Землю - кентаврам!
Шрифт:
– Охрану могу поставить. А можешь у меня остаться. На ночь. Так безопаснее.
– Вряд ли. Сомневаюсь, что если кто-нибудь решится сводить с нами счеты, то отважится нагрянуть в город. И вообще, сдается мне, самые горячие головы сегодня исчерпали весь свой пыл, и продолжения не будет.
Администратор кивнул - мол, ничего ты о них не знаешь, но мне сейчас не до споров - и отправился восвояси, а я поднялся в свою комнату на втором этаже гостиницы вместе с останками разбитого дроида и едва ли не кровью добытым сегодня материалом. Над подоконником пристыженно висели два уцелевших дроида, которым я дал команду на возвращение сразу после обнаружения подбитого. Свалив карты, схемы, бланки и копии документов на стол, подошел к окну и стал столбом. Спать не хотелось, несмотря на то, что активность моего мозга, наверно, выдала бы эдакую шнуровидную энцефалограмму без намека на амплитуду и ритмы, благоразумно отбросив анализ и разбирательство сегодняшних событий на будущее завтра в соответствии
"Самое время наведаться в кабак!" - возникла вдруг посреди вакуума головы мысль. Мысль была одинока, другой для возражения не нашлось, и я отправился в бар. Пусто в заведении и на площадке перед ним не было: местный бомонд по непреложной для всех миров традиции расслаблялся после рабочих будней. Конечно, в помещении соблюдался таинственно-интимный режим полутьмы; я ввалился внутрь едва ли не наощупь и сразу же был встречен приглушенным ворчанием со всех сторон, так как мое внедрение более напоминало встречу мяча с толпой футболистов. Впрочем, моя неуклюжесть оказалась здесь ни при чем: в заведении творилось столпотворение, местные завсегдатаи сгрудились в кучу вокруг некой диковины в центре, заполонив пространство кабака до самой двери. Потребовались секунды, чтобы определить диковину по голосу, а затем и разглядеть ее между слушателей: администратор авторитетно и в самых ярких красках повествовал о своих приключениях, как он везде и много раз сегодня спасал Ивана от верной смерти ради процветания общества. Послушав с минуту, я порадовался, что, по крайней мере, был охарактеризован им как "в наших обычаях и вообще в сельскохозяйственных и военных делах несведущий, но честный и добрый парень, хоть и наивный до глупости". На мою удачу, раззявившая рты публика появления в баре наивного до глупости Ивана не заметила, и я без привлечения лишнего внимания осел в закутке у дальнего края барной стойки, укрывшись от любопытных глаз за прикорнувшей на стойке чьей-то тушей. Заказал пива и вполуха принялся изумляться воображению Аскальдазда, равно как и возможности его речевого аппарата, как выяснилось, произносить длинные и витиеватые фразы. Однако заниматься столь бездарным делом в одиночестве мне пришлось недолго.
– Какая честь, светило кадастра разделило наш светский раут!
– раздался голос у моего уха, и туша кентаврида, за которой я укрывался, оторвалась от стойки, расправила торс и лицо, и оказалась старым добрым Настуриарием.
Зевнув, старик глянул на бармена и рявкнул:
– Оглох, что ли?! Издохнуть можно, пока ты, наконец, пойло принесешь!
– повернулся ко мне и извиняющимся тоном продолжил, - знаешь, Иван, сколько ни пытаюсь воспитать местную молодежь, а культуры и уважения к предкам никак не добьюсь.
– Ты валяешься два часа после того, как я принес бутылку, - невозмутимо произнес бармен.
– Старый пердун... да-да, тут каждый, даже глухой подтвердит, что я не голословен.
Услышав ответ старика бармену, из которого я понял лишь усвоенное час назад слово "хвостоковыряние", я во второй раз за этот день убедился, что составленная нашими лучшими специалистами по лингвистике программа обучения несовершенна. К чести бармена, когда он молча водрузил на стойку новую бутылку выпивки, всю отобразившуюся на его физиономии гамму ответных эмоций можно было передать одной фразой Джона Бэрримора "Овсянка, сэр!"
– Как тебе наша славная история?
– спросил я старика, кивком головы указав на заливающего посреди бара Аскальдазда.
– Чушь для идиотов!
– с чувством ответил Настуриарий, тряхнув седой бородкой.
– Я отца нашего администратора с пеленок знал, тот тоже администратором был, так сын в отца пошел: как дело говорить - два слова не вырвешь, хоть копыта отрежь, а как себя похвалить или народ к афере какой подбить, так даже я диву даюсь, в каких научных диспутах таких ораторов натаскивают?! Но не дурак, нет, очень не дурак - чего уж, станет он тут публику почем зря развлекать!
– я послушал немного в самом начале, минут пять, а потом у него все по кругу пошло, да на новый лад и с новыми подробностями, но я ведь не эти глупые и унылые пьяные хари, интеллигента не обманешь: намаялись вы сегодня с фермерами, набегались, настрелялись, наспорились, так он сейчас авторитет свой подкрепляет, да народ к себе располагает. А вдруг еще не остыл кто? Завтра, глядишь, сказки по окрестностям расползутся, и кто еще не угомонился, так почешется и решит: администратор-то больно крут, мол, так оно мне надо разве, против власти переть?!
