Земные и небесные странствия поэта

И потому весь народ-сирота любил его, как своего убитого Отца!

…О, человеки!.. И в страхе своем вы возлюбите убийц отцов ваших… да!..

О Господь мой! как же насыщена, запутана сладкими страданьями жизнь человеческая! как богата! как сладка! как остра!..

Жизнь божественно извилиста, как козья тропа в горах, а смерть пряма, как ниспадающий пенно-жемчужный водопад…

Эту истину я потом узнал… когда полюбил водопад…

А пока…

…А пока августовской, звездопадной, осиянной ночью всеблаженной сталинабадской я, дитя, сплю на железной кровати во колыбельном, пыльном, уютнейшем, сокровеннейшем дворике своем…

Ночь, ночь, ночь всепахучая, азиатская, всепыльная…

Уже давно в таджикских нагорных садах созрели, измлели плоды, плоды…

Уже голодные человеки сладостно съели те плоды, а те, что остались на деревьях — тех съели червь и пыль…

А Плеяды текут, сыплются в небесах сыпучих полыхающих…

Август-звездопадник царит, серпень-густарь царит, пылает во вселенной, как корабль золотых, спелых колосьев и плодов… плывет…

И вдруг!

О!..

И вдруг лицо матери моей в сыпучих летящих звездах склоняется, смиряется, витает надо мной…

Лицо, лицо матери моей в летящих звездах плывет, ликует, любит надо мной…

Лицо матери моей в ночных падучих звездах похоже на тугую, обильную гроздь сладчайшего, гиссарского, таджикского винограда…

И гроздь нежно касается меня.

Лицо матери моей в смоляных нежных кудрявых власах склоняется надо мной в звездах текучих вселенских…

Я замираю.

Я притворяюсь спящим, но мать, но мама, но мамочка, но матерь ночная, вкрадчивая моя чует, что я не сплю.

И вот она губами и власами своими щекочет, ласкает, завороженное, блаженное лицо мое.

— Сынок, сынок, спи…

Она поправляет одеяло на мне, чтобы ночная сырость не шла на тельце цыплячье, неполное, костлявое, военное, болезное, телячье мое…

— Мама! гляди — звезды падают, сыплются… Мама, а вдруг все они упадут, и станет тьма?… Мама, а Земля вертится? а вдруг наша мазанка саманная улетит в небеса и помчится по Млечному Пути?… Мама, а вдруг тот сарай с тюремным рдяным песком тоже взлетит в небеса и засыплет Млечный Путь?… И Млечный Путь станет не серебряным, а алым…

Мама, а вдруг Генералиссимус дядя Сталин на мотоцикле помчится по Млечному Пути? Ведь ОН всесильный! Он все может!..

Тогда мать сонно, нежно читает мне старинное стихотворенье:

…Когда рассыпаются звезды — в реках песок прибывает…

Когда палых звезд множество — пустыни тогда насыпаются —

И потому верблюды звездопады любят!..

И потому верблюды звездопады любят…

Последнюю строку она читает несколько раз…

Я знаю, что она вернулась с ночной работы, что она голодная, худая, что она бездонно, томительно хочет спать, что она уже спит, что гроздь сладчайшего, дивного, прозрачно-янтарного гиссарского винограда уже дремлет! уже спит надо мной…

О Боже!.. Пусть упадут все звезды Вселенной — лишь бы лицо матери моей в ночи сияло надо мной!..

О Боже! О Господь мой!..

На свете нет любви сильней, чем любовь матери и сына!..

В этой любви всё сошлось! всё объединилось! всё переплелось — и любовь мужа и жены, и любовь к дитя, и любовь сильного к слабому, и любовь к Богу, давшему скоротечному человеку это бессмертное чувство…

Бог — родитель человеков… Как мать!..

Воистину так! Бог до людей, как мать до детей…

О Боже! Не зря самые великие иконы — это иконы, где живут, дышат, склоняются друг к другу Богородица и Богомладенец!..

Тут земная, тленная любовь переходит, переливается в неземную Вечную любовь…

О Боже! не может быть, чтобы эта Любовь ушла, растворилась навеки на земле, а не отразилась, не осталась, не продлилась вечно в Вечности! в небесах!

Среди этих Вечных, Горящих Плеяд!..

Среди непостижимого Царствия Небесного!..

Которое ждет щедро всех людей — и грешных, и безгрешных…

Ибо сказано, что жизнь человека — это мост между раем и раем…

Человек вышел из рая — и идет в рай…

Ад — это земная, скоротечная жизнь…

Не может эта любовь умереть, исчезнуть бесследно на земле, как сама жизнь человеческая…

О Боже!..

…Когда моя матушка умерла, когда её дивное, ночное, чудотворное лицо взошло, отлетело к вечным звездам, я похоронил её на Серафимовском кладбище в Ленинграде — таково было её завещание…

…Она была легендарной ученой-востоковедом, автором незабвенного “Таджикско-русского словаря” и многих учебников русского языка для таджикских школьников, и её знали во всех таджикских городах и кишлаках, как замечательную Муаллиму-учительницу…

Это она пешком обошла многие высокогорные согдийские голубоглазые древние кишлаки в поисках редчайших таджикских слов, как геолог в поисках драгоценных камней…

И таджики любили её, и дикие пастушьи волкодавы ластились к ней, усмирив лютость свою…

О Боже… Где те святые дни?..

Но душа человеческая навечно сохранила их…

…Но когда великая Советская Империя рухнула, как наша кибитка в землетрясенье — матушка моя ушла к звездам…

Великие Имперьи рушатся, когда ничтожные правители приходят к власти.

Великая Советская Имперья была больна, но врачи, которые пришли лечить Её, были не врачи, а убийцы, и они убили Её.

В белой шкуре-халате врачей-целителей пришли медоточивые, ласковые, алчные, лихие убийцы. И они уже десять лет пляшут на могиле Её!..

О!..

…Еще Наполеон говорил, что все великие Имперьи погибают от несваренья желудка…

Да!.. да…

…Динозавры погибли, потому что жалкая головка исполина не могла справиться с необъятным туловищем…

Да!..

История Руси — это история царей, правителей, диктаторов и — увы! — шутов!

Нынче настала Эпоха Шутов, лицедеев, оборотней, скоморохов…

А шут-властитель везде насаждает шутов…

Шут-тиран погоняет Русь шутов!

О!..

О, брат мой! Гляди — вокруг тебя пляшут, поют, скалятся одни шуты, шуты, шуты…

И когда на могучей шее Советской Имперьи-Динозавра возникла верткая, обезьянья, попугайская, заемная, убогая, меченая, иудина головка Горбачева — Имперья-Дом народов стала рушиться, и трескаться, и вянуть, и рассыпаться…