Земля святого Николая
Шрифт:
Дрёмин взял двумя пальцами черешок и взглянул на Евдокию. Она молчала, глядя в свою чашку.
За чайной беседой он присматривался к ней. Острые уголки глаз делали её взгляд то радостным, если она улыбалась; то печальным; а когда она поднимала чёрные брови – становилась похожей на испуганную белочку. Как полагается жениху, следовало пригласить её прогуляться по саду. Познакомиться en t^ete-`a-t^ete 11 . Дрёмин ждал ответа в её взгляде: желает ли она этого. Но Евдокия смотрела на самовар, на вазу, на скатерть – лишь бы не на него. «Смущена, – думал кавалергард. –
11
наедине (фр.)
– Папенька, – Ольга поводила глазами, взглянула из-под ресниц, улыбнулась. – Если Евдокия выйдет замуж – стало быть, она последнее лето с нами. Скоро мои именины. Не могли бы мы устроить праздник? Я так мечтаю о бале…
Ну? Смог бы Фёдор Николаевич отказать своему продолжению, своей копии – как он полагал; отражению своего рода в цвете глаз и детским ямочкам на румяных, как у всех Превернинских, щеках? Да ещё и при госте из Петербурга, где всякий аристократ сквозь пальцы смотрит на долги.
– Если вы пожелаете дать бал, – вмешался Дрёмин, – я готов сделать подарок для Ольги Фёдоровны – пригласить музыкантов.
«Глупышка провинциальная, – подумал он тогда. – Какая будущность ей тут уготована, в захолустье? Пусть бедняжка порадуется хоть разок в жизни…»
Ягодные губы Ольги раскрылись в улыбке. Фёдор Николаевич двинул бровями:
– Ну, что ж… Бал так бал.
– Благодарю вас, пап'a! – она погладила руку отца, подняла ласковые глаза. – И вас, Сергей Павлович.
***
На следующий день, когда Ольга в кабинете отца составляла список приглашённых на свои именины, приехал из Петербурга Владимир. Вошёл в кабинет по-кошачьи, уже без фрака. Заглянул в её записи.
– Так вот куда уходят наши деньги – а виноват всегда я!
Она подняла голову:
– А вы, любезный братец, должно быть, пришли сюда «по важному делу»!
– На сей раз вы не угадали, милая сестрица! – Владимир поцеловал румяную щёчку. – Поздороваемся сперва, давно не виделись.
– Володя, ты меня сбиваешь. Я могу забыть кого-нибудь.
– Тогда я зайду к вам позже. Простите за беспокойство, княжна! – он раскланялся и покинул кабинет.
Дом пронизывала послеобеденная тишина. Мария Аркадьевна отдыхала в спальне, Фёдор Николаевич уехал осматривать земли и проверять сенокосы, даже Игнатьич-бездельник куда-то запропастился. Ах, да, Владимир сам же отправил его с порога с баню воды согреть – в карете ужарился пуще верчёного поросёнка. Выходит, зря побранил дядьку.
– Володя! – Евдокия выскочила из своей комнаты. – Как я рада, что ты приехал! Я ждала тебя.
Она утянула брата за руку к себе в спальню и затворила дверь.
– А я уж право подумал, что в этом доме никому до меня нет нужды.
От зноя, застоялого в бумажных палевых обоях, таяли гашёные восковые свечи в канделябрах. Мрачноватый цвет для комнаты барышни… И как сестрице не надоело так жить?
Зато в растворённое окно с отодвинутой шторой тянуло ароматом горячего варенья. Под карнизом в цветах жужжали мухи, а зелёная пейзажная перспектива окрасилась летней пыльной дымкой.
– Скажи, Володя, почему ты не хочешь жениться?
– Я люблю мою свободу –
вот и не женюсь.– И даже на Натали?
У Владимира дрогнули ресницы.
– Натали ничуть не важнее других, – он сжал губы. – Но к чему ты затеяла этот разговор?
Евдокия приблизилась к груди брата, положила руки на его расстёгнутый пикейный жилет и заглянула в глаза:
– Володя, прошу тебя, поговори с папенькой. Я не хочу замуж. Ты должен меня понять, ежели сам не хочешь жениться.
– Боже, Дуня! Да папеньку удар хватит, когда он услышит об этом ещё и от тебя!
– Володя, я не хочу выходить замуж, не хочу расставаться с Превернином, не хочу жить в Петербурге, к тому же… к тому же, мне кажется, что я не люблю Сергея Павловича…
– Кажется? Или не любишь?
– Не люблю! – она отошла к окну.
– А ну, посмотри на меня, – Владимир повернул сестру за хрупкие плечи. – Ты влюблена в другого?
Она молчала.
– Кто он?
Где-то на дворе залаяли собаки – предоставили повод отвести взгляд в окно. Крестьянские ребятишки, одетые в холстинки, мальчишка и девчонка, босиком, тащили из лесу корзину с черникой для праздничного стола.
– Ни в кого я не влюблена…
– О ком же страдает сестрица? – Владимир заглядывал ей в лицо. – Попробую угадать… Константин Добровский?
– Вовсе нет.
– Тогда, быть может, Матвей Бакшеев? – его лукавые глаза прищурились.
– Ну что ты, Володя! Конечно же нет!
– Ах… Ну как же я не догадался?.. Граф Будрейский!
– Тише!
– Я прав? Да? Да-а-а!..
– Володя, не говори такого! Как я могу любить?.. Не думай!
– Кстати. Мне удалось раздобыть в Петербурге.., – Владимир загадочно улыбнулся и, как фокусник, достал из кармана полосатых панталон книжку в мягком сером переплёте. Сборник стихов Арсения Будрейского! Евдокия потянулась за книгой – но рука брата взмыла над её головой.
– Володя!..
Сборник юркнул к нему за спину.
– Володя, прошу тебя, отдай мне!.. Володя! Ради Бога…
– Сперва скажи мне. Ты влюблена в Будрейского?
– А ежели я скажу, что да, ты отдашь мне книжку?
Серый переплёт водворился к ней в руки. На нём чернели тиснёные буквы: фамилия автора и название сборника «Curriculum vitae» 12 .
– Сестрица! Quelle tuile! 13 Вы выходите замуж и влюблены в другого! – воскликнул Владимир голосом придворного шута. И получил сборником по плечу.
12
«Поприще жизни» (лат.)
13
Какой пассаж! (фр.)
За окном скрипнула дверь господской бани. Лязгнуло медное ведро, вода всплеснулась.
Едва шаги брата утихли в коридоре, Евдокия подошла к окну, открыла страницу наугад. Тёплый луч летнего полдня высветлил древесные шероховатости бумаги. И мягкий голос Арсения зазвучал в рифмованных строчках:
Я тебя не забуду, прости,
Если что-то случится в дороге,
Ты меня не забудешь, но жди
У ворот одинокие дроги.
Ухожу в мир роскошных затей,
Чтобы стать навсегда одиноким,