Земля и люди. Очерки.
Шрифт:
Машины пришли еще раз. Шоферская сноровка подсказала ребятам привезти по полному кузову фашинника, который ставили зимой на дороге в виде ограждения от снежных заносов. Погрузились уже легче, чем в первый раз. Чуть не забыли отправить в село девушек. Те, конечно, сами тоже не попросились бы.
Какая ни выдалась ноченька, а кончилась. Рассветало скоро и начисто, как это бывает только по весне. Все вокруг видать как через грани хрусталя. Но как незнакомо бескрайна стала затопленная низина. Гладь воды неподвижна, блестит как совиный глаз. Весь мусор, старая листва, легкий хворост — все это всплыло и сбилось вокруг
Стороной прошли три вертолета. Стрекозиные тельца их были совсем розовыми, значит, скоро солнышко достанет и сюда.
Вслед за этим на юго-западе раздались взрывы. Вертолеты принялись разбивать ледяной затор на реке.
Скоро, через каких-нибудь полчаса после этих ударов, вода начала сбывать.
Тетка Ляна всегда узнавала сельские новости первой в доме. Вечером за ужином она рассказала своим ребятам, что механику Колясникову дали легковую машину «Москвича».
Вообще-то Колясников машину купил, а не получил бесплатно, и она это понимала. Но деньги тетка Ляна не признавала, может быть, потому, что никогда их в большой сумме не имела. Когда в селе был колхоз, денежные выдачи на трудодни составляли кошачьи слезы, а после того, как образовался совхоз и весь заработок стали исчислять в деньгах, она уже стала не в силе работать, как раньше, и помногу, «грудкой», ей на руки не приходилось. О деньгах она часто говорила, что это бумага, и ничего они не значат.
Как-то к ним зашел Жителев, и тетка Ляна, которую не зря в селе прозвали лопотуньей, разговорилась с ним на эту тему. По ее рассуждению, выходило, что деньги нужны только как мера труда, но и то это — неточная мера, потому что кто-нибудь один работает как черт, а получает за это небогато, другой же получает изрядно, не поймешь за что. Человеческий труд только скрепя сердце можно оценивать денежной мерой, пока не придумано иного способа его оценки.
Конечно, все это в тот раз она сказала не этими, а своими словами, может быть, корявее. Но мысль была эта. Жителев слушал, азартно хлопал кулаком по колену и все требовал, чтобы Геннадий с Валей как следует вникли в то, что говорила старуха.
— Нет, вы послушайте, что она говорит, — требовал он. — Ульяна, да ты же грамотнее нас всех в политэкономии!
— Да уж грамотейка, — насмешливо соглашалась тетка Ляна, — мне расписаться — такой труд, как с возом в гору…
Об этом же зашло у них и в этот раз, за ужином. Геннадий сказал:
— Как это так — «дали»? Он купил машину на собственные деньги.
— Денег собственных не бывает, — упрямо твердила старуха. — Сегодня ты их получил, завтра отдал.
— Но мне за них что-нибудь дадут при этом.
— А вот когда дадут что-нибудь, без чего прожить нельзя, то и будет собственное. Вот юбка на мне собственная, потому что никто такую рванинку за меня донашивать не станет, придется мне самой. А машина… На заводе, где их делают, работает, может, триста человек.
— Да нет, там не триста. Там в коллективе несколько тысяч, — поправил
ее сын.— Ну вот. И каждый в эту машину отдал свою каплю труда. Разве можно такую штуку в собственность. Просто дали человеку, пусть покудова пользуется.
— Но он заплатил за нее.
— Правильно. Отдал пачечку картинок. А можно было иначе сделать: дать ему одну бумагу с печатью, написать на ней, что потрудился человек хорошо, заслужил. Так бы даже лучше, деньги-то люди добывают по-всякому.
— Но теперь машина у него в руках. Попробуй кто-нибудь взять.
— А возьмут, когда понадобится. Случись война, потребуется раненых возить. Возьмут — и правильно сделают.
Вечером того дня Иван Зотеич Укладников чинил плетень.
Дом его стоял третьим с дальнего конца села. Из трех сыновей старика при доме остался один, младший. Но шел и младшему уже двадцать четвертый год. Работал парень в дорожном участке. Старик и сам толком не знал, кем он там числится. Видал его работающим то на тракторе, то на грейдере. Когда сын настроился жениться, к избе пришлось наладить небольшой прируб и открылок на один скат, составляющий кровлю сыновьего жилья. Новое широкое, почти квадратное окно, не под стать прежним окнам в резных наличниках, делало лицо укладниковского дома странно непохожим на его привычный облик.
«Как воронье гнездо стал дом», — подумал однажды старик, выйдя на середину улицы и оттуда поглядев на свое усадьбище.
Почти три года, как он ушел на пенсию, а все еще не привык к положению человека не у дел. Положим, работы он находил достаточно — по двору, и общественной, и совхозной летом. А все чего-то будто не хватало.
За четверть века работы председателем колхоза он привык жить в постоянных заботах, в постоянном кипении. «Проклятая жизнь», — иногда говорил обо всем этом. А теперь ему не хватало как раз этой «проклятой жизни».
Перенес позапрошлой зимой тяжелое воспаление легких, «заглянул в колодец», как он сам об этом выразился, поправившись. И появились у старика после этой болезни некие странности. Все лето собирался съездить в Москву, в Ленинград. Ни за чем, просто посмотреть на народ в большом городе, потолкаться на улицах. Повидать Ленинград у него был повод: все-таки в рабочем пригороде его Иван Зотеич родился и рос до самой солдатчины. Но эти годы своей жизни он и сам теперь помнил смутно, как сквозь серую вечернюю дымку. Нет, видно, все уже позади…
Сын накануне трактором проволок через переулок широкий, разлапистый грейдер и, поворачивая в улицу, повалил свой же плетень. Днем он привез и приготовил для починки колья и жерди, но бросил работу недоделанной. Так оно и будет валяться, пока за починку плетня не возьмется старик.
Вечером Иван Зотеич с топором вышел уделывать огорожу. Колья сын затесал не по-плотницки, а со всех сторон, как затачивают карандаши. А по-правильному их тешут иначе, на три грани. Иван Зотеич даже плюнул: вот работнички, ни черта же не умеют. По прежнему времени редкий крестьянин не был также и хорошим плотником. А что они умеют теперь? Положим, по металлу, по машинам кумекают почти поголовно… В общем-то старик понимал, что эти его размышления — просто стариковская сварливость, попросту мелочны. А настоящее, крупное дело ушло у него из рук.