Земля обетованная
Шрифт:
К тому времени как Дуглас добрался до Аспатрии, он был голоден как волк и отправился прямиком в лавчонку, где, по его воспоминаниям, торговали жареной рыбой с картошкой. Она оказалась заколоченной. Есть он захотел еще в лесу; по дороге к городку аппетит разыгрался вовсю, теперь же, когда выяснилось, что обещанное им себе угощение, воспоминание о котором он хранил с давних пор, недосягаемо, он почувствовал, что умирает с голоду.
Дуглас окинул взглядом улицу. Полдень. Пусто. Две машины у обочины. Большинство магазинов закрыто. Никакого уличного движения. Аспатрия — древняя саксонская деревушка, возникшая, возможно, на месте римской крепости и затем разъевшаяся на угольных копях, позакрывавшихся теперь, — казалась вымершей. Еще одно наблюдение: он был единственным человеком на всей улице — довольно-таки длинной; злые на язык тэрстонцы и жители других близлежащих мелких городков утверждали, что Аспатрия — город в одну улицу. Автомобили, строго регламентированное время закрытия магазинов, домашние холодильники, женская занятость и школы под метелку очистили центр городка.
Он вспомнил, что рядом с кинотеатром был ресторан. Там некогда состоялся один решающий ужин — если ему не изменяет память, они ели пончики с мясом и жареный картофель, — ужин, который
Аспатрия была местом его первых отроческих похождений. Во всем была последовательность. Мальчиком вы ходили на вечера, на танцы, устраивавшиеся дамским кружком при церкви, на рождественскую елку ассоциации бойскаутов; все это — и кое-что сверх — было доступно вам, вот только эти увеселения проходили под наблюдением и чутким — а иногди и не очень чутким — руководством взрослых. К двенадцати годам вы выходили из возраста, когда это интересно. Но к сожалению, тот возраст, когда можно посещать деревенские танцульки, набирающие темп только после закрытия пивных, или ездить на танцы в Карлайл — огромный город, где по улицам, как голодные волки, рыскали стаи городских мальчишек и где в каждом танцевальном зале по субботам можно было встретить толпы девчонок, многоопытных и многознающих, — этот возраст достигнут еще не был. Для того чтобы совершить прыжок в мир «взрослых» развлечений, нужны были длинные брюки, больше наличности в кармане, побольше рост и savoir faire[10]. Аспатрия заполняла пробел. На то было три причины. Во-первых, это вам был не Тэрстон с родным домом под боком, и, следовательно, тут можно было ждать опасных приключений — все же знали, что аспатрийские подростки готовы зверски избить первого встречного тэрстонского подростка (может, от одного городка до другого и было всего восемь миль, но каждая сторона утверждала, что их разделяет не одна ступень цивилизации). Во-вторых, при кинотеатре в Аспатрии был кофейный бар. По понятиям пятидесятых годов, в этом новшестве было что-то непристойное. Методисты, проходя мимо, отворачивались. Школьные учителя, проводя уроки обществоведения, не забывали упомянуть этот бар как показатель упадка нравов. Родители читали детям длинные нотации, живописуя опасности и падение, поджидающие каждого ступившего на скользкую дорожку — иными словами, повертевшегося возле бара при кинотеатре в Аспатрии, отведавшего пагубного кофе «Экспресс», заказавшего тлетворный молочный коктейль, послушавшего музыку богомерзкого автоматического проигрывателя. Потому что в кафе ко всему был еще и автоматический проигрыватель. Первый во всей округе. Он гордо топырился на самом видном месте, как королева Елизавета I. Целое поколение аспатрийцев гордилось им. Представители этого поколения выстраивались у проигрывателя в очередь, чтобы расточать на него свои скудные шестипенсовики, не боясь упреков, с презрением отметая страшные рассказы о пагубных последствиях общения с автоматическими проигрывателями, как-то: преступность в Америке, бандитизм в Сохо, торговля живым товаром в Северной Африке, торговля наркотиками в Гонконге, проституция и насилие во всем мире. Получалось, что все это так или иначе связано с автоматическими проигрывателями, которые неизменно фигурировали в проповедях офицеров Армии спасения, вызывали презрительный гнев членов «Женского института», клуба «Ротари» и церковных старост и предавались анафеме всеми школьными учителями. Автоматический проигрыватель был неотразим. Благодаря ему кафе при кинотеатре в Аспатрии стало самым притягательным местом на много миль вокруг. Ну и, в-третьих, девочки. Как казалось Дугласу, девочки в Аспатрии были особенные, он и до сих пор придерживался того же мнения. В школе, где учился он, учились дети со всего района, куда входили три городка, приблизительно одинаковых по величине: Силлот, портовый и курортный городок, Тэрстон, где процветала легкая промышленность и устраивались ярмарки, и Аспатрия, все еще занимавшаяся добычей угля, хотя в пятидесятых годах шахтерам уже приходилось ездить копать его на автобусах далеко на запад, вместо того чтобы подбирать у себя на заднем дворе. Может, то была какая-то бесшабашность, которая наблюдается в большинстве шахтерских городков, а может, в них просто было что-то свое: свой выговор, какие-то свои шуточки, стойкость к жизненным невзгодам, находчивость и умелое кокетство — чем ни объясняй, но аспатрийские девочки были особенные, и с двенадцати до четырнадцати лет Дуглас был влюблен по очереди в четырех из них по крайней мере. Правда, между ними вклинилась пара тэрстонских девочек и одна девочка из соседней деревни, и завязалась даже — в предвкушении золотых денечков — коротенькая и неловкая интрижка с девочкой из Карлайла (тема Карлайла развернется во всем своем блеске позднее), однако Аспатрия в те годы занимала главное место в его жизни; в мыслях же главное место занимали девочки.
