Земля святого Николая
Шрифт:
– Палаша, кто-нибудь из гостей уезжал?
– Нет, барышня, лошади все на месте, кажись…
Евдокия порхнула в двери, в коридор, спустилась парадной лестницей в вестибюль
За кухонной дверью смеялась Алёна:
– Да что вы, барин! Разве из нас сделаешь благородных? Уж какими родилися…
Она подбежала к печи, помешала поварёшкой в кипящем котле. Степан Никитич – и граф Будрейский – оглянулись на дверной скрип и встали из-за дубового стола без скатерти. На кухне пахло печёным мясом, сдобой и сушёными грибами.
– Продолжайте, прошу вас, – Евдокия села напротив.
– Я говорил о том, что было бы справедливо ввести у нас единое образование для всех сословий, – сказал граф Будрейский. – Пусть крестьянским детям не пригодятся светские манеры и риторика – но они и не помешают.
– А коли кто не захочет учиться? – спросила Алёна.
– Мотивировать надобно учение – вежливостью и собственным
примером учёного сословия. А начать следует с защиты прав. Хотя бы с понимания, что грубость и всякое уничижительное слово – убивают.– А вы, барышня, поди желаете чего? – Алёна не садилась, замерла перед господами внаклонку. – Стеша-то ушла, делов у ней много. Меня здеся за себя оставила…
– Я желаю тут побыть. Устала слушать сплетни…
– О чём? – спросил граф.
– О вас. И о вашей несостоявшейся женитьбе.
Степан Никитич загоготал.
– Должно быть, они слышали об Анне Гернер, – брови, как были прямые у Арсения, так и остались. Лоб – гладкий. И глаза – как у голубка, невиноватые…
Не скажет так не скажет. У Евдокии похолодели пальцы, но выспрашивать она не стала. Обидеться хотелось. Да только за что?
С чёрного хода на кухню вбежал пятилетний братишка Алёны – курносый, с веснушками, под горшок постриженный, в серой холщовой рубахе и в лаптях. Увидел господ – захлопал глазами, закланялся.
Конец ознакомительного фрагмента.