Земля Злого Духа

– Живы все, живы… А мы ведь надеялись, Господа молили… ага!

– Ой, как вы похудели, да-а.

– А ты-то у нас всегда худой был! – Обняв Маюни, Еремеев вскинул отрока на руки, закружил. – Боже, счастье-то какое – нашлись!

Устинья с Настей тоже уже обнялись и вовсю целовались:

– Ах, подруженька! Живая! Жива!

– Други! – вдруг поднял руку Иван. – За нами людоеды гнались… Кабы не подкрались, не напали бы.

– Не нападут! – Пригладив растрепанные космы, Афоня недобро прищурился. – Они нас, спаси, Господи, боятся.

– Боя оружного испугались?

– Его. – Послушник тихонько засмеялся и, осенив себя крестным знамением, продолжал далее: – Людоедов тут одно семейство кочует. На нас третьего дня напали – мы и уложили с полдюжины, остальные убегли. Теперь, как выстрел услышат, десятой дорогой обходят, дураки-дураки – а иногда и умные.

– Вот и славно, что так, – дотронувшись до шрама на правом виске, Еремеев повторил еще раз: – вот и славно.

А затем уже поинтересовался по поводу остальных и, узнав, что их еще придется догонять, ничуть этому не удивился.

– Знаки будут за собой оставлять? Вешки?

– Лоскутки, – улыбнулась Устинья.

Всегда застенчивая, а после того прискорбного случая даже нелюдимая и робкая, здесь, в лесах, да еще в столь небольшой компании, девушка расцвела: приобрела уверенность, гордость, по всему чувствовалось – здесь ее слушали, здесь кое-что значило ее слово.

– Это Устинья велела почаще палить, – негромко пояснил послушник. – Особенно – ночью.

– А с чего вы решили, что мы побережьем пойдем?

– Так а как еще-то? Спаси, Господи, не драконам же в пасти. У вас, кстати, одежка какая-никакая есть?

Глядя на мокрый голый торс атамана, Афоня улыбнулся и махнул рукой:

– Да сыщется. Зипун свой отдам – на Настену налезет. Там вон, в ельнике, у нас шалашик, костер…

– Людоедов, значит, не боитесь.

– Говорю же – не сунутся! Ох, атамане, – вспомнив вдруг, с некоторым смущением доложил послушник, – а ватажники-то нового вожака выбрали. Прям на кругу десятника Олисейку Мокеева и избрали. А он уж, спаси, Господи, загордился – фу-ты, ну-ты!

– Лучше бы Яросева Василия избрали, коли уж на то пошло. – Еремеев вновь потрогал шрам.

– Или – отца Амвросия, – сверкнул глазами Афоня.

– Отца Амвросия нельзя – он лицо духовное.

– Тогда Ганса!

– Так тот и вообще – немец.

Атаман ухмыльнулся, глядя на переодевшуюся в мужское платье невесту, и, покусав губу, молвил:

– Догоним вначале своих, а уж потом разберемся, что там да как.

– Ой, господине, – тряхнула челкою подошедшая Устинья. – Мыслю – разбиратися долго придется. Нехороший Мокеев человек, недобрый и до власти жадный вельми. Так же, как дева его, Оленка.

Иван с удивлением вскинул глаза:

– Так они поженились, что ли?

– Ага, поженились, как же! В грехе живут, блуд блудом. Отец Амвросий уж сколько им говорил, указывал, чтоб не на людях, без вызова… А все будто о стенку горох!

Махнув рукой, Устинья поплотней запахнула накинутую поверх рубахи жилетку, кожушок из оленьей шкуры с меховой выпушкой. Красивый такой кожушок, с узорами… Где-то атаман уже его видел… Ну да! Видел. Маюни в таком щеголял, правда, на голое тело. А теперь вот – Устинье отдал… или подарил… ишь ты!

– Маюни, друже, – обернувшись, подозвал Иван. – Тебе от нас благодарность глубокая. Не научил бы ты Настену речи ненэй-ненэць, нипочем бы мы от колдунов не выбрались, в болотине б утонули… или хуже еще.

– Господи, со святыми упаси! – сверкнув глазами, перекрестился Афоня. – Так вы у колдунов были?!

– У них, – спокойно кивнул Еремеев. – В узилище. Насилу выбрались.

– Так это…

– После расскажу, друже! Ну… или по пути. Где, говоришь, у вас костерок-то?

Они нагнали ватагу дня через три, именно столько дней казаки, отправив разведку, стояли лагерем на краю большого болота, протянувшегося неизвестно на сколько верст. Челноки еще издали заметил караульный – Ондрейко Усов, завидев атамана, обрадовался, аж в ладоши хлопнул:

– Вот ведь, Господи, радость-то какая, ага! Ну-у-у… теперя пир закатим!

Иван улыбнулся:

– Закатим, а чего ж?

Махнув рукой караульщику, вся честная компания поплыла дальше, к стоявшим у низкого берега стругам, к шатрам…

– Господи, глазам своим не верю! – подбежав, распахнул объятия отец Амвросий. – Атаман! Атамане! Нашелся! Пришел… Вот ведь радость-то! Эй, гляньте-ка, кто пожаловал!

Казаки и девы, радостно гомоня, обступили вернувшихся:

– Ох, атамане! А мы уж и не чаяли.

Часть ватажников, впрочем, никакой радости не испытывала, правда, таковых было немного… а многих верных друзей Еремеев что-то не видел. Ни Якима, ни немца Штраубе, ни Михейки Ослопа, ни…

– Ну, здрав будь, Иване, – с кислой улыбкою на толстощеком лице подошел к Еремееву Олисей Мокеев. – Меня вот тут, пока ты где-то бегал, казачки на кругу атаманом выкрикнули. Не знаю уж, любо то тебе али нет. Теперь уж сложу с себя властушку, раз уж ты есть…

Сказав так, Мокеев сдержанно поклонился, стоявшая же за ним Олена и не скрывала злобы, шептала себе под нос с ненавистью:

– Явился, ишь… ждали тебя тут, ага…

– Цыц! – отведя деву в сторонку, прикрикнул Олисей. – Молчи, дура, да кланяйся.

Олена сверкнула глазищами:

– Чего это я дура-то? Это ты дурень! Тебя ведь все казачки, на кругу, выбрали…

– Вот то-то и оно – выбрали, – невесело ухмыльнулся Мокеев. – А Иванку Строгановы назначили! И припасы, и струги, все здесь – строгановские. Потому их слово – указ.

– Да где эти Строгановы-то…

– Говорю ж! Молчи, дурища.

Десятник замахнулся было на глупую жонку, да, наткнувшись на злобный взгляд, опустил руку, глянул по сторонам да куда более тише промолвил:

– Там поглядим, Олена, как еще все сложится. Там поглядим…

К вечеру вернулись разведчики – Чугрей с Якимом, Василий Яросев, Силантий Андреев, Михейко Ослоп, немец… Увидели атамана… То-то было радости! То-то песен у костра попели, посмеялися. А утром Еремеев собрал круг. Вышел, плечи расправив, поклонился ватажникам:

– Знаю, вы вместо меня Олисея избрали. Что ж, казак он добрый и, раз выбрали, знать, люб вам.

– Не хотим Олисея! – выкрикнул Михейко, тут же поддержанный многими казаками.