– Что намаялись мы, то правда, - согласился я со стариком и честно сказал: - у меня складывается такое впечатление, что зачастую проще разговаривать, когда между мною и собственниками имущества ружейный ствол, а не порядочная
дискуссия о кадастре, частном праве и самореализации личности.– Народ у нас дремучий и горячий, с этим не поспоришь, ты только на эту морду неучтивую погляди!
– последние слова старик произнес на полтона громче, в расчете на слух бармена, так как бутылка была уже пуста на две трети, - но я тебе так скажу, Иван: ты знаешь, что это нам, кентавридам, надо, а они-то, работяги да фермеры наши, ни хвоста не знают, так зачем это им, которые не знают, надо?
Видимо, мой мозг был перегружен до крайности, так как ответа на вопрос с лету не нашлось. Я-то отлично знал и понимал, что им это надо. И самое главное, что я также прекрасно понимал, что без их участия добиться результатов никак не возможно, ведь они собственники, и вся реформа вертится вокруг их собственности, облегчая им с нею отношения. И отношения между собой тоже, кстати. Если они этого не понимают, нужно всего лишь растолковать. И пусть первое толкование происходит под прицелом, но ведь потому так получается, что они по недопониманию ждут обмана, так у них повелось, но стоит лишь довести до сознания собственников всю суть и пользу, и масштаб, как конфликтность ситуации разрешается сама по себе, тому свидетельством свежайший опыт...
– Ты-то меня понимаешь?!
– тряс я старика, который, кажется, снова спал на стойке, когда к нам подошел Аскальдазд.
– Пошли, Иван. Хватит на сегодня. Я подвезу тебя.
Свежий воздух мгновенно выветрил из головы хмель, оставив лишь усталость и осадок от разговора со стариком, из которого следовало, что кентавридам реформа не нужна начисто. Конечно, я ни минуты не сомневался, что такой настрой местного населения - заблуждение, но легче от этого не становилось, потому что не бывает удовольствия от работы, за которую тебя могут возненавидеть. Даже если и отблагодарят когда-нибудь через столетие-два.
– Садишься?
– подал голос из вездехода Аскальдазд.
– Нет, спасибо. Мне уже лучше, пройдусь пешком, - ответил я и отправился к своей резиденции.
– До завтра!
– не стал настаивать кентаврид.
Провожая взглядом вездеход, я вдруг подумал, что ему-то, наверно, совсем несладко приходится. Это я, идейно и технически просвещенный, прилетел откуда-то издалека с готовностью выполнить поставленную задачу, во что бы то ни стало. А он тут жил себе, горя не знал, и теперь должен приспосабливаться ко всем привнесенным мною в его мирок потрясениям и изменениям.
"Что-то ты, Геннадий Цветочкин, расклеиваешься! Впору философский труд писать.
– Подумал я, уже поднимаясь в свою комнату, - соберись-ка, подтянись, прогони сомнения и займись делом!"
Собравшись, подтянувшись, взяв в руки стереолист с дневником, упорядочив мысли и прогнав сомнения, я рухнул в постель и мгновенно уснул.
День пятый . Бюрократия в болоте не тонет
Пожалуй, быть кабинетной крысой не так уж уныло и совсем не зазорно. Конечно, я не склонен оспаривать расхожее мнение, что в скандалах, погонях и риске быть застреленным перепуганными фермерами за право сделать копию с их дарственной или купчей на имение присутствуют непреходящая романтика и азарт. Вполне возможно, что подобная перспектива способна захватить чей-то дух и засвербить где-нибудь неодолимой тягой к приключениям. Мне же вполне хватило одного длинного кентаврихорского дня, чтобы во всей полноте прочувствовать мудрость и глубину первого правила нашей профессии: камералка все разрулит!
По архиву гулял легкий сквознячок со скоростью 1,1 метра в секунду, температурой 22 градуса по Цельсию, влажностью 50 процентов и направлением от хранилища технических дел к выходу из здания. В свете ламп дневного освещения деловито сновали мои верные архивариусы, кропотливо сортируя копии документов, выписки из анкет, черновые схемы установления границ и прочие бумажные носители собранной во вчерашних экстремальных условиях информации. Мозговой центр всего процесса, то бишь я, при непосредственном содействии энергичного главы местной администрации и престарелого кладезя знаний обо всех и вся, вычерчивал стилусом контуры на карте, присваивал номера участкам и закреплял за ними технические дела. Бригадир архивариусов под моим чутким присмотром прилежно вносил информацию из технических дел в специализированную базу данных архивного компьютера, заготовку информационного блока для интеграции в информационную сеть Кентаврихоры и Галактический кадастровый регистр. Конечно, в ходе работы изредка всплывали еще какие-либо расхождения, но большую их часть мы уточняли, не покидая архива - население теперь действительно было в курсе проведения кадастровой реформы, горело энтузиазмом, и, во избежание нашего визита сведения и копии документов предоставлялись по видеосвязи незамедлительно, а дроиды безопасно летали по району. Всего лишь раз нам пришлось совершить кратковременную вылазку за четвертый пищеблок для координирования точки, в которой пересекались границы двенадцати участков. Попутно администратор проверил ход пахотных работ в соседнем поле и проконтролировал отправку транспортов с урожаем на другом, так что мы управились за час.