Земной круг. Компиляция. Книги 1-9.

Помедлив мгновение, с широко раскрытыми глазами Лэмб двинулся к выходу, смахнув с пути сторожей. Савиан зашагал следом за ним.

— Все в порядке? — Мэр появилась на балконе, покинув свою комнату. Темпл заморгал, размышляя — была ли она там с Лэмбом? Потом, запахивая плотнее плащ, молча побежал за остальными. — Штаны найди где-нибудь! — крикнула Мэр ему в спину.

Когда Темпл вскарабкался по ступеням гостиницы, Лэмб тряс Камлинга, схватив за воротник, занеся вторую руку с мечом.

— Они просто увели ее! — отчаянно визжал хозяин. — Может, в Белый Дом! Может, нет! Понятия не имею! Это не мое дело!

Лэмб отшвырнул Камлинга в сторону и замер. Его дыхание клокотало в горле. Положил меч на барную стойку и оперся рядом с ним раскрытыми ладонями. Отполированная древесина мягко мерцала там, где мог бы быть отрубленный палец. Савиан обошел стойку и, встав на место Камлинга, взял бутылку и пустой стакан. Дунул в него. Вытащил пробку из бутылки. Проворчал, наливая:

— Если тебе нужна рука, рассчитывай на меня.

Лэмб кивнул.

— Должен предупредить — дружба со мной иногда вредит здоровью.

— Мое здоровье в глубокой заднице, — Савиан закашлялся, толкая стакан по стойке.

— Что ты намерен делать? — спросил Темпл.

— Выпить, — ответил Лэмб и опрокинул стакан в горло, дернулся кадык, покрытый белой щетиной.

Савиан тут же подлил.

— Лэмб! — В зал, слегка пошатываясь, вошел бледный, в изгвазданной одежде лорд Ингелстед. — Он сказал, что вы будете здесь.

— Кто сказал?

Ингелстед растерянно хихикнул. Бросил шляпу на стойку. Несколько пучков вздыбленных волос торчали на его макушке.

— Странно все это… После пьянки у Маджуда я пошел перекинуться в картишки к Папаше Кольцо. Совсем забыл о времени, поскольку мне не везло, и я хотел отыграться, честно признаю. Вошел этот господин, что-то пошептал Папаше, и тот сказал, что готов простить мой долг, если я передам вам сообщение.

— Что за сообщение? — Лэмб снова выпил, а Савиан опять наполнил его стакан.

Ингелстед уставился в стену мутным взглядом.

— Он сказал, что ваш друг гостит у него… что он очень хочет соблюдать законы гостеприимства… но вам придется поцеловать грязь завтра вечером. Он сказал, что вы ляжете в любом случае, так или иначе. Но если сделаете это добровольно, то уйдете из Криза вдвоем как свободные люди. И добавил, что у вас есть его слово. Прямо подчеркнул это. У вас теперь есть его слово.

— Вот как мне повезло! — сказал Лэмб.

Ингелстед покосился на Темпла и только сейчас обратил внимание на его странное одеяние.

— Кажется, кое у кого ночь выдалась тяжелее, чем у меня.

— Можешь передать сообщение от меня? — спросил северянин.

— Осмелюсь предположить, что несколько лишних минут ни капли не повлияют на отношение леди Ингелстед ко мне. Я все равно обречен.

— Тогда передай Папаше Кольцу, что я сохраню его слово целым и невредимым. Надеюсь, он поступит так же со своим гостем.

— Загадки, загадки… — Дворянин зевнул, водружая шляпу обратно. — Пойду. Надеюсь, успею еще поспать.

Горделиво шагая, он покинул гостиницу.

— Что ты намерен делать? — прошептал Темпл.

— Было время, когда я бросился бы туда, не раздумывая, и залил бы все кровью. — Лэмб поднял стакан, разглядывая. — Но мой отец всегда говорил, что терпение — король всех достоинств. Человек должен трезво смотреть на мир. Хотя бы пытаться.

— Так что ты намерен делать?

— Ждать. Размышлять. Готовиться. — Лэмб допил последний глоток, цокнув зубами по стеклу. — А потом залить все кровью.

Высокие ставки

— Подровнять? — спросил Фоукин, натягивая на лицо обворожительную улыбку профессионала. — Или что-то посерьезнее?

— Сбривай на хрен все. Волосы, бороду, усы. И как можно ближе к черепу.

Фоукин кивнул с таким видом, будто полностью одобрял решение. Посетитель всегда прав, в конце концов.

— Тогда предлагаю влажное бритье.

— Не хочу давать тому ублюдку возможность за что-то ухватиться. А кроме того, мне поздновато думать о красоте, не так ли?

Обворожительно и профессионально хихикнув, Фоукин приступил. Гребенка с трудом продиралась сквозь непокорные лохмы Лэмба. Ножницы щелкали, разделяя тишину на ровные и маленькие части. Шум толпы за окном становился все громче и взволнованнее, отчего напряжение в комнате росло. Седые клочья падали на простыню, складываясь в загадочные письмена, смысл которых оставался непостижимым.

Лэмб пошевелил их носком сапога.

— Куда все девается?

— Наше время или наши кудри?

— Все.

— В таком случае я бы задал это вопрос философу, а не цирюльнику. Если говорить о волосах, то их заметут и выбросят. Если, конечно, у вас нет подруги, которая соберет их и будет хранить на память…

Лэмб оглянулся на Мэра. Она стояла у окна, попеременно наблюдая то за стрижкой, то за толпой на улице. Тонкий силуэт на фоне алеющего заката. Предположение Фоукина он отверг с громким фырканьем.

— Только что это была часть тебя, а теперь — мусор.

— Мы часто и на людей глядим, как на мусор, а тут какие-то волосы.

— Думаю, ты имеешь право на это мнение, — вздохнул северянин.

Фоукин сильно ударил бритвой по ремню. Обычно посетители ценили резкость, яркую вспышку огня свечи на стальном лезвии. Это добавляло драматизма в работу.

— Полегче, — сказала Мэр, очевидно, не нуждавшаяся сегодня в излишках драматичности.

Фоукин признался себе, что боится ее гораздо больше, чем Лэмба. Северянин, несомненно, безжалостный убийца, но он обладал определенными принципами. Но о Мэре он не мог сказать ничего подобного. Поэтому он отвесил самый обворожительный поклон профессионала, прекратил точить бритву, наложил пену на череп и лицо Лэмба и принялся работать острожными, тщательными, поскрипывающими движениями.