Зеркало для двоих

— Ну что ж, раз выгоняете, придется исчезнуть, — произнес он нарочито трагично и, чмокнув Юлю в щеку, вышел в коридор.

Тамара Васильевна первым делом кинулась к кастрюле с тестом, подняла полотенце и пожала плечами:

— А что ты, собственно, переживаешь? Тесто хорошее, пышное… Ну, если хочешь, чтобы было помягче, надо добавить отвар из-под картошки… Будем добавлять?

Юлька кивнула. Она еще до сих пор ощущала на своей коже тепло пальцев Сергея, говорить ей не хотелось. Тамара Васильевна сама сварила картофелину, сама добавила водичку. Руки ее, полные и смуглые, двигались быстро и красиво. Явно на кухне она чувствовала себя «в своей тарелке». Даже когда прозвенел звонок в дверь, она только махнула круглой ладошкой:

— Иди, встречай гостей. Я тут без тебя справлюсь.

Следующими пришли Михаил Михайлович с супругой. Юля несколько стушевалась, но здесь роль гостеприимного хозяина взял на себя Палаткин. Впрочем, Михал Михалыч, похоже, сам страдал от двусмысленности своего положения: с одной стороны — руководитель, пришедший в гости к молоденькой подчиненной, с которой прежде в дружеские отношения не вступал, с другой — рядовой российский зритель, приглашенный на ужин к звезде первой величины… Поэтому он говорил много и охотно, не перегибая, впрочем, палку и не заставляя окружающих ощущать неловкость. Жена его, Вера Федоровна, держалась просто и без жеманства. Предложила Юле помочь на кухне, но, услышав, что все уже готово, прошла в гостиную вслед за мужем. Вскоре из кухни выплыла уже немного освоившаяся Тамара Васильевна, и обстановка окончательно разрядилась. Когда раздался третий звонок в дверь, они все впятером уже попивали аперитив и беседовали на светские темы.

С самого утра Юля внушала себе, что в приходе Коротецкого нет ничего страшного и, кажется, почти поверила в это. Но теперь звонок, показавшийся вдруг невозможно резким и тревожным, заставил ее вздрогнуть. Она подняла глаза и встретила испытующий взгляд Сергея.

— Извините нас, мы на секундочку, — он кивнул женщинам и Михаилу Михайловичу. — Только встретим последних гостей… Поднимайся, Юля.

Она встала из кресла, чувствуя, как колени наливаются противной вязкой слабостью, и вслед за Палаткиным вышла из гостиной. В прихожей он быстро и ласково погладил ее по руке:

— Постарайся успокоиться. Твое волнение очень заметно. Если ты хочешь достойно провести последний раунд, возьми себя в руки… Иначе не стоило затевать всю эту грандиозную комбинацию…

— Да я вовсе не из-за Коротецкого переживаю, — сочинила она на ходу. — Просто эта его подруга… Она же актриса! Вдруг начнет подробно расспрашивать тебя об этом, как его, Аркадии Викторовиче, о других киношных делах?

Сергей, уже взявшийся за ручку дверного замка, обернулся, и в глазах его сверкнула плохо скрытая ирония:

— Мне показалось, что она достаточно хорошо воспитана, а значит, поймет, что наша с ней «кухня» другим не интересна. Уединяться с ней я не собираюсь, так что за успех предприятия можешь не волноваться…

Лампочка на этаже не горела, и поэтому, шагнув из темноты в ярко освещенную прихожую, Коротецкий на секунду зажмурился. От уголков его глаз к вискам тут же побежали тоненькие морщинки, прежде заставлявшие Юльку чуть ли не плакать от умиления. Сейчас она смотрела на эти типичнейшие «гусиные лапки» и не могла понять, что же такого находила в них особенного? Юрий выглядел сегодня несколько бледнее обычного, что, впрочем, ему шло. «Классически красив», — вспомнила она и тут же подумала об Олеге, друге Сергея. Нет, в том, несмотря на всю правильность черт, не было этой утонченности, этого чуть нервного изгиба губ, этого поэтического разлета бровей, да и во всей Олеговой фигуре ощущалась некоторая мужиковатость… Коротецкий же смотрелся просто превосходно, и длинное драповое пальто сидело на нем, как на профессиональном манекенщике, и темное кашне оттеняло аристократическую бледность кожи. Он вручил Юле цветы, которые она приняла машинально, без внутреннего трепета, и подал Сергею руку. Их пальцы соприкоснулись… Юлька смотрела на две эти по-мужски красивые руки: одну — более смуглую, другую — совсем светлую, и пыталась понять, что же ее смущает? Мысль была совсем близко, так близко, что казалось можно вот-вот схватить ее за хвост, и все-таки ускользнула…

