Земля бизонов

Следующий день он решил посвятить размышлениям по поводу увиденного и пытался оценить шансы вызволить из рук туземцев Андухара. В конце концов, он пришел к болезненному выводу, что таковых нет.

Если он попытается, то придется столкнуться с полусотней воинов с большими луками, острыми копьями и каменными топорами, причем засевшими в настоящей крепости. Даже полку аркебузиров пришлось бы приложить много сил для атаки.

— Эх, был бы здесь дон Алонсо де Охеда! — пробормотал Сьенфуэгос сквозь зубы. — А впрочем, когда он захватил в плен Каноабо, он хотя бы имел коня и доспехи, а я — голый и босой.

После долгих раздумий он решил, что разумней всего подкрасться к деревне ночью, стащить каноэ, привязанным у кромки воды, и как можно скорее отплыть вниз по течению.

Если ему повезет, то он будет иметь восемь часов преимущества, прежде чем краснокожие заметят отсутствие лодки, а он-то уж сумеет воспользоваться таким преимуществом.

План выглядел вполне разумным, за одним исключением: Сьенфуэгосу не улыбалась мысль отправиться на край земли в одиночестве.

Снова и снова он воскрешал в голове образ сидящей на солнце группы рабов и представлял, каково это — провести остаток дней, обкалывая камни, пока не иссякнут силы, и все-таки неохотно признал, что придется поискать способ вызволить андалузца.

Но как?

У него не было оружия, кроме старой аркебузы, из которой он мог выстрелить лишь один раз, ржавого арбалета, стреляющего куда угодно, только не туда, куда надо, и фунта пороха.

Даже если посадить воинов деревни на этот жалкий бочонок, пороха все равно не хватит, чтобы убить всех.

Ночью он закрыл глаза, твердо решив, что должен все обдумать.

Хорошенько обдумать.

17

Спрятав в кустах плот и аркебузу, от которых в сложившихся обстоятельствах было больше хлопот, чем пользы, Сьенфуэгос не спеша взобрался на горный кряж, чтобы поискать то необходимое, что он успел заметить во время долгих переходов по этим негостеприимным местам.

Несмотря на все признаки того, что нужное сырье имелось здесь в изобилии, пришлось потратить почти полтора дня, чтобы найти нужное количество. Еще столько же времени потребовалось, чтобы собрать, растереть и очистить от примесей около двух килограммов серы и получить сырье приемлемого качества.

Гораздо проще оказалось найти этих местах, миллионы лет назад служивших дном древнего океана, селитру. А вот с углем оказалось сложнее. Необходимые для его получения липы и вербы поблизости не росли, и канарец решил заменить их кустарником, который тоже вполне годился за неимением лучшего.

Он нарубил с дюжину сучьев по полметра в длину и сантиметров десять в диаметре, сложил из них поленницу, какие он видел еще в детстве на Гомере, работу местных угольщиков, и сверху забросал землей, оставив четыре или пять отдушин, через которые бросил внутрь зажженную ветку, чтобы огонь медленно горел всю ночь.

Наутро он вытащил обгоревшие сучья и тщательно соскоблил с них внешний слой, получив таким образом около трех килограммов угольного порошка, вполне похожего на тот, которым он нередко пользовался у себя на Эскондиде — по крайней мере, внешне.

Вместе с этими припасами Сьенфуэгос уединился в одной из бесчисленных пещер, которыми изобиловали склоны ущелья, и сосредоточился на своей задаче, стараясь как можно точнее соблюсти все условия китайского рецепта.

Семь с половиной частей селитры, полторы части угля и одна часть серы.

Первые пробы, по правде сказать, его разочаровали: смесь лишь шипела, а порой даже казалось, что она просто сгорит без всякого толка, а вскоре она печально вздохнула и осталась лежать — бесполезная, как горсть песка.

Что-то явно пошло не так.

Да всё.

Он решил исследовать каждый ингредиент по отдельности, чтобы разобраться, где же кроется корень проблемы, и в конце концов пришел к выводу, что если сера и селитра оказались вполне годными — значит, все дело в угле, видимо, он был получен из свежей древесины, а потому условия горения оказались не такими, как требовалось.

Сьенфуэгос снова и снова повторял эксперименты, понемногу увеличивая дозу угля, пока наконец смесь не стала похожа на настоящий порох, хотя слишком полагаться на его эффективность, пожалуй, не стоило.

Когда он на следующий день срезал несколько полых стеблей тростника, заложил в них порох и запалил фитили, некоторые из них с треском сгорели, но другие ограничились лишь жалким хлопком, напоминающим скорее пуканье.

— Чудесно! — воскликнул он. — Такой позорный взрыв может разве что оскорбить воинов, хотя они вряд ли поймут, чего я от них хочу.

Значит, он опять располагал аркебузой с единственной пулей, извлеченной из кучи дерьма, и горсткой самодельных фейерверков, которые мало чем смогли бы помочь против полусотни краснокожих.

— У Давида имелась верная праща и хороший камень, а его противник был слишком велик, туп и медлителен, а потому Давиду не составило труда размозжить ему голову. Но боюсь, здесь не тот случай!

Сьенфуэгос всегда считал, что пресловутый царь Давид, в прошлом — такой же пастух, как и он, был вовсе не отважным героем, а жестоким и подлым трусом, который воспользовался доверчивостью противника, собравшегося сражаться по правилам чести своего времени, а ему даже не дали обнажить меч.

Канарец не сомневался, что если бы Давид потерпел неудачу с пращой, то немедленно бы пустился наутек до самой Самарии, а Голиаф последовал бы за ним.

Одно дело — сразиться с врагом лицом к лицу, и совсем другое — вероломно метнуть в него камень из пращи, не дав времени даже опомниться.

Увы, всем известно, что историю пишут победители и никого не интересуют, ценой каких подлостей достигнута победа.

— Я должен их перехитрить! — решил он под конец. — Пусть даже это и грязно...

Сьенфуэгос вновь спустился к реке, забрав стебли тростника с порохом. Остаток дня он решил отдохнуть, но с наступлением сумерек вновь начал действовать. Первым делом он осторожно разместил самодельные снаряды на плоту.

Затем вошел в воду, не рискуя забираться на утлое суденышко, а толкая его перед собой.

Оттолкнувшись от берега, он дал себе твердое обещание: действовать только в том случае, если можно хоть как-то рассчитывать на успех, а иначе продолжить плавание вниз по течению и постараться навсегда забыть бедолагу Сильвестре Андухара.

Уже совсем стемнело, когда он наконец добрался до деревни. Там тускло светился лишь вход в одну из пещер, но вскоре и этот слабый огонек погас, и деревня погрузилась во мрак.