Зеркала

— Что это значит, Фатхи-эфенди?

— Костюм сносился окончательно, — простодушно ответил тот. — Три года назад я перелицевал его, а сейчас он протерся до дыр. Я и пуговицы не могу купить.

— Но это противоречит инструкции, — в замешательстве ответил устаз Тантауи.

— В инструкции об этом не говорится ни слова! — уверенно заявил Фатхи.

Мы долго спорили, разрешено ли являться на работу в галабее, но так и не пришли ни к какому выводу. Еще большая неловкость вышла, когда новый вафдистский министр нагрянул вдруг к нам с ревизией. Приняв Фатхи за курьера, он спросил его:

— Разве тебе не выдали униформу?

— Я чиновник, господин министр, но у меня нет денег на покупку нового костюма, — честно сказал Фатхи.

Министр удивился, спросил, какая у него должность, образование, зарплата и сколько детей, которых к этому времени было уже девять. Потом со смехом спросил:

— А кроме как производишь детей, ты чем-нибудь занимаешься?

Прямо глядя министру в лицо. Фатхи находчиво ответил:

— Я сторонник «Вафда», господин министр, и, пока он у власти, я не пропаду!

Министр дал ему в виде исключения две надбавки, а потом Фатхи получил еще и впервые введенную надбавку на дороговизну. Купил себе костюм, но в целом положение его улучшилось ненамного. Однажды утром дядюшка Сакр, подавая мне кофе, сообщил:

— Наконец бедняге повезло!

— Кому? Фатхи Анису? Каким образом?

— Он женится на богатой вдове.

— Вдова красивая?

— Ей все шестьдесят, и она похожа на мумию! — засмеялся Сакр.

Известие, как, впрочем, и все известия дядюшки Сакра, подтвердилось. Фатхи женился на старой вдове-турчанке, владелице большого земельного надела. Говорили, что он вступил в этот брак с согласия своей жены, жертвуя собой ради счастья детей. Положение его заметно переменилось к лучшему. Он приоделся, пополнел и — несмотря на обстоятельства женитьбы — у многих вызывал даже зависть. Аббас Фавзи посмеивался над ним и спрашивал:

— Как же ты можешь жить с мумией?

Фатхи с присущей ему прямотой и откровенностью отвечал:

— Если человек ест за обедом три мясных блюда и выпивает стаканчиков пять виски, он может жить хоть с самим Азраилом!

После первой палестинской войны 1948 года эта новая жена Фатхи умерла, оставив ему огромное состояние. Он не мог скрыть свою радость даже в самые первые дни после ее смерти. Ушел в отставку и решил основать какое-нибудь дело. Поразмыслив, открыл большое кафе в Тауфикийи. Год или два терпел убытки, а потом освоил новую профессию, и дела его пошли в гору. Мы редко слышали о нем, пока дядюшка Сакр, выйдя из тюрьмы, не принес новых сведений о несметном богатстве Фатхи, о домах, которыми он владеет, о его дворце возле пирамид, об успехах его детей в школах и институтах — а было их у него уже двенадцать. Старик Сакр рассказал также, что Фатхи завел себе любовницу — танцовщицу-итальянку.

— Ему сейчас шестьдесят пять, — говорил Сакр, — но он в полном расцвете сил. Всюду показывается со своей итальянкой. Ты слышал когда-нибудь о любовнике такого возраста? Просто Фатхи повезло как в сказке! Прямо-таки тысяча и одна ночь!

Кадри Ризк

Познакомился я с ним в начале 1948 года в роскошной квартире Адли Баракята. Тогда ему было около тридцати. Он нередко появлялся в Удли в мундире кавалерийского офицера и вносил с собой веселое оживление. В разговорах Кадри не обнаруживал особого интереса ни к политике, ни к общественной жизни, и, если б не покушение на Мустафу Наххаса, я так и не узнал бы, что он питает симпатии к «Вафду», унаследованные, очевидно, от отца, в прошлом члена вафдистской организации.

Кадри был хорошо сложен, его приятное смуглое лицо украшали густые усы, которые он непрестанно поглаживал с видимым удовольствием. На вечеринках, которыми славился дом Баракята, он имел большой успех у актрис.

После окончания войны 1948 года он снова появился у Баракята. Однако лицо его было невеселым. Более того, Кадри казался злым и раздраженным. Мы — Реда Хаммада и я — были тоже расстроены и забросали его вопросами в надежде, что он рассеет наши недоумения. Кадри не стал рассказывать подробно и коротко заметил:

— Он самым подлым образом пожертвовал армией, погубил ее честь и людей. — Покачав головой, добавил: — и он поплатится за это!

— Мы ведь не потерпели поражения под Фалуджей, это была победа, — наивно сказал я.

— Мы разбиты. И блокированы с двух сторон — и внешними, и внутренними врагами.

Я разделял его возмущение.

— Всем этим мы обязаны партиям меньшинства, создавшим благоприятные условия для тирании, — сказал Реда Хаммада.

— А также слабости «Вафда», не сумевшего осуществить волю народа, — добавил Кадри Ризк.

— «Вафд» всегда опирался на революционность народа, но народ утратил свою революционность! — возразил Реда Хаммада.

Кадри Ризк пришел в такое возбуждение, в каком я никогда его не видел.

— «Вафд» виноват в том, что народ утратил революционность! — в бешенстве воскликнул он.

В те дни мы сблизились с Кадри и нередко встречались в квартире Адли Баракята. Он тоже, как и мы, был свидетелем душевного разлада, который привел Адли к самоубийству. Однако Кадри не потерял связи с нами после смерти Адли и продолжал приходить в дом Реды или в кафе «Аль-Фишауи». По-прежнему нам казалось, что он не интересуется ни политикой, ни общественной жизнью. Он был весел, любил подурачиться и ухаживал за красивыми женщинами. Когда же произошла июльская революция 1952 года, нам стало известно, что Кадри — член организации свободных офицеров, и мы были поражены его потрясающими способностями к конспирации. Вечер накануне революции он провел с нами в «Аль-Фишауи», и все шло как обычно: он был весел, шутил. Около полуночи мы с ним вернулись пешком в Аббасию — я пошел в ее восточную часть, а он — во всяком случае, я так думал — домой, на улицу Ахмеда Махера. На самом деле той ночью он не был дома, а направился прямо в Маншийят аль-Бикри, в расположение своей части, которой было приказано захватить стратегически важный узел дорог. Бурные события, в том числе изгнание короля, на какое-то время разлучили нас, но затем Кадри появился снова — он был произведен в другой чин. События следовали одно за другим: аграрная реформа, эвакуация английских войск. Мы встречались с Кадри в доме Реды Хаммады — до его ареста, — потом в моем или в кафе. И всегда говорили только о политике — теперь у него не было других интересов. Серьезных разногласий между нами не возникало. Революция сумела зажечь верой наши сердца и пробудить в нас светлые надежды.

— Уничтожены наконец зловещие силы, — говорил Кадри Ризк, — препятствовавшие прогрессу: король, англичане, продажные правители. Власть теперь в руках подлинных представителен народа. Власть народа и в интересах народа. Кончилась пора коррупции и разложения. Движения вперед уже не остановить.

Мы были согласны с ним в том, что отныне народ, тысячелетиями страдавший от угнетения, бедности и господства иноземцев, обретет свободу — и долгожданная справедливость восторжествует. Правда, мы не могли одобрить решения властей покончить с «Вафдом». Еще до своего ареста Реда Хаммада не раз спрашивал Кадри Ризка:

— Не разумнее ли было использовать «Вафд» в качестве опоры?

Кроме того, мы испытывали беспокойство в отношении Америки. Опасались, что она в известной степени займет место Англии на Ближнем Востоке. Поддержка, оказываемая Соединенными Штатами новому режиму, усиливала эти опасения.

— Американцы весьма полезны, — успокаивал нас Кадри Ризк. — А опасаться их нечего. Патриотизм наших новых руководителей — лучшая гарантия против них.

Партии были распущены. «Братья-мусульмане» и коммунисты потерпели поражение. Кадри воспринял это с беспредельным энтузиазмом.

— Тогда кто же вы такие? — спросил я его однажды.

Он засмеялся, на мгновение задумался и ответил:

— Мы патриоты, революционеры, сторонники арабского единства и враги коррупции, фанатизма и атеизма! — И с прежним энтузиазмом продолжал: — Наша цель — освобождение народа от всякого угнетения, будь то со стороны одного человека или класса, избавление его от бедности и болезней и обеспечение ему достойного места под солнцем.

На нас страшно тяжело подействовало несчастье с Редой Хаммадой, его женой и сыном. Кадри Ризк был тоже сильно огорчен. Мужество и выдержка, с которыми Реда переносил обрушившееся на него горе, были достойны преклонения. Кадри Ризк говорил, что Реда — человек, каких у нас мало, и не переставал удивляться, как это Реда Хаммада и Зухейр Кямиль могли родиться на одной земле. А между тем значительные события следовали одно за другим: закупка оружия у стран восточного блока, национализация Суэцкого канала, которая привела нас в состояние необычайного подъема.