Земля, до востребования Том 1

Крупье с профессиональной сноровкой отгреб лопаточкой деньги с проигравших квадратов стола. Печальным взглядом проводил Агирре эту кучу денег.

Низкий абажур повис в табачном дыму над зеленым сукном, освещая стол, расчерченный на квадраты.

Напротив Агирре сидела все та же старуха в соломенной шляпе. Крупье рассчитался с играющими. Делали новые ставки. Агирре неуверенно положил деньги на «11», но в самый последний момент нервно передвинул их на соседний квадрат.

— Игра сделана, ставок больше нет, — объявил крупье, и рулетка с легким жужжанием завертелась…

Агирре неотрывно следил за ней — вот–вот остановится… И вновь неудача. А старуха выиграла. Шустрый молодой блондин достал ее сумочку и сунул в нее выигрыш. Старуха игриво похлопала его по щеке рукой в перстнях и показала, на какие квадраты снова ставить.

Агирре, подавленный проигрышем, порылся в карманах пиджака, ничего не нашел, встал, но подошедший Кертнер мягко усадил его обратно и незаметно передал деньги:

— Держи.

Докрутилась рулетка, и крупье пододвинул к Агирре кучу ассигнаций. Тот вскочил в веселом азарте.

— Не будем больше испытывать судьбу. — Он взял деньги со стола и хотел отдать долг Кертнеру.

— Успеешь.

— Нет, нет, карточный долг — долг чести!

— Я подожду.

— Тогда играю на все!

И снова крупье придвинул лопаточкой деньги к счастливому Агирре. Тот иронически улыбнулся шустрому блондину, отдал долг Кертнеру, рассовал остальные по карманам и отошел от стола.

Агирре был радостно возбужден и все чаще поглядывал в другой конец зала — оттуда ему улыбалась очаровательная молодая сеньора. Она стояла об руку с пожилым мужчиной, но не сводила сияющих глаз с Агирре.

15

Джаннина укладывала вещи в чемодан, собирала Паскуале в дорогу, напевая «Прощание с Неаполем». Мать хлопотала на кухне.

— Мама, где шерстяные носки? На палубе бывает ночью очень прохладно.

— Посмотри в комоде, в нижнем ящике, — донеслось из кухни.

Джаннина пела и не услышала, как за ее спиной тихо отворилась дверь и вошел Паскуале. Он осторожно положил покупки и стал подпевать Джаннине. Она бросилась отчиму на шею.

— Я счастлив, что ты приехала меня проводить, — сказал Паскуале с нежностью.

— Я была бы счастлива проводить тебя в последний рейс на «Патрии». Мне совсем не по душе твои поездки в Испанию.

— Еще два–три рейса — и синьор Капрони–младший назначит мне пенсию. Ну, а кроме того, ты же знаешь… — Паскуале порылся в бумажнике и достал вырезанное из газеты объявление. — Вот… «Все для приданого… Столовое и постельное белье… Улица Буэнос–Айрес, 41…» Я и опоздал потому, что купил кое–что для своей девочки…

Он открыл коробку, в ней полдюжины батистовых рубашек, развернул пакет и достал платье — голубое в белую полоску. Джаннина наспех чмокнула Паскуале и, схватив платье, скрылась за шкафом.

— Святые угодники! Паскуале расщедрился! — Мать стояла в дверях с кастрюлей. — Он такой скупой, что из экономии хотел один ехать в наше свадебное путешествие.

— Но все–таки вы ездили вдвоем! — засмеялась Джаннина, голос ее донесся из–за шкафа.

— Да, третьим классом! — вздохнула мать и ушла на кухню.

Раздался стук в дверь, вошел человек в форме трамвайщика, вертлявый, с бегающим взглядом.

— Прошу о снисхождении… Дайте в долг бутылочку масла.

Паскуале удивленно посмотрел на вошедшего, а Джаннина сухо пояснила:

— Наш новый сосед.

— Я поселился в этом доме, когда вы были в Испании, — сказал Вертлявый.

Паскуале коротко кивнул.

Джаннина успела переодеться и прошлась в новом платье мимо отчима и Вертлявого, покачивая бедрами.

— Вам нравится? — Паскуале повернулся к Вертлявому. — А жена недовольна. Называет меня скупым.

В дверях появилась мать и нелюбезно оглядела Вертлявого.

— Сосед просит бутылочку масла, — объяснил Паскуале.

— Вы забыли вернуть бутылочку кьянти, — напомнила мать, но все–таки вынесла масло.

Уже в дверях сосед сказал:

— Я служу контролером в трамвайном парке. Ваша семья может смело ездить без билетов.

— Благодарим, — сказала мать. — Но как раз на трамвай Паскуале не скупится.

Едва закрылась дверь за назойливым соседом, Джаннина закружилась перед зеркалом, бросилась на шею Паскуале, запела.

В мелодию ворвался свист с улицы. Мать перегнулась через подоконник, помахала рукой:

— Паскуале! Джаннина! Скорей посмотрите на этого генерала! Сколько перьев в его шляпе!

Джаннина глянула в окно, усмехнулась, отвернулась.

— Ощипали двух павлинов…

— Пригните голову! — кричала мать в окно. — На лестнице паутина…

— Мне дорого обошлась приставка к титулу Виктора–Эммануила «император Абиссинии», — сказал Паскуале невесело. — Я заплатил за это жизнью моих мальчиков Фабрицио и Бартоломео. Не хватает еще, чтобы за титул Франко «генералиссимус» пострадал жених моей Джаннины.

Тоскано вошел одетый с иголочки в форму лейтенанта берсальеров. Он снял замысловатый головной убор, горделиво пригладил волосы и зачесал их назад.

— Я же предупредила. — Мать, всплеснула руками, взяла шляпу Тоскано и сняла паутину с перьев.

— Можете поздравить, меня произвели в офицеры. Когда отец узнал, что я еду добровольно, то сразу раскошелился… — Тоскано подошел к раскрытому окну и с важностью показал на новенький автомобиль.

— Самая последняя модель! — воскликнул Паскуале восторженно.

— После Испании мы отправимся в этом автомобиле с Джанниной в свадебное путешествие. Прямо из церкви.

— Для такого путешествия нужно еще вернуться из Испании, — сказал Паскуале сердито.

Тоскано обнял Джаннину одной рукой, в другой он держал свою парадную шляпу, и потянулся с поцелуем: она отвернулась.

— Думаешь, я буду ждать тебя, как твой автомобиль?

— Ну вот, опять вы ссоритесь, — всплеснул руками Паскуале. — А я так надеялся прокатиться сегодня в новом автомобиле до вокзала.

— Собирайтесь, я подожду вас внизу.

Тоскано молча поправил прическу, надел шляпу с перьями и вышел, обиженно посмотрев на Джаннину.

Джаннина выбежала на лестницу и крикнула вдогонку: