Земля матерей

«Беспрецедентная глобальная эпидемия» – эту фразу можно было услышать чаще всего, вместе с «эксперты изучают возможное влияние окружающей среды», и которую больше всего любила Коул, впервые прозвучавшую из уст контуженного онколога, «просто рак развивается не так». Эта фраза быстро стала мемом. Коул поймала Майлса за просмотром ролика в «Ютубе», с нарезками из фильмов про зомби с наложенным пульсирующим электронным ритмом, ускоряющимся все быстрее и быстрее.

Когда они вошли в двухуровневую квартиру родственников, провонявшие потом, умирающие от смены часовых поясов, Тайла заключила Коул в объятия, слишком крепкие, слишком долгие. Коул встревожил ее вид: она была растрепанной, в мешковатом свитере и джинсах, косички спутаны в беспорядочный комок, а не уложены ровными дорожками, как обычно, лицо пепельно-серое с мешками под глазами. «Вот что делает с человеком страх», – подумала Коул. Страх и горе. Эрик постоянно улыбался, предлагал кофе, а через пять минут снова кофе, а близнецы подавленно ходили следом за родителями. Ужасное предчувствие прочно обосновалось в доме еще одним нежеланным гостем. Но, разумеется, долго так продолжаться не могло. Близнецы утащили Майлса к себе в комнату, и доносящиеся оттуда яркие вспышки смеха резали острыми ножами взрослых, сидящих внизу за чашками кофе (спасибо тебе, Эрик).

И все-таки Коул оказалась не готова к тому, каким изможденным оказался Джей, когда они его навестили. Как будто из него вытянули все жизненные силы. Кожа обтягивала кости, тусклые глаза запали. Тайла и Эрик ждали за дверью – поскольку согласно больничным правилам к больному одновременно допускались не больше трех посетителей, и к тому же свояченица настояла на том, что ей нужно прийти в себя. Держаться за нормальную жизнь всеми возможными средствами. Теперь Коул понимает, что это такое.

Увидев Майлса, Джей улыбнулся – бледная тень его прежней улыбки до ушей, его губы лишь слегка вздрогнули. Складки в уголках глаз, вероятно, были обусловлены болью. В сказках детей предостерегают насчет ведьм с отравленными яблоками и коварных первых министров, подмешивающих королям в вино смертельный яд. Попробуйте объяснить своему десятилетнему ребенку, что врачи сознательно закачивают Джею в вены яд, чтобы убить другой яд, растущий в потаенных глубинах его организма, опухоль выпирает из клеток подобно игрушкам для ванной, которые в воде расправляются в губки в виде животных.

– Привет, мелюзга. – Джей протянул руку, чтобы потрогать значок Майлса. – Мне он нравится.

– Привет, Джей, – только и смогла выдавить Коул, прежде чем слова застряли у нее в горле. Совершенно лысая голова подростка, отсутствие бровей и ресниц сделали его глаза просто огромными.

– Не хочешь подсесть ко мне? – похлопал по койке Джей.

– Наверное, лучше этого не делать…

– Все в порядке, – вмешался Девон. – Тайла говорит, девочки постоянно так делают. Только сначала разуйся, дружок.

– Не задень за капельницы и прочее дерьмо. Подожди, дай я подниму спинку. Если хочешь это сделать, нажми кнопку. Но только осторожно, иначе кровать сложится пополам.

– На что это похоже? – спросил Майлс, устраиваясь рядышком с Джеем, но все-таки не прикасаясь к нему.

– Когда я писаю, больно. Очень больно. И химиотерапия просто бесит. От нее все равно нет никакого толка.

– Джей… – предостерегающе начал было Девон.

– А что? Я не собираюсь ему врать. – Джей злился. Что было понятно. – Ты ведь не боишься правды, да, мелюзга?

– Да!

– На хрен онкологию!

– На хрен онкологию. – Но Майлс оглянулся на мать, словно спрашивая у нее разрешение посквернословить.

– Знаешь, Джей, Майлс нарисовал для тебя комикс.

– Классно! – махнул рукой Джей. Помимо воли Коул отметила, как выступают вены, усыпанные оспинками следов от уколов. – Ты нарисовал для меня комикс?

– Ага, про монстров, завоевывающих мир.

– Да, вижу. Расскажи мне вот про этого типа, у него страшный вид.

