Земные и небесные странствия поэта

…О Боже… Павел…

И что же ты забыл меня, а я через тридцать лет стою около тебя и ты не узнаешь меня…

…Чу!.. Нет, Павел!..

Этих червей тебе Ангел Азраил насыпал тайно неслышно щедро на твою открытую доверчивую невинную отроческую раннюю ладонь!..

Я видел, как Он хищно сыпанул червей тебе в руку!.. Выброси их! Они посланцы Азраила!..

Брось их Паша!..

Брось — а не то они возьмут съядят тебя!..

…О Боже! как далёко! как далёко! как далёко!..

…И вот я стою около Стены Плача и гляжу на тебя дальный друг мой…

И черви уж близ нагих апельсиновых ног твоих у ступней твоих изможденных…

Друг, скоро…

Но ты играешь на нае флейте дивно дымно дремно сонно и заклинаешь ползучих тварей червей…

И они качаются пляшут у ног твоих завороженно как у индийского факира под дудку пляшет мается сонная дремная кобра…

Най-флейта — и ты гонишь червя гонишь заставляя его спать дремать плясать!..

Да!..

…Най-флейта — и ты заставляешь Азраила хозяина червей забываться и медлить отрешенно!

Да!..

…Поэт — и ты флейта-най отгоняющий завораживающий червей забвенья Азраила! да! певец!..

…Прощай друг Павел! Пусть подоле твой най не молкнет отгоняя отметая червей покорливых задумчивых смущенных!..

Прощай друг…

Зде боле мы не встретимся…

…И ты не узнал меня…

…И я ухожу от Стены Плача от Трещины Щели Святой Небытия и Бытия и ухожу навек а ты навек остаешься…

Но тут най замолкает обрывается заливисто мне вослед и я слышу хриплый талый слезный дурной восторженно гнусавый плач голос вой вопль святой вековой…

…О вечный вековой журавлиный перелетный переметный слезный глас плач сынов Израиля!..

О вечный зуд кочевой семени Авраамова!..

И ты смущаешь соблазняешь совращаешь народы иные!

Да!..

Не даёшь им уснуть в историческом сне и гонишь их к Богу от земных несчастий!..

…О летит мое семя, как пыль азийских дорог! о!..

Шалом!..

Каково семя — таково и племя!.. да!..

Шалом семя!..

Шлом племя!..

Но!..

От привозных семян лучший урод…

Но!..

Краденыя семена лучше родятся…

Да…

И!..

…Тысячу лет назад мои горбоносые гортанные песчаные иудеи предки пришли в Бухару! и тысячу лет тосковали они по родине своей! и один вернулся в гробе мертвеца — я!..

Но Авва Отче!.. Но Авраам!.. Покарай сожги спали ливанской жирной спелой молнией меня мя!..

Но я хочу назад!.. я хочу в Бухару!..

Я проклинаю и люблю кочевое цыганское блаженное вселенское переметное семя свое! да!..

Авраам Отче Авва но Ты же во мне его посеял! ты поместил его в чресла мои! Ты дал…

И я хочу бродить с наем моим от Ерушалаима к Бухаре и назад… да!..

И мой дом мой брег — только в гробе моем!.. да!..

…Но я ухожу от Стены Плача но долго долго сонно слышу индюшачий павлиний слезный острый рыдалистый вселенский журавлиный вольный голос плач вопль за собою.

Плач того, кто болен дорогою…

Кто болен иными языками, иными временами, иными градами, иными народами…

…Прощай, Павел…

…Боже! Боже! как далёко! как далёко! как далёко…

…Но вот мы отроки…

Еще мы дальные отроки…

Но вот мы отроки.

Но вот мы бредем голодные с кладбища с похорон Пасько-Корыто.

Но вот мы находим в нощи ночи пресветлую перламутровую лунную кормилицу-акацию на окраине Джимма-Кургана и влезаем на ветви и ядим обрываем жуем цветы сахаристые послушные!..

О!.. хорошо!..

…Акация кормилица корова военных голодных лет!..

Спасибо за твое беззащитное цветочное летучее мясо млеко молоко!..

И мы кормимся питаемся от твоих ночных созвездий молочных пахучих сладостных сосцов…

Спасибо древо дерево кормилица недвижная покорная летучая корова без пастухов!..

…И вот мы сходим с ночной кормилицы безымянной акации на влажную от ливней ночную таящую многоглазую землю.

И Павел плачет о предках своих и я утешаю его и обнимаю знобкие телячьи плечи его…

Но он безутешен…

Но он отстает и уходит в ту вешнюю сырую нощь нощь нощь…

…Ай нощь ночь… Сырая святая…

Всетихая всечистшая…

Тайная чудовая дальная…

Чарая чаривная бездонная… колодезная очаров’анная… Былая…

И ты ворожишь звезд’ами?..

И чего человек спит в такие ночи, когда с небес светится просится в душу необъятную вплывает входит девственное божье мирозданье, когда протекают чрез ночные очи твои алмазные хрустальные серебряные плеяды молчальницы печальницы странницы?..

Когда грядут звездные божьи армады галеры кор’абли?..

И где их брег?..

Где станут?

И чего спит человек ночами, а не говорит со звезд’ами?..

…О Боже сколько таких ночей проспал не узнал я?..

Ай, сон в кручине, что корабль в пучине… да…

…И вот я бреду с кладбища и от сырой дождливой земли мои брезентовые тапочки рваные обмякли намокли…

И я их снимаю и бросаю и иду босой босой босой младой радостный…

И чую весеннюю чреватую землю под ногами ступнями и чую вселенную плещущихся игольчатых серебряных колосистых звезд кроткими очами очами очами…

И тут я останавливаюсь.

И тут я вижу молчаливое святое шествие старух по моему родному ночному Джимма-Кургану.

Долгие череды старух в глухих чистых платках немо идут по городу.

И в руках у них свежие пахучие куличи в чистых платках да скатертях и пахнет жасмином и ванилью и александрийским мускатным орехом и корицей на улицах ночных весенних и пахнет пахнет чистыми золотыми шафрановыми абрикосовыми освященными уже куличами.

И я говорю близкой старухе: