Земной круг. Компиляция. Книги 1-9.

У Рикке было только продетое в нос кольцо, словно у быка с плохим характером.

И это исчерпывающе ее описывало. Ей хотелось бы вытащить оттуда эту чертову штуковину, но это было невозможно сделать, не оторвав себе полноса. Впрочем, она сомневалась, что даже это привлекло бы к ней чье-либо внимание. Рикке не имела ни малейшего представления, как играют в эту сложную игру — все эти веера, ресницы, брошенные через плечо намеки, не до конца, но практически полностью обнаженные груди, — не говоря уже о том, как в ней побеждают.

Она отхлебнула еще немного слабенького вина, которое ей дали. На вкус было не очень, но эффект уже чувствовался. А именно: мочки ее ушей стали горячими, а сама она еще глубже погрузилась в завистливое уныние. Говорят, что выпивка делает людей веселыми. При этом всегда забывают упомянуть, что веселыми она делает тех, кто и до этого был весел. Несчастных людей гребаная выпивка делает еще более несчастными, чем прежде.

Она рыгнула — отрыжка имела неприятно сладкий привкус — и проскребла языком по зубам.

— Мужчины, — угрюмо пробормотала она.

— Да уж, — раздался голос рядом с ней. — С ними невозможно говорить разумно.

Во имя мертвых, эта была еще прекраснее, чем та! Ее кожа имела какой-то особый матовый блеск, словно состояла не из мяса, как у всех людей, а из какого-то магического сплава плоти и серебра; каждое движение было законченным вплоть до кончиков ее длинных пальцев, словно это была часть какого-то танца, бесконечно репетируемого и доведенного до абсолютного совершенства.

— Дерьмо! — выдохнула Рикке. Она оглядывала женщину с головы до ног, не в силах остановиться. — Ты и впрямь поработала над собой!

— Честно говоря, большую часть работы проделали мои горничные. Я просто стояла.

— Горничные? И сколько тебе их надо?

— Только четыре, если они хорошо знают свое дело. Мне очень нравится твоя рубашка. Кажется, в ней должно быть очень удобно. Я бы тоже с радостью такую носила.

— Что же тебе мешает?

— Светская дама должна соблюдать миллион различных правил. Никто никогда не скажет тебе, в чем они состоят, но если их нарушить, наказание может быть очень суровым.

— Сдается мне, это больше похоже на занозу в заднице.

— Ты себе даже не представляешь!

— По правде говоря, я не особенно знала, чего здесь ожидать.

Рикке подергала свою рубашку. Она липла под мышками из-за жары, неизбежной, когда такое количество людей лгут друг другу.

— Я и сапоги новые надела. Даже волосы расчесала, — продолжала Рикке, нервно крутя выбившуюся из-за уха прядь волос. — Но я несколько недель ночевала в лесу, и после этого их никак не удается уложить как надо. А как ты делаешь, что они выглядят… вот так?

Женщина наклонилась к ней.

— Это парик.

— Серьезно? — Рикке уставилась на ее сияющие локоны, заплетенные в косы, и закрученные в кольца, и зачесанные наверх, так что получилось нечто наподобие корзинки из золотых нитей. — А похоже на волосы, только… будто бы больше, чем волосы.

— Это и есть волосы. Просто не мои.

— А твои что, не растут?

— Я их остригла.

— В смысле, твои горничные остригли?

— Ну… да. Здесь большинство женщин в париках, сейчас такая мода.

Она произнесла это слово — «мода» — так, словно оно могло служить объяснением для любого безумия.

— И все это знают?

— Абсолютно все.

— Тогда почему мы шепчемся? — прошептала Рикке.

— Э-э… потому что, хотя все это знают, никто не хочет этого признавать.

— То есть вы бреете себе головы, чтобы носить шапку, сделанную из чьих-то чужих волос, а потом лжете друг другу, что они ваши собственные? — Рикке надула щеки. — Вот, черт возьми, у людей заботы, не то что у меня!

— Не всем хватает смелости быть честными.

— Не всем хватает ума убедительно лгать.

Женщина поглядела на Рикке, прищурившись.

— Я сомневаюсь, что тебе недостает ума.

Рикке, прищурившись, поглядела на женщину.

— А я сомневаюсь, что тебе недостает смелости.

Она слегка вздрогнула, словно эти слова коснулись больного места, и переменила тему.

— Твои ожерелья мне тоже очень нравятся.

Рикке, уткувшись подбородком в грудь, посмотрела вниз, на массу оберегов, накопившихся у нее за долгие годы. Некоторые из них были гуркскими, некоторые с Севера, пара шаманских зубов, и еще всякое по мелочи. Прежде она думала, что удачи никогда не бывает мало. Сейчас все это казалось грудой старого барахла. Она зацепила большим пальцем изгрызенный штифт и подняла наверх:

— Вот это для того, чтобы совать в зубы, когда у меня случается припадок. Поэтому следы зубов.

Женщина подняла брови:

— Красиво и практично!

— А это руны. Их вырезала моя подруга Изерн-и-Фейл. Вроде бы они должны защищать от опасностей. Хотя у меня был такой год, что я сомневаюсь, что они работают.

— Ну, в любом случае, они очень симпатичные. Я никогда не видела ничего подобного.

Кажется, женщина говорила вполне искренне — и она была по-своему добра к ней.

— На, бери. — Рикке стащила с себя руны и, осторожно пронеся мимо парика, надела ей на шею. — Может, для тебя они будут работать лучше.

* * *

— Спасибо, — сказала Савин.

В кои-то веки она говорила вполне искренне. Это был такой простой, открытый жест, что она почувствовала себя обезоруженной. Савин вряд ли могла бы вспомнить, когда в последний раз кто-либо ей что-то давал, не ожидая возместить себе стоимость вдвойне.

— Я могу достать себе еще, — сказала северянка, отмахиваясь. — На тебе они смотрятся гораздо лучше. У тебя подходящие плечи.

— От фехтования.

— В смысле, ты умеешь драться мечом?

— Это хорошее упражнение. Помогает выработать сосредоточенность… — Она внезапно осеклась, вспомнив, как ее меч проткнул ребра того человека в Вальбеке, в сточной канаве. Звуки, которые он издавал, пока она пыталась вытащить из него засевший клинок. Ей пришлось встряхнуться, чтобы отделаться от мерзкого озноба. — Впрочем… возможно, играть с мечами все же плохая идея.

— Пожалуй, я лучше попробую топор. Топоры всегда популярны там, откуда я родом.