– Это Извергатель, у него вместо головы вулкан, и когда он злится – бум! Вокруг раскаленная жидкая лава и пылающие камни! И у тебя плавится лицо.

– Временами у меня как раз такое ощущение.

– А это Шшшшш. Змея, но с руками, и она может выстреливать из пальцев пауков.

– Каких-то особенных пауков, вроде каракуртов или тех жутких, что обитают у вас в Южной Африке?

– Пауков-волков! И пауков-бабуинов! Это те, что похожи на тарантулов. Шшшшш может стрелять любыми пауками, какими только захочет!

– О, круто, круто. – Джей заметно слабеет.

– А это их заклятый враг Граммофонша, злобная старуха со старым граммофоном вместо головы, которая хочет забрать у монстров всех детей и с помощью машины времени вернуть их в те дни, когда все было черно-белым и даже не было интернета.

– Жутковатое какое-то место. Слушай, мелюзга, я что-то устал. Давай мы продолжим потом.

– Ладно, – сказал Майлс, соскальзывая с койки. Коул затруднилась бы сказать, кто испытал большее облегчение.

– Пошли, – сказала она, обнимая сына за плечо. – Мы придем завтра.

Но после этого раза она приводила Майлса повидаться со своим двоюродным братом лишь дважды. В разговоре с ним звучали разные страшные слова. Аденокарцинома. Шкала Глисона [8] . Обширные метастазы. Дополнительная терапия. Рецидив. Передача другому лицу прав по принятию медицинских решений. И единственная тема, о которой говорили дома. Эвтаназия.

8

Шкала Глисона – используется для гистологической оценки дифференцировки рака простаты.

Коул уяснила, что люди чересчур охотно используют слово «невыносимый». Оказывается, на самом деле невыносимо пройти через все это. Джей умер дома, во сне, месяц спустя. Это помог сделать морфий. Если тебе повезло иметь доступ к морфию, если ты был одним из первых.

Говорить было нечего – только то, что невозможно выразить словами. Чувство вины диким зверем металось и рычало в тесноте грудной клетки Коул. Она боялась открыть рот из страха, что вырвутся слова зверя: «Слава богу! Слава богу, что это был твой сын, а не мой!» Сознавая, что Тайле и Эрику хотелось выдать ей горькое: «Как ты смеешь по-прежнему иметь ребенка, живого и здорового?»

Черной дырой может стать все, что угодно, если это сжать с достаточной силой. Именно такой была реакция Тайлы: она провалилась под тяжестью своего горя, поглощая весь свет. Эрик ударился в противоположную крайность, погрузился с головой в работу, чтобы не подпускать боль близко, пытался развеселить девочек, взял на себя стирку, готовку и выполнение уроков. Предложения помощи отнимали у него единственную его опору. Девон старался как мог, но это только прогоняло Эрика в другую комнату, к другой работе.

Коул беспокоило то, как Эрик вдруг случайно замечал Майлса – когда врывался в комнату и заставал его вместе с девочками перед телевизором, все трое прильнули к экрану, как будто интереснее рекламы нет ничего на свете, – и, вздрогнув, уходил. Раз за разом. Майлс также это чувствовал. Он превратился в комок нервов, ронял вещи, спотыкался на лестнице.

– Ну когда мы поедем домой? – непрестанно спрашивал он.

Лучше бы они вернулись домой.

– Мы здесь лишние, – разгоряченным шепотом спорила Коул с Девоном. Были и другие родственники – родители и сестры Эрика, готовые помочь. А Майлсу требовалась стабильность. Ему нужно вернуться домой. Нужно, чтобы папа уделял ему все свое внимание.

И еще Коул боялась, что болезнь заразная. Она не знала, что уже слишком поздно. Они согласились на компромисс. Три месяца работы по контракту в Окленде, чтобы Девон был рядом с Тайлой и Эриком. Но потом заболел Эрик, за ним Девон, а потом самолеты перестали летать. Невозможно себе представить, как сильно может измениться мир за каких-нибудь полгода. Просто невозможно.

5. Коул: Порочные вещи

К этому времени они должны были уже уехать гораздо дальше. Но мания преследования замедляет движение, когда приходится избегать магистральных дорог из опасения полицейских блокпостов. Собаки способны унюхать пол человека. Полицейских раздражает, когда не можешь предъявить документы. На них уже наверняка разосланы ориентировки. Убийца. Продавец наркотиков. Торговец мальчиками. Разыскиваемая преступница.