Земной круг. Компиляция. Книги 1-9.

Балагур воткнул ему в бедро нож по рукоять. Трясучка испустил вопль, разом страдальческий и свирепый, и ударил Балагура головой в лицо. Что-то хрустнуло, зал закружился. Балагур треснулся затылком о камень, ощутил впившиеся в спину ступени. Увидел нависшего над ним Трясучку, подумал, что неплохо было бы поднять тесак. Но сделать это не успел — Трясучка с силой опустил щит ему на руку, лязгнув железным ободом о мрамор. Пальцы Балагура разом онемели, тесак выпал из них и покатился вниз по лестнице.

Трясучка, на оскаленных зубах которого поблескивала розовая пена, отодвинулся, постанывая с каждым вздохом, нашарил топор, крепко стиснул рукоять. Балагур следил за ним, испытывая только легкое любопытство. Краски казались яркими, перед глазами все плыло. На запястье северянина виднелся шрам — в виде семерки. Семерка была хорошим числом сегодня. Как и в день их первой встречи. Как и всегда.

— Извините.

Трясучка замер на миг, скосив в сторону одинокий глаз. Затем развернулся, взмахивая топором. Позади него стоял какой-то мужчина — высокий, со светлыми волосами. Что произошло дальше, Балагур толком не разглядел. Топор цели не достиг, щит Трясучки вдруг рассыпался в щепки. А сам северянин отлетел почему-то к дальней стене, ударился о нее, булькнул, упал и медленно покатился по второй лестнице, что располагалась напротив. Перевернулся раз, другой, третий и лег неподвижно у подножия.

— Три раза, — шевельнул Балагур разбитыми губами.

— Оставайся здесь, — сказал светловолосый, обходя его и поднимаясь по лестнице.

Подчиниться было нетрудно. Других планов у Балагура не имелось. Он выплюнул из онемевшего рта осколок зуба, и только. И уставился, медленно помаргивая, на крылатых женщин на потолке.

Их было семь, с семью мечами.

* * *

За несколько мгновений Морвир испытал массу самых разнообразных эмоций. Ликующее торжество — когда Коска отхлебнул из фляги, не подозревая, что его ожидает. Ужас, сопровождавшийся бессмысленными поисками укрытия, когда старый наемник выразил вдруг намерение посетить уборную. Любопытство — когда Виктус вытащил арбалет и направил его генералу в спину. Вновь торжество — когда и Виктус принял смертоносную дозу спиртного. И под конец ему даже пришлось закрыть рот рукой, чтобы не расхохотаться, — когда отравленный Коска кинулся на своего отравленного противника и оба, поборовшись немного, рухнули на пол и замерли в последнем объятии.

События положительно складывались все забавнее. Столько усилий, чтобы убить друг друга, и ни малейшего представления о том, что Морвир уже проделал всю работу за обоих…

По-прежнему улыбаясь, он вытащил из потайного кармана внутри подкладки заранее подготовленную иглу. Осторожность — на первом месте, всегда. Если в каком-то из двух старых убийц и сохранилась искорка жизни, ее погасит для пользы и благополучия всего мира легчайший укол блестящим кусочком металла, покрытого препаратом номер двенадцать его собственного изготовления. Морвир осторожно отворил дверь с тишайшим из скрипов и на цыпочках вышел в комнату.

Стол был опрокинут. На полу валялись разлетевшиеся карты и деньги, среди которых лежал Коска, выронивший флягу из бессильной руки. Сверху на нем громоздился Виктус с арбалетом, выпачканным с одного конца кровью. Морвир опустился возле покойников на колени, подсунул руку под тело Виктуса и, кряхтя от натуги, свалил его на пол.

Глаза у Коски были закрыты, рот открыт. По виску из ранки на лбу стекала кровь. Восковая бледность лица безошибочно свидетельствовала о смерти.

— Человек способен измениться, да? — насмешливо спросил Морвир. — Вот они, твои обещания!

К его невероятному потрясению, глаза Коски вдруг открылись.

