Земля имеет форму чемодана

293

Долго ждать не пршлось.

Господин Трескучий явился к нему сам.

Явился в избушку, стучать не стал, имел ключи.

— Ну что, Пробиватель жопой кирпичи, — зловеще улыбнулся он, — зазнался? Брезгуешь чудесной женщиной? Пожалеешь об этом и очень скоро. И зря загоняешь в башку неосуществимые мечтания.

— А что вы мне хамите! — спросил Куропёлкин. — По контракту я не ваш подсобный рабочий.

— Мне смешно! — заявил Трескучий. — Мне поручено осуществлять контроль за твоим поведением, то есть над соблюдением твоих соответствий условиям контракта. А ты наглеешь. Кто разрешил тебе выйти за наши заборы, сесть в автобус и иметь секретный разговор с человеком, называющим себя Барри?

— Это допрос? — спросил Куропёлкин.

— Допрос!

— Отвечать не буду.

— Вернётся госпожа Звонкова и будешь вынужден отвечать.

— А какую чудесную женщину вы имеете в виду? — спросил Куропёлкин. — Когда заявляли о моей брезгливости к ней?

— Ну… — замялся Трескучий.

— Не эту ли даму вы всё чаще прогуливаете по здешнему разнотравью? И заметно, что она вам мила, сама к вам благосклонна и с пониманием относится к вашим высказываниям и поучениям.

Похоже, Трескучий растерялся.

Но ненадолго.

А возвратившись в состояние местного воеводы и громовержца, владетельно разорался:

— Ты раб, но по дурости и по природному недоразумению поддался заблуждениям! Да я сейчас же!.. Полномочиями, мне отписанными, сейчас же отправлю тебя в Люк!

Куропёлкин расхохотался.

— Люк мы уже проходили!

— Повторение не всегда бывает удачным, — мрачно выговорил Трескучий.

— Это-то ладно, — сказал Куропёлкин. — Это уже моя судьбина. Но вы уверены в том, что Нину Аркадьевну обрадует ваше сумасбродное решение?

— Ты заблуждаешься по поводу отношения к тебе Нины Аркадьевны, — сказал Трескучий, но уже не местным демиургом, знающим силу и цену своим словам, а как бы даже с сожалением (состраданием?) к Куропёлкину. — Ты заблуждаешься… Ну, ты был ей чем-то интересен… Ну, провела она с тобой недавно забаву, организм-то порой требует, но расчёты в ней куда важнее игр гормонов. И ты для неё именно Пробиватель, способный добыть для её нужд невиданные минералы и драгоценности. Сначала на Земле, потом на Луне, а потом, глядишь, и в иных местностях Вселенной, куда дозволит доставить тебя развитие техники. И она копейки в это развитие вложит.

— Вот как! — только и смог произнести Куропёлкин.

— Именно так! — сказал Трескучий.

— Впрочем, обо всём об этом можно было и догадаться, — вздохнул Куропёлкин.

— Да она ради своей корысти, — с неожиданной горячностью и даже обидой в голосе заговорил Трескучий, — при всей своей учёности, могла принять и теорию давнего приятеля, чокнутого Бавыкина о том, что Земля имеет форму Чемодана…

— Для переноски денег, — добавил Куропёлкин.

Трескучий озадачился.

— Это что — шутка? — спросил он.

— Шутка, — согласился Куропёлкин. — Но мне пока не слишком понятен смысл вашего прихода, — спросил Куропёлкин.

— Пришёл я к тебе, — сказал Трескучий, — чтобы напомнить, что ты — никто, пустышка, не рыпался и не роптал, и главное — не имел иллюзий ни по поводу госпожи Звонковой, ни меня, ни какого-то особого интереса к тебе государственных структур. Ты пустышка и ты сам по себе.

— По поводу себя, — сказал Куропёлкин, — я не держу никаких иллюзий. По поводу других имею право фантазировать. И даже на что-то надеяться.