Юрий помог Симоне снять пальто. Вот она выглядела сегодня не очень: под глазами зеленоватые тени, волосы тусклые, безжизненные, лицо одутловатое. Впрочем, она никогда и не была хорошенькой. Но если раньше ее белесые ресницы и серая кожа не так бросались в глаза, прятались за ее уверенностью в себе, то сегодня она присмирела и стала наконец собой. Пахло от Симоны хорошими духами с несколько экстравагантным восточным ароматом, и Юлька едва заметно усмехнулась: «Тоже мне, Шехерезада!»

Как ни странно, ненависти к ней она не испытывала, может быть, только что-то похожее на жалость? Перед ней стояла невзрачная женщина с короткими ногами и фигурой, лишенной какого бы то ни было изящества. Эта женщина собиралась свить свое семейное гнездышко с ее бывшим любовником и ничего не знала об их прошлых отношениях. Юлька знала, что она не знает, и от этого переполнялась странным ощущением силы и власти. Если бы любовь к Коротецкому еще теплилась, она усмехнулась бы тонко и иронично, и эта, рыжая и длинноносая, наверняка ответила бы ей непонимающей улыбкой… А впрочем, может быть, и не ответила, а продолжила бы с таким же угрюмым видом, как сейчас, копаться в своей сумочке. Симоне ведь свойственно стремление к оригинальности и загадочности!

— Танечка, ты готова? — Юрий потрогал свою невесту за локоток и взглянул на хозяев, как бы извиняясь. Симона соизволила застегнуть сумочку, так и не найдя того, что искала, а потом вежливо ответила:

— Да, готова…

Сегодня ее контральто было каким-то надтреснутым.

«Интересно, она знает про вчерашнее? — подумала Юля, машинально затеребив пальцами стебли, торчащие из подарочной упаковки. — Наверное, нет… Если бы она видела, как ее замечательный Коротецкий пытался меня облапить по старой памяти, то не пришла бы сюда с ним… Кстати, хорошо, что Сергей этого не видел!»

Гости вслед за Палаткиным вошли в комнату, а она на минуту задержалась в прихожей и подошла к зеркалу. Лицо ее было непроницаемо спокойным. И только сейчас Юлька заметила, что держит в руках белые розы…

Вечер начинался совсем неплохо. Гости, рассредоточившись по креслам и диванчику, потягивали из соломинок принесенный Сергеем коктейль, ели фрукты и бутерброды и вели неторопливую беседу. Чувствовалось, что к сегодняшнему дню все готовились. Говорили о кинематографе вообще и о российском кино в частности. Михаил Михайлович просто блистал познаниями, то и дело вставляя в разговор фамилии модных режиссеров. Его супруга улыбалась умно и тонко. И видно было, что беседа эта приятна абсолютно всем. Юля немножко расслабилась. Сергей, еще перед вчерашним банкетом перелиставший кучу литературы о Селезневе и чуть ли не наизусть выучивший его интервью из «ТВ-парка», выглядел превосходно. Правда, гости тоже читали эти же самые журналы и вопросы задавали похожие. А в основном просто просили рассказать подробнее. И Сергей рассказывал. Рассказывал убедительно и складно, сдабривая общеизвестные факты милыми деталями, каждый раз придававшими истории удивительное правдоподобие.

Когда он в очередной раз отправился на кухню за коктейлем, Юлька тоже поднялась из кресла.

— Сережа, — окликнула она его тихо еще в коридоре.

— Да