Земля ягуара

— Повелеваю белых людей не убивать, препятствий им не чинить. Будем сохранять видимость приязни. Надо отправить им богатых подарков, еды, чтоб они могли снарядить свои большие пироги и уплыть обратно на восток. А если не уплывут, то еды больше не давать. Пусть поймут, что они нежеланные гости.

Ромка сидел на пахнущем смолой крылечке только отстроенного домика и грел на солнце грудь, застуженную в ночном дозоре. Он за обе щеки уплетал куриную ногу, заедая ее пресным кукурузным хлебцем. После почти двухнедельного сидения на выловленной из моря рыбе, подбитой стрелками птичьей мелочи и червивом хлебе, который доставили им посланцы Мотекусомы, еда, добытая Альварадо, всем казалась пищей богов. Кортес отправил капитана кавалеристов за фуражом после того, как индейцы совсем уж остыли в своем радении о посланцах короля Карлоса.

Поначалу все шло неплохо. На следующее утро после ухода Тентитля к воротам города явился караван из целой сотни тяжело нагруженных индейцев. Они принесли фрукты, битую птицу, корзины кукурузных лепешек и кули с мукой. Пока рабы-кубинцы и солдаты оттаскивали все это в пакгауз, из-за поворота появились послы. Подойдя к Кортесу и капитанам, вышедшим им навстречу, они поклонились, окурили всех из кадильниц, а потом на несколько голосов произнесли речь, полную приветствий и заверений в любви и дружбе.

Речь была длинной, к концу некоторые капитаны стали откровенно скучать. Но тут дело дошло до подарков. Индейцы опять раскатали на земле большую циновку, на которую выложили сначала несколько отрезов хлопчатобумажной материи, а потом и кое-кто подороже.

С капитанов, казалось, уже знакомых с мешикской щедростью, разом слетела вся скука. При появлении на свет опахал и вееров из перьев удивительного зеленого цвета в золотых и серебряных оправах, золотых ожерелий с большими подвесками, статуэток зверей и птиц тончайшей работы, золотого и серебряного дисков с изображением животных и астрологических знаков глаза их становились все больше и больше. А когда на сцене появился Ромкин шлем, до краев наполненный золотым песком, сердца у многих дрогнули от лишнего подтверждения того, что золота тут действительно много.

Лицо де Агильяра, все шире растягивающееся в улыбке по мере того, как он переводил сказанное касиком, вдруг начало мрачнеть.

Он обернулся к Кортесу:

— Послы говорят, что великий Мотекусома искренне рад прибытию гостей, считает их храбрецами, а великого императора Карлоса уважает и готов послать ему подарок, состоящий из драгоценных камней. Но их господин не видит нужды в нашей поездке к нему. Это их окончательный ответ.

Лицо Кортеса побелело. Он уставился на посла как кот на канарейку, но тот спокойно выдержал его взгляд.

— Тогда прошу сообщить, что велик будет гнев нашего монарха, если мы, придя из столь дальних стран, через столько морей, ради одной лишь заботы — увидеть великого Мотекусому, этого не исполним, — сдерживая гнев, пробормотал он.

Послы молча поклонились, но остались непреклонными.

Тогда Кортес через силу улыбнулся и велел нести ответные подарки. Со стороны конкистадоров они были поскромнее: две рубахи голландского полотна, бусы и позолоченный бокал флорентийской работы для послов, три рубашки голландского полотна и разная мелочь для самого правителя. Мешики приняли эти подарки с достоинством, заверили, что люди с востока будут обеспечены всем необходимым, и покинули лагерь.

Но эти обещания стоили не больше, чем испанские подарки Мотекусоме. Несколько раз из ближайшего селения им приносили еду — корзины с сухарями, пару мешков подмокшей муки. Местные жители, раньше охотно менявшие на бусы и зеркала еду и мелкие золотые безделушки, теперь почти не наведывались на площадку перед воротами, а если приходили, то держались недоверчиво, с опаской.

Отчасти их можно было понять. Родственники Веласкеса пару раз устраивали при них скандалы, требуя, чтоб Кортес запретил солдатам обмен. Ведь такого пункта в контракте нет, и губернатору не будет прибыли. Один раз, когда Кортес отбыл с инспекцией на корабли, они пинками погнали индейцев, пришедших торговать.

Одним пасмурным утром выяснилось, что из лагеря исчезли люди, оставленные касиком следить за доставкой провианта, и всем стало ясно, что манна небесная теперь на них падать не будет. От недоедания, ран, полученных в Табаско, и болезней отдали богу душу тридцать пять человек. Вот и было решено отправить Альварадо за провиантом в глубь империи.

По возвращении дон Педро рассказывал, как с сотней солдат он дошел до города Коташтла. Заслышав о приближении отряда, туземцы покидали жилища в такой спешке, что к приходу испанцев костерки на алтарях перед статуями местных божков еще не успевали погаснуть.

На жертвенных камнях лежали тела. У большинства не хватало рук и ног — их съедали во время церемонии, перед идолами, которым преподносились кровь и сердца. Альварадо, возмущенный этим скотством, приказал переворачивать жертвенные камни, но солдаты с неохотой выполняли это поручение. Гораздо интереснее им было пошарить по оставленным домам. Многие обогатились там золотыми статуэтками. Но это была законная военная добыча, тем более что обратно отряд вернулся, нагруженный мешками с мукой и клетками с курами.

Ромка блаженно вздохнул и оторвал зубами кусок недожаренного мяса.

— Дон Рамон. — Перед ним выросла гибкая фигура Альварадо. — У нас большие неприятности. Расскрыт заговор. Велено арестовать участников. Берите оружие и следуйте за мной.

Ромка медленно поднялся с крыльца, пытаясь осмыслить сказанное и обтирая руки о белую ткань трофейной хлопчатобумажной рубахи.

— Заговор?! Кто?! Против кого?! Кем велено?!

— Давайте быстрее, потом разберемся, — рявкнул капитан. — За мной!

На крыльце появился Мирослав. Услышав и поняв большую часть разговора, он прихватил с собой перевязь с ножнами и легкий нагрудник.

Юноша уставился на него непонимающим взглядом.

— Мы что, со своими воевать будем? — спросил он по-русски.

— Надевай, надевай, — ответил Мирослав. — Если заговор, то на той стороне своих нет. Пырнут, и поминай как звали.

— А что за та сторона-то?

— Ох и глуп ты, Ромка! Надеюсь, только по молодости, — ответил воин, помогая ему затягивать ремешки кирасы. — Альварадо — верный пес Кортеса, против которого настроены родственники губернатора да богатенькие сынки. Значит, их к ногтю и прижмем.

— Ты тоже?

— Разве я тебя одного оставлю! — ответил Мирослав, пристраивая к поясу ножны легкого кавалерийского меча.

— Ладно, идем, — неохотно процедил сквозь зубы Ромка, и они зашагали вслед за Альварадо, который с парой солдат уже подходил к дому Хуана Серменьо, злого и неприятного человека, громче всех требовавшего возвращения на Кубу.

Капитан поднялся на крыльцо с белыми колоннами и портиком и постучал в дверь деревянной колотушкой, повешенной вместо бронзового кольца. На стук никто не ответил, даже слуги из кубинцев.