И тут господин Трескучий, какой в течение нескольких минут и впрямь мог показаться сомневающимся в чём-то (или смущённым чем-то) собеседником и словно бы желавшим получить от Куропёлкина поддержку или даже советы, моментально превратился в свирепого управителя мелких существ, как и в день знакомства (стало быть, подписания контракта) с Куропёлкиным. Крепкий, вёрткий, невысокий, он сумел вернуть себе лицо Значительной Личности, при взгляде на кого следовало трепетать, голову вминать в плечи и ощущать собственное ничтожество.

Голову, впрочем, вминать в плечи Куропёлкин не стал. Но чуть-чуть ссутулился.

— И вот ещё что, Куропёлкин, — грозно произнёс, уже подходя к двери Избушки, Трескучий — Баборыба доставлена тебе полтора месяца назад. А ты её ещё как следует не ублажил. Из неё слёзы текут иногда. Ты меня не зли!

Обернулся и пригрозил Куропёлкину пальцем.

— Понял, — вздохнул Куропёлкин.

294

А впрочем, что он был должен понять?

Единственно, что из последних слов Трескучего подействовало на Куропёлкина, это напоминание о сроке пребывания с ним под одной крышей Людмилы Афанасьевны Мезенцевой.

Полтора месяца.

Надо же!

А ведь и вправду — полтора месяца под одной крышей с Баборыбой. Хоть пиши воспоминания.

Какие такие воспоминания? О чём? Если только о двух купаниях в Аквариуме с пловчихой в сиреневом купальнике. Вернее, с двумя пловчихами, причём большее впечатление на него произвёл случай со второй пловчихой.

Теперь же, после визита Трескучего к Куропёлкину, после его предупреждений, недолгие светлые грёзы превратились в кошмарное восприятие затей некогда Принцессы (нынче, стало быть, — Королевы) Точных наук, и надо было признать, что принимаемые Куропёлкиным (порой!) за будто бы лёгкие, но несомненные элементы игры симпатий слова о взятках Каренина вызывались, на самом деле, вполне реальными экономическими интересами бизнес-высочества. И ясно было, что оставленный при Люке воевода Трескучий был прилеплен к этим интересам (хотя наверняка имел и свои, укутанные туманами от госпожи Звонковой, цели, и подталкивания Куропёлкина к новым общениям с Баборыбой в эти цели вмещались). Не исключено, конечно, что господин Трескучий блефовал, в частности связывал себя с государственными структурами, и как бы давал Куропёлкину понять, что не один Селиванов Пробивателю хозяин, а есть и ещё нечто, неподчиняемое смыслам и логике поступков, даже и лошади, и вуали Нины Аркадьевны, но обладающее самостоятельной силой, возможно, что решающей и неодолимой.

Сила эта (не исключено — из блефов Трескучего) отчасти связывалась им с Людмилой Афанасьевной Мезенцевой.

Возможно, что-то он, Куропёлкин, в Баборыбе важнейшего и тончайшего (по замыслу) и не расчувствовал. Мол, игрушка она и есть игрушка. Тем более с лёгкостью востребованная.

А в ней, возможно, поместили секрет.

295

И Куропёлкин посчитал нужным немедленно спуститься в Шалаш, к Баборыбе.

Спустился и сразу получил бейсбольной битой по лбу. Или полицейским средством усмирения массовых беспорядков. Впрочем, ни биты, ни резиновой дубины в руках Людмилы Афанасьевны не было.

Просто она огрела Куропёлкина словами:

— Это ты, Куропёлкин, у нас Баборыба, а не я. Какой из тебя мужик? Или хотя бы семейный проживатель? Ты холодная и безответственная особа! Я забеременела, а ты моими состояниями не интересуешься!

— Чего? — вскрикнул Куропёлкин.

— Того! — зло сказала Мила-Лося. — Ты прекрасно слышал то, что я тебе открыла, и всё понял.

— А ты не врёшь? — грубо поинтересовался Куропёлкин. — От вас, баб, можно ожидать чего хочешь и чего не хочешь.