Земляничная поляна

У костра сидят двое. Они похожи на заклинателей змей. Наш приход отрывает факиров от созерцания огненной змеи.

— А-а, Катюша! — вскрикивает тот, что повыше ростом, и встает. Когда мы подходим к костру ближе, парень протягивает мне руку: — Алик.

Я отвечаю на рукопожатие.

— Славный песик, — кивает Алик в сторону Проши.

— Его зовут Проша, — с гордостью сообщает Катька. — А почему не Татоша? — смеется Алик.

— Татоша любит калоши, — вставляет второй парень. Позднее я узнал, что его зовут Витей и он является вечным хранителем огня. Эту должность он избрал себе добровольно.

— Сейчас придут ребята, п мы сыграем в картошку, — говорит Ллнк, хлопнув меня по плечу.

Ребята и в самом деле пришли скоро.

«Картошка» оказывается очень похожа на обыкновенный волейбол, но с некоторыми отклонениями: не смог точно отбить посланный тебе мяч, садишься в центр круга. Сидящие в центре и есть «картошка». По ней бьют. Бьют мячом с подачи. Промахнулся — садишься сам. Бьют по тебе.

Мы присоединяемся к играющим. Прошу мне приходится привязать. Он очень переживает, неотрывно наблюдая за нервно мечущимся мячом. Проше кажется, что меня обижают, — я слишком часто бью мимо…

Через несколько дней мы с Катькой и Прошей становимся завсегдатаями Поляны. И я уже не представляю, как можно было раньше проводить длинные летние вечера без Алика — заводилы и балагура; без Витьки, преданно служащего огню; без хохотушек сестер–близнецов Дины и Тамары с одинаковыми чахлыми хвостиками на макушках, туго перетянутыми гастрономическими резниками; без вертлявого Виталика, первым подхватывавшего все шутки Алика; без чудаковатого Мпшп. Он носил длинную, с закатанными до локтей рукавами тельняшку, а на шее его болтался приемник, который брал только одну станцию, да и то так плохо, как будто она находилась на другой планете.

Домой мы возвращаемся, как всегда, вместе: Катька, Проша и я. Но намного позднее, чем раньше.

ОНА

«Картошка» в тот вечер «не варилась». Все пространство поляны забили комары.

— У–у–у изверги, — ругаются, тщетно пытаясь отмахнуться от комаров, сестры–близняшки. К а к заядлые парильщики, они хлещут друг друга вениками.

— Точно, вампиры, — спокойно говорит Миша, не отрывая уха от охрипшего приемника.

Мы обступаем костер, подставив комарам непробиваемые панцири ватников, свитеров и пиджаков. Хранитель огня решает спасти нас испытанным средством — свежен травой. Взвешивает на руке первый заботливо приготовленный пучок волглой зелени, аккуратно высыпает траву на огонь. Густой мутно–зеленый дым взвивается над костром. В нем есть что–то таинственное и фантастическое. Наверное, из такого дыма появлялись всемогущие джинны в расшитых золотом халатах и тюрбанах. Сложив на груди узловатые руки, они говорили…

Нет! Не говорили, а изрекали: «Слушаюсь и повинуюсь!»

Ух, мы бы им сказали! Но мы знаем: на джиннов надежды нет, и верим только в то, что этот густой и приторно острый запах паленой травы разгонит отчаянно наседающие писклявые орды.

Надеемся напрасно — комары оказываются настоящими камикадзе. Но мы упорствуем. И только Витька (его почему–то меньше всего тревожат летающие изверги) говорит, что все наши попытки тщетны.

— Дождь собирается, они и лютуют, — согласно кивает Миша.

Но когда огонь сжирает траву и вытягивается, гудит, набросившись на свою привычную жертву — дрова, Витька все–таки укутывает не в меру разбушевавшееся пламя новой охапкой влажной шелковистой зелени.

Домой расходиться не хочется — рано, а играть нет никакой возможности.

— Давайте рассказывать страшные истории, — предлагает всегда молчаливый и настороженный Венька. Из–за надвинутой на глаза кепки он походит на насупившегося воробья.

— Ерунда все это, — бросает Алик.

— Точно, бредни, — поддерживает Виталик и жалобно хихикает.

Я тоже согласен с ними, потому что уже несколько лет не боюсь темноты. Но Катька согласна, что страшные истории бывают, и у нее здесь, на даче, есть книга со страшными историями. Я знаю, что это «Вий». Все молчат, и Катька начинает тараторить. Примерно на половине повести, перед второй ночью Хомы, Алик зевает и говорит:

— Все это россказни.

— Кино такое было вроде, — бормочет Витька.

— Ладно, идем на речку, — машет рукой Алик.

— Вот это мысль, — радостно вскрикивает Виталик.

Все поднимаются. Проша тоже вскакивает, встряхивается, щелкает пару раз зубами на комаров и оставляет это неблагодарное занятие.

— А костер? — спрашивает Витька.

— Мы еще вернемся, — успокаивает его Мишка, — а если нет, то его зальет дождь.

— Ну что, двинули? — бросает все еще толпящимся У костра мальчишкам Тамара.

— А меня возьмете? — раздается с дороги чей–то голос.

И она выходит на поляну.

Вечерняя сырость и растекающиеся мутные и рыхлые облачки дыма размывают жесткие линии деревьев, окутывают всех нас, но не касаются ЕЕ. Она стоит, спрятав руки в карманы длинного вязаного жакета, и улыбается. Она словно пришла оттуда, где тепло и светит солнце, — из ушедшего дня.

— Ольгуша! — взмахивает руками Алик и смеется. Его смех колючими шариками прокатился у меня по спине.

— Привет, мальчики, — кивает она нам, продолжая улыбаться, а затем подходит к Катьке и сестренкам–близняшкам.

— Это кто ж такой лохматый? — спрашивает она, заметив Прошу. Приседает и гладит псу морду.

— Это Проша, — отвечает Катька и берет Прошу за ошейник. — Твой?

— Нет, его, — кивает она в мою сторону.

— Какой славный у тебя песик, — говорит Ольга мне.

— Пока тебя не было, завели, — хохочет Алик.

— Так мы идем? — недовольно гудит Мишка.

— Вы не против, сударыня? — обращается к Ольге Виталик.

— Конечно, идем, — быстро говорит Катька и тянет Прошу.

И мы пошли. Ольга, Алик и Виталик впереди. Теперь все говорили шумно, радостно. Но громче всех возглавлявшая наш отряд троица. Проша иногда вырывается вперед и заглядывает им в глаза. А может быть, только Ольге.

И МНЕ ХОЧЕТСЯ БЫТЬ НА ЕГО МЕСТЕ… СУХОЙ ДОЖДЬ