Все происходило на двух разных уровнях. В школе взгляды, бросаемые исподтишка (обычно не возвращенные), нескладные записочки (обычно возвращаемые), бахвальство и отрицание самой возможности. Никакого удовлетворения. Но вот наступала суббота: игра в регби утром, работа по дому, после обеда снова стадион, на котором играли в то же регби уже взрослые команды — после чего начинались сборы на автобус, отходивший в 5.25. Из волос, смоченных холодной водой и сбрызнутых жидкостью для укладки, создавалась нужная прическа при помощи припрятанной и действовавшей безотказно смеси вазелина и тугого бриллиантина — смазанные ею волосы повиновались команде не хуже, чем конная гвардия на параде. За образец бралась прическа Элвиса Пресли, а точность ее сходства с образцом зависела от собственного проворства или, точнее, от бдительности матери. Затем скорее на автобус, в кафе, в кинотеатр — если повезет, то с девочкой, а потом настороженное шатание по улицам чужого города и, наконец, девятичасовой автобус домой, перед которым можно было еще заглянуть в магазинчик, торговавший рыбой с картофелем. Или же — если счастье улыбалось и девочка не спешила домой — автобус в 9.40, на котором он возвращался, переполненный впечатлениями и иногда вознагражденный.
Вот в этом автобусе и в таком вот настроении он иногда сталкивался и разговаривал с Эланом, который шел одинокой тропинкой среди субботнего разгула своих пылких современников, тихонько посмеиваясь про себя — это
Дуглас подозревал даже тогда.Ресторан исчез. Бесследно. Среди домов, выстроившихся вдоль улицы, зияла дыра; через нее ему открылся вид на новый Регби-клуб, на поля и на луга за ними — все это были залежи угля, прикрытые тонким слоем земли.
Надеясь на лучшее, он направился в ближайшую пивную — и был вознагражден. Чисто, натоплено, горячие сосиски, свежие бутерброды, неплохое пиво, неназойливый хозяин, удобный стул и отдельный столик. Даже «Телеграф» на стойке. Он взял газету и стал читать с живым интересом, и эти полчаса доставили ему истинное наслаждение. Итак, вопрос решен, думал он, необходимый компромисс найден. И остаток жизни он должен положить на то, чтобы заставить этот компромисс оправдать себя. Он не может иметь все, что хочет, но может избегать того, чего боится, причем боится не без оснований. Теперь, мысленно «все урегулировав», он снова подумал, что ему во многом повезло, что в сравнении с большинством других людей, если быть беспристрастным, он находится в привилегированном положении… но при всем при том поливать цветы он должен в собственном саду, и делать это как можно лучше.
При этой мысли Дуглас окончательно воспрянул духом. Он пошел к автобусной остановке.
3
— Не узнаешь? — сказал мужчина уверенным, спокойным, чуть насмешливым голосом.
— Конечно, узнаю! — Дуглас, глядя на стоящего перед ним человека в длинной черной куртке с накладными карманами и брюках из грубого вельвета, заправленных в высокие сапоги, мгновенно перекинулся памятью на двадцать лет назад; тогда этот же человек стоял перед ним в школьной курточке, коротких штанишках и спустившихся серых носках и так же уверенно И весело поглядывал на него, пока они оценивали бойцовые качества друг друга. Джо… Джо!.. Разбежавшиеся мысли никак не могли ухватить фамилию. Вот же черт! Джо…
— Славно мы тогда подрались, — сказал Джо.
Дуглас усмехнулся — забавно все-таки, что в памяти обязательно всплывают одни и те же картины.
— Кто же из нас победил?
— Нас разняли, — сказал Джо. — Но, насколько я помню, еще бы немного, и я бы тебя измолотил как следует.
