинул селение, чтобы спокойно умереть в одиночестве.

— Что-то не похоже, чтобы этот ходил, — заметил Сьенфуэгос. — Не удивлюсь, если он и впрямь умер — смотри, даже пальцем не пошевелит!

— Помни главную заповедь здешних мест, от этого зависит твоя жизнь, — заявил Андухар. — В прерии нет ничего мертвого, пока стервятники не докажут, что оно действительно мертво. Если видишь лежащего на земле зверя или человека — не верь, что он мертв, если стервятники не выклевали его глаза.

— Ты и впрямь думаешь, что этот бедный старик может причинить нам вред?

— Нет, конечно. Именно этот старик не собирается причинять нам зло. Единственное, чего он хочет — спокойно умереть.

— А его детям что же, совсем нет дела, что он умрет на улице, как собака?

— А что они могут поделать? Они постоянно кочуют, ведь приходится следовать за стадами бизонов, и не могут слишком долго оставаться на одном месте и ждать три месяца или три года, пока какой-нибудь старик соизволит наконец умереть. Этим он обрек бы свое племя на голод и лишения. И когда старики уходит ночью из становища, они тем самым как раз и доказывают свою любовь к семье и племени, будто говоря: «Рождение человека приносит радость и смех, и он не должен умирать среди стенаний и слез. Умирать лучше в тишине и покое».

— Я вижу, ты многому у них научился.

— Многому. Вот только жаль, что я учился, будучи рабом!

— А какая разница?

— Я многому у них научился, но и сам мог бы научить их многим полезным вещам.

— Каким, например?

— Например, что такое колесо и как им пользоваться.

Канарец надолго задумался, прежде чем ответить. В который раз он окинул взглядом безбрежное море травы, чьи корни прочно держали почву, превратив степь в бесконечный пушистый ковер, после чего признался, что и впрямь трудно представить на всей планете место, более подходящее для колесных повозок, они могли бы превратить жизнь в этих местах в настоящий рай.

— Неужели они и в самом деле не знают колеса? — спросил он наконец, как будто не мог поверить в подобную глупость.

— Похоже на то, во всяком случае, они им не пользуются, — ответил его товарищ. — Когда приходит время следовать за стадом, они разбирают жилища, взваливают на спину все свои пожитки, в том числе тяжелые бизоньи шкуры и длинные жерди, из которых строят вигвамы, и медленно тащатся пешком, порой несколько недель. Ежедневные переходы под дождем и ветром, в жару или стужу — настоящая пытка, говорю тебе как человек, испытавший это на собственной шкуре. В жизни не видел большего кошмара, особенно если тебя еще и подгоняют ударами плетки, стоит отстать на пару шагов.

— Могу себе представить! — посочувствовал ему канарец. — Теперь понимаю, почему бедный старик предпочел остаться здесь, чтобы спокойно умереть.

— Без сомнения, — добавил Андухар, — жизнь этих упрямых болванов стала бы совершенно другой, будь у них повозки, которые служили бы им жилищами, как у европейских цыган. Они могли бы спокойно ехать за бизонами. Когда есть пища и вода, нужно лишь хорошее средство передвижения, но они не побеспокоились об этом и за тысячи лет.

— Возможно, они не придумали повозки, потому что их некому возить, — напомнил Сьенфуэгос. — Я не видел ни одного осла, мула или лошади.

— Это верно, здесь их нет. Когда я говорил с краснокожими, они не могли поверить в существование животного, на котором человек может ехать верхом. Когда однажды я нарисовал им достаточно хорошую картинку, они рассмеялись, уверяя, что я спятил, и насмехались надо мною месяцами. В тот день мой авторитет оказался совсем подорван, — печально признал Андухар. — И с тех пор я решил, что лучше помалкивать. Я понял, что нет более тупого, мстительного и жестокого существа, чем невежда, желающий таковым и остаться.

— Но от повозок без мулов или лошадей им все равно не было бы проку.

— На моей земле телеги тянули буйволы, — возразил Андухар. — И я уверен, что уж за сотни лет этим кретинам, с их-то бесконечным терпением, удалось бы укротить бизонов и запрягать их в телеги.

Сьенфуэгос долго смотрел на товарища хмурым взглядом, возможно, несколько смущенный его словами, и наконец не удержался от вопроса:

— Ты их ненавидишь или восхищаешься?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Порой ты говоришь о них с уважением и восхищением, а иногда — с откровенным презрением. Я до сих пор не могу понять, как на самом деле ты к ним относишься.

Сильвестре Андухар, хоть в свое время поплыл боцманом на поиски несуществующего острова Бимини и волшебного Источника вечной молодости, доказал на деле, что обладает здравым смыслом и умеет пользоваться знаниями, полученными от священника в Кадисе. Он надолго задуматься, прежде чем ответил.

— Ни один народ, нация или раса здесь или в Европе не заслуживает ни абсолютного восхищения, ни полного осуждения. И у сиу, и у дакотов, и у других краснокожих, как мы договорились их называть, как и у прочих народов, включая испанцев, есть свои достоинства и недостатки, и я не настолько глуп, чтобы это отрицать, — он ненадолго умолк и добавил: — Но в чем-то ты безусловно прав: как только здесь появятся европейцы, от этих людей не останется даже воспоминания, ведь они не умеют приспосабливаться к переменам, принимают в штыки все новое, а это неизбежно ведет к гибели.

— Как жаль!..

— Конечно, жаль, но уж ничего не поделаешь!

11

На закате они пошли дальше.

Пришлось пройти мимо старика, равнодушно наблюдающего за ними и нисколько не удивившегося, откуда здесь взялись двое белых людей с длинными бородами, такие не похожие на безбородых меднокожих людей его расы, что без опаски идут навстречу наступающей ночи.

Может быть, он решил, что уже умер и попал в иной мир.