Зенит Левиафана. Книга I

Битва у входа в бражный зал продолжалась, но в помещение вошли еще два воина и Аудун мысленно покачал головой, подумав, что они могли бы задержаться на несколько мгновений и это спасло бы им жизни. Он знал их, это были Акке и Гюнтер, славные воины, до последнего волоса в черных с проседью бородах преданные своему конунгу.

– Прости, - тихо прошептал Аудун, подходя к Эйрику вплотную. Конунг Вестфольда не успел понять, что происходит, когда скрамасакс его знаменосца вонзился ему в солнечное сплетение. Затем его кровавые глаза еще больше расшились, он попытался замахнуться мечом, но Аудун с немыслимой скоростью вынул нож и ударил еще раз, перерезая конунгу сонную артерию.

Какие бы внутренние резервы не помогали берсеркам в бою, с такими повреждениями они не могли справиться. Эйрик плавно осел на пол, несколько раз дернулся и затих. Аудун взглянул на Акке и Гюнтера.

– Предатель, - прошипел Гюнтера, но недостаточно громко, чтобы это слово услышали воины, добивавшие ругаландцев у входа в бражный зал. Аудун метнул скрамасакс и нож воткнулся точно в лоб Гюнтера, потерявшего в бою свой шлем, буквально рассекая голову хирдмана пополам.

У Акке было несколько мгновений, чтобы закричать и привлечь внимание других воинов, и Аудун понимал, что не успеет ему помешать. Но успел Гуннар. Беловолосый змеей скользнул к хирдману и прежде, чем с его губ сорвался хотя бы еще один звук, полутораручный клинок разрезал его горло у самого основания. На прикрытую кольчугой грудь мерзким щупальцем вывалился светло-алый язык в сопровождении булькающих потоков крови, толчками вырывавшейся из перебитых артерий. Воин упал.

Аудун кивнул Гуннару, но тот покачал головой, давая понять, что это последний поступок, которым он будет гордиться в своей жизни. Знаменосец перевел взгляд на Регина, тот улыбался.

– Примерно этого я и ожидал, - хмыкнул бог мщения.
– Хотя, знаешь, вполне можно было отправить его биться с Асбьорном один на один, было бы даже веселее. Правда, он и выиграть мог, вот была бы незадача...

– Я... я не понимаю, - выдавил из себя Лейв. Аудун посмотрел на него и увидел в глазах эриля пустоту. Мир для шамана в очередной раз встал с ног на голову.
– Конунг... конунг Эйрик... как же? Зачем?

– А затем, что теперь конунг Вестфольда, Телемарка, обеих Агдеров и Ругаланда в придачу - это вовсе не остывающее полуголое тело, - усмехнулся Регин, подходя к эрилю.
– Теперь это Аудун. Конунг Аудун. Хм, а мне нравится!

– Верно, - прошептал уже бывший знаменосец. Он коснулся плеча Лейва, тот попытался сбросить руку, но пальцы Аудуна превратились в кузнечные клещи, сжавшие его плоть до нестерпимой боли. Взгляд воина тоже изменился, он стал жестоким, холодным, словно бесконечная морская пучина, раскинувшаяся за северными фьордами, за краем мира.

– Это была последняя воля конунга Эйрика Агнарсона, - медленно проговорил Аудун.
– И ты это подтвердишь. Подтвердишь каждое слово, которое я произнесу перед его... моим хирдом. Ты понял?

Шаман отвел глаза. Аудун прикинул, сколько времени ему потребуется, чтобы выхватить меч и снесли эрилю голову. Мгновение или больше? Но внезапно Лейва перестало трясти, побелевшие губы прекратили беспорядочное шевеление. Он глубоко вдохнул, потом медленно выдохнул. Сглотнул. Снова звучно втянул воздух одновременно ртом и носом, и посмотрел на Аудуна.

В его глазах воин увидел то, чего давно уже не видел в тех, кто шел за ним, а потому успел отвыкнуть от подобных взглядов. Он увидел в шамане покорность, абсолютную и безоговорочную. И хотя в тот момент Аудун должен был испытать облегчение, отчего-то его изъеденное временем сердце тронула грусть.

– Понял, - тихо ответил Лейв.
– Я все понял. Мой конунг.