— Вполне возможно. — Но тут Дуглас сообразил, что, соглашаясь, он будто снисходит, и пошел на попятный: — Только измолотить меня тебе вряд ли удалось бы. Никто меня никогда не молотил. Обычно побеждал я.
— Ты был очень ловкий, этого от тебя не отнимешь. — Джо улыбнулся. Держался он приветливо и степенно. — Таким и остался, судя по твоему виду. Небось преуспел в жизни?
— Ну, это как посмотреть. Чем ты занимаешься?
— Работаю у своего брата. Он берет строительные подряды. Работал сперва на фабрике. Заработки хорошие… но скука. Тебе этого, конечно, не понять. Скука смертная! Ну, я взял и уволился и кончил тем, что таскаю кирпич, мешаю раствор; когда надо — каменщик, когда надо — плотник, а специальность — черепичные крыши. Вдвое меньше денег, зато доволен. Женат?
— Да. А ты?
— Тоже. Дети есть?
— Один. А у тебя?
— Трое. Так, значит, и этот вопрос выяснен. — Джо оглядел маленькую автобусную станцию. — Ждешь кого-нибудь?
— Нет. Автобуса.
— А машина где?
— Я пешком пришел.
— Из домика, который, как говорят, ты в горах имеешь?
— Да.
— А я как раз туда еду. Надо отвезти песок на стройку поблизости. За грузовиком шел. Могу подвезти.
— Вот спасибо. Спасибо!
Они зашагали в ногу по тротуару. Джо был одним из самых способных учеников в дугласовском классе. Сразу же после окончания пятого класса — Дуглас вспомнил, что Джо держал и выдержал экзамены по девяти предметам, — он ушел из школы и поступил на работу в гараж; затем уехал в Ланкашир, и они потеряли друг друга из виду. В школе они играли в регби в одной команде; Джо был первоклассным игроком, вошел в сборную школьников Англии, стал профессионалом, состоял в Регбийной лиге, но получил серьезный перелом ноги и должен был оставить спорт, когда ему не было и двадцати. И все-таки в нем осталась какая-то уверенность в себе, уравновешенность — качества, характерные для всех хороших спортсменов. Дуглас всегда испытывал к нему почтение. Джо был из тех, кто, взяв теннисную ракетку в первый раз в жизни, уже через полчаса играл вполне прилично, а еще через час мог гонять партнера по всему корту. И так с любой игрой в мяч. Это был настоящий талант. По утверждению людей знающих, в каждом поколении обязательно рождались два-три мальчика, одаренных подобным образом, на зависть игрокам, упорным трудом добивающимся мастерства, вроде Дугласа, который любил регби и по достоинству оценивал любой успех и неудачи игроков класса Джо. Некоторое время они шли молча.
— Небось по-прежнему говорлив? — сказал Джо, с улыбкой повернувшись к нему.
— Да. По-прежнему вовремя рот закрыть не умею.
— Я прежде всегда побаивался с тобой в разговор вступать, — продолжал Джо, — тебе задашь вопрос — ну там насчет домашнего задания или еще что-нибудь, — а ты начнешь откуда-то издалека, за сто лет назад.
— Ну, тебе-то вопросов много задавать не приходилось.
— В гуманитарных предметах мне до тебя далеко было. Меня они как-то не интересовали. А тебе только подавай.
— Многих встречаешь из наших?
— Кое-кого встречаю. Не так уж мало осело здесь. А те, кто уехал, часто наезжают, вроде как ты, уж не знаю зачем: то ли ради местного колорита, то ли кровь говорит… Скорей всего, ни то, ни другое. Просто родных повидать приезжают.
— По всей вероятности.
— Норман в Уоркингтоне. Работает в таможенно-акцизном управлении. Мы с ним встречаемся по субботам в Регби-клубе. Он в отборочной комиссии теперь.
— Хороший был игрок.
— Он и теперь поигрывает… Джон работал со мной на фабрике — до сих пор там вкалывает. И многие из наших тоже. В новом крыле ты найдешь много знакомых — кто по науке пошел, лаборатории все там: Доусон, Эрик, Раймонд — все эти ребята. Я-то работал в старом крыле. — Джо внезапно остановился, повернулся к Дугласу с вызывающим видом. — Знаешь, чем я занимался? Почти три года.
Он исполнил небольшую пантомиму, как в игре в шарады. Совсем пустяк: поклонился — или низко согнулся в поясе, — вытащил что-то правой рукой, что-то подкрутил, отступил назад, взглянул на свое изделие и поднял его кверху.
— Вот и все, — сказал Джо, — это все! — Он помолчал. — Я чуть ума не решился. Мне нужен был постоянный заработок, и приходилось терпеть: нам удалось обзавестись стандартным домишкой в городе — ты его увидишь через минуту, — но это была совершеннейшая развалюха, и, чтобы привести ее в порядок, требовалось время. Только потому я и терпел.