Земные и небесные странствия поэта

О, Пасха! Избавление скорби, ибо из гроба днесь яко от чертога возсияв Христос, жены радости исполни, глаголя: проповедите апостолом…

Слава, и ныне: Воскресения день, и просветимся торжеством, и друг друга обымем, рцем, братие, и ненавидящим нас, простим вся воскресением, и тако возопиим: Христос воскресе от мертвых, смертию

смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!..

…Господь но Твой храм горит…

Уже он сгорел изник в огне…

Оле!..

И крестный кроткий ход чистотелых старух стоит окрест Твоей горящей церкви свещи…

Оле!..

А поодаль от толпы старух смиренных осиянных под деревом инжира смоковницы стоят два Мужа и глядят на огнь, поядающий церковь.

И огонь озаряет их.

…И один в платиновой полыхающей парандже и на ней мундир Генералиссимуса и в устах у него трубка дымится и исходит табаком колхидским пряным сладким…

И я гляжу на него и узнаю его и боюсь подойти к нему — Ангел Азраил?..

И он ждет добычи своей?..

Иль Генералиссимус Державы Хозяин Отчины Пагуба всея Руси?..

Но откуда Он в малом неприметном окраинном азиатском окаянном богооставленном Джимма-Кургане моем?..

Аки кит лежас кулема океана в арыке малом?..

Кто Он?.. Ангел Смерти Азраил иль Тиран Народов?

Иль двуедин и лишь меняет облик?..

О Господи!..

Иль сам Тиран тайно обходит покорные дальные ночные города свои, чтоб своими живыми руками задушить жертвы свои?

И зачем тогда палачи ему?..

А их много.

Но двух рук не хватает Тирану, чтоб задушить истребить народ свой.

И тяготится Он…

И зовет палачей кромешников многоруких ночноруких…

…А другой Муж в милоти плаще древлем очервленном багряном.

И я гляжу на Него…

И Он стоит под смоковницей, которая сразу раждает из ветви плод, минуя листья.

И я гляжу на Него и тянет меня к Нему, потому что я вырос без отца, потому что отца моего Джамала-Диловара убили неповинного…

И тянет меня к мужам, потому что не знал я, как пахнет отчая чуткая рука, ласкающая голову и волосы мои…

И я гляжу на Него и тянет меня к Нему, но боюсь я Того стоящего рядом с Ним в алмазной горящей парандже и мундире Генералиссимуса…

Но тут вижу я свою мать матерь Анастасию в белой ночной кружевной вологодской рубахе и она босая и она стоит рядом с Мужем в багряной милоти…

И она босая стоит…

И она блаженная…

И она родная…

…Оле!.. матерь мама… какая нощь долгая долгая долгая…

И я бегу к тебе и ластюсь к тебе но ты какая-то холодная отрешенная…

Дальная ты…

И ты глядишь на Мужа в багряной милоти свежей.

И я гляжу на Мужа незнакомого…

У Него под свежей новой милотью лебединые гробные пелены саваны плащаница с пятнами крови.

У Него на пеленах еще свежие незасохшие еще комья глины загробной.

У Него в ногтях ног босых и в ногтях перстов осиянных девьих тонкостных еще таятся комья свежей загробной глины…

…Оле!

И Тело уже воскресло и глина еще не засохла…

Осанна! Осанна! Осанна!

И у Него под ногтями вьются тлеют напрасные черви загробные…

И они уходят…

И они уходят потрясённые тем что мёртвый впервые ожил и победил изгнал червя загробного…

…О человече неверующий!

И вот черви учуяли уверовали в Воскресенье а ты сомневаешься а ты ниже червя…

И тут матерь моя Анастасия падает перед Ним неслышно и выбирает из-под ногтей Его червей и глину!..

Оле! Оле! Оле! Боже мой!..

Да что за нощь? да что за сон?..

Матерь кто это?..

Матерь иль это отец мой Джамал-Диловар? Иль не убили его и вернулся он?..

…Отец отец… я так и не сказал не произнес живого имени твоего…

Ты был певец.

Ты пел во Времена Сна и Шёпота.

Ты будил спящих и оглушал шепчущих. И за это взяли тебя.

И у певца, который пел во Времена Немоты, родился поэт, который молчит… да…

Отец отец, когда пришли за тобой ночные убийцы твои ты встал с постели бедной а ярой постели пылкого ложа молодого мужа сокровенного опьяненного и жены сокровенной опаленной — моей матери Анастасии…

Ты встал покойно как река меж берегами меж убийцами ночными своими и сказал:

— Анастасия, тише. Не волнуйся. Спи.

Не разбуди его…

Не разбуди не потревожь не спугни моего сына во чреве твоем…

…И он ушел неповинный с убийцами неповинными своими в ночь их и в свою смерть и в их погибель…

…Матерь и он ушел а я был свернут немо как лист как бутон нераспустившийся во чреве твоем, но я слышал! слышал слышал я!..

Слышал я как уходил он неслышно на ножных перстах своих на цыпочках, чтобы не разбудить не разбередить меня во чреве матери моей…

Но я слышал матерь!..

Матерь… Усопшая дальная моя…

Я и ныне слышу, как он крадется мой неповинный отец и уходит навек на цыпочках, чтобы не разбудить меня…

Но я слышу!..

Да!..

И досель народ мой испуган до смерти со гнезд потайных сокровенных чрев матерей своих…

…И будете потревожены и угнетены и испуганы смертно еще во чреве матерей ваших…

Да!..

И будете жить в гнете в утробном сне и утробном страхе на земле вашей!..

И долго, о Господь мой?..

И где Твоя сроки исходы?..

…Матерь… матерь… Зачем тебе такие судьбы? такие испытанья! такие упованья?..

Матерь…

И я ластюсь к тебе полночной…

Иль это отец мой Джамал-Диловар вернулся?..

Но она шепчет маясь каясь качаясь на полноводных жемчужных нагих своих сахарных круглых как калайдаштские избыточные яблоки коленях ползучих счастливых:

— Отче Спасе! и Тебя ждут у всех церквей блаженных благодатных крепких а Ты явился у этой нищей безымянной малой горящей в огне…