К еще более невероятному потрясению, живот пронзила неописуемо ужасная боль. Морвир судорожно втянул в грудь воздух, испустил на выдохе нечеловеческий стон. Опустил взгляд на живот и увидел, что старый наемник воткнул туда нож. Снова судорожно вдохнул. Без всякой надежды поднял руку.

Что-то тихо хрустнуло, когда Коска схватил его за запястье и вывернул руку так, что игла вонзилась в шею самому Морвиру. Последовала пауза, во время которой оба пребывали в неподвижности, словно живая скульптура. Нож все так же оставался в животе у Морвира, игла — в шее, рука зажата в железной хватке Коски. Наемник угрюмо смотрел на него снизу вверх. Морвир пялился в ответ сверху вниз. Потом выпучил глаза. Содрогнулся всем телом. Молча. Да и что он мог сказать? И без того все было ясно. Сильнейшая из известных ему отрав быстро перемещалась от шеи к мозгу… конечности уже немели.

— Отравил виноградный спирт, да? — прошипел Коска.

— Хмх, — выдавил Морвир, уже не в силах выговорить и слова.

— Забыл, что я дал обещание не пить? — Старый наемник выпустил рукоять ножа, дотянулся окровавленной рукой до фляги и, привычным движением свернув крышку, наклонил ее. На пол выплеснулась белая жидкость. — Козье молоко. Говорят, полезно для пищеварения. Ничего крепче я не пью после Сипани, но всем об этом знать ни к чему, пожалуй. Я ведь должен поддерживать сложившуюся репутацию. Отсюда и все эти бутылки.

Коска оттолкнул Морвира. Устоять на коленях тот не смог, силы быстро таяли, и он безвольно шлепнулся на пол рядом с трупом Виктуса. Шеи он уже не чувствовал вовсе. Боль в животе притихла, сменившись слабым жжением.

— Разве я не обещал, что брошу? За кого же ты меня держишь, если думаешь, что я нарушу слово?

Морвир, не в силах уже вздохнуть, ответил стоном. Прошло и жжение. Явилась мысль — которая посещала его частенько — о том, как могла бы сложиться жизнь, не отрави он свою мать и не обреки себя тем самым на сиротский приют. Перед глазами все помутнело, расплылось и начало затягиваться тьмой.

— Я должен сказать тебе спасибо. Понимаешь, Морвир, человек способен измениться, если его должным образом подстегнуть. И твоя насмешка оказалась тем самым хлыстом, который был мне нужен.

Убит своим собственным составом. Заканчивает жизнь точь-в-точь, как многие великие представители его ремесла. К тому же накануне ухода в отставку. Наверняка в этом есть что-то забавное…

— И знаешь, что меня особенно радует? — бухнул в уши голос Коски. Перед глазами замаячила ухмылка вояки. — Теперь я могу снова начать пить.

* * *

Кто-то из наемников рыдал и умолял сохранить ему жизнь. Монца слушала, привалясь к холодной мраморной плите столешницы, тяжело дыша, обливаясь потом и крепко сжимая рукоять Кальвеца, который был практически бесполезен против закованных в броню стражников Орсо, даже если бы она могла подумать, что справится с таким числом противников одновременно. До слуха донеслось влажное хлюпанье, с каким вонзается в плоть клинок, и мольба оборвалась длинным воплем и коротким бульканьем.

Не те звуки на самом деле, что способны придать уверенности.

Монца выглянула из-за стола. Насчитала семь стражников. Один выдергивал в этот миг копье из груди мертвого наемника, двое разворачивались к ней с мечами наготове, четвертый высвобождал топор из раскроенного черепа Секко. Еще трое, опустившись на колени, деловито заряжали арбалеты. Позади них стоял большой круглый стол, на котором, как и прежде, разложена была карта Стирии. На карте лежала корона — блестящий золотой обруч с зубцами в виде усыпанных драгоценными камнями дубовых листьев. Весьма похожа на ту, что убила Рогонта и его мечты объединить Стирию. Рядом со столом, одетый в черное, с аккуратно подстриженными, как всегда, черными, подернутыми стальной сединой волосами и бородой, стоял великий герцог Орсо.