***

Как он и рассчитывал, хирдманы поверили ему после того, как эриль подтвердил его слова. Тем более, что шаман Эйрика погиб в битве за Ставангер и высшую ступень в колдовской иерархии занял Лейв. Торбьорн и Ульв тоже не пережили жесткой сечи, что было Аудуну на руку, так как оба воина отличались неоспоримой преданностью бывшему конунгу и продолжали относиться к его знаменосцу с легким подозрением даже после того, как он не раз и не два демонстративно показал, что они с Эйриком смотрят в одном направлении, а именно - на запад, на Ругаланд.

Теперь Ругаланд принадлежал ему, конунгу Аудуну. Как и Вест-Агдер с Эуст-Агдером. Как и Телемарк и, конечно, Вестфольд. Штурм Ставангера пережило четыре десятка хирдманов, включая восьмерых свеев. Но к следующему полудню, когда на утесе к северу от города в небо взмыли языки погребальных костров и двенадцать горящих лодок удалились от берега, в Ставангер пришло полтора десятка воинов из Вестофльда. К вечеру хирд Аудуна пополнился еще на десять воинов, причем это были уже ругаландцы, что несказанно порадовало нового конунга, ибо не сулило лишних проблем с покорением региона, в котором могли остаться недовольные стремительной сменой власти.

Недовольные, конечно, нашлись, но весть о том, как Эйрик Агнарсон чуть больше, чем за неделю подчинил себе все нордманские земли, разнеслась со скоростью мысли и уже стала легендой. И главный персонаж этой легенды, без которого, как рассказывали скальды у трепещущего костра с кружкой меда в руке, Эйрик никогда бы даже Шиен не взял, сидел теперь на резном деревянном троне в бражном зале Ругаланда и думал о том, что ему нужно больше людей.

Задолго до штурма Ставангера он рассуждал, что будет делать, когда решающая фаза его плана завершится. Он мог бы тут же сесть на пару драккаров с выжившими воинами и отправиться на запад, к неведомым землям, по которым странствовал его враг. Конечно, ему не терпелось это сделать. Но Аудун хорошо помнил слова эриля, сказанные на острове Болли. На дальнем берегу, за Южным морем, стояла целая армия и он не мог двинуть против нее столь ничтожные силы.

Аудун колебался, но все решилось само собой. Наутро после штурма выяснилось, что он ранен отравленным оружием, и это было довольно странно, ибо нордманы презирали яды, как самый бесчестный из известных им методов убийства. Яд Аудуна не убил, но серьезно ослабил. Заражение началось с резаной раны на плече и конунг, прикинув, когда и от кого он ее получил, тут же понял, что негласную традицию нарушил знаменосец Асбьорна.

Лейв сказал, что полное выздоровление займет два месяца или чуть больше. Аудун услышал, что у него есть еще две-три недели, пока он окончательно не оправиться от яда. За это время он намеревался выжать из нордманских земель максимум. И успешно это делал.

– Поясни мне, конунг, зачем ты убил Эйрика? И почему именно здесь?
– спросил Гуннар. Они стояли на смотровой башне у западной стены и смотрели на раскинувшуюся у их ног равнину, которая менее, чем в сотне гейром обрывалась скалистыми утесами в море.

Беловолосый пропал на два дня после того, как они взяли город. Аудун подумал, что ульфхеднар не вернется, однако ж тот пришел на третий день, но заговорил лишь теперь, когда минула уже почти неделя. Он нашел Аудуна на смотровой башне. Конунг отослал дозорных и стоял в одиночестве, укутанный в плотный шерстяной плащ, тяжело опираясь на деревянный щиток, за который воины на башне пряталась от стрел в случае осады.

Он не выглядел ни усталым, ни больным, лишь взгляд его изменился. Но беловолосый, как ни старался, не мог его прочесть. Была там и грусть, и надежда, и злоба, и еще множество эмоций, которые вместе образовывали что-то совсем уж из ряда вон выходящее. Однако Гуннар пришел к конунгу не за этим.

Они стояли в тишине около часа, потом беловолосый задал свой вопрос. Прямо, как принято у нордманов, без лишних прелюдий (любви, как говорил Ульв, это замечание не касается, ибо в ней нормадны столь же искусны, как и в войне). Аудуну не понравилось, как воин произнес слово «конунг». В сущности, ему было плевать на то, что о нем думает этот человек... это существо. Однако он ценил Гуннара как бойца, который стоит троих, а то и пятерых хускарлов. А еще он полагал, что беловолосый пойдет с ним дальше. Иначе бы не он вернулся в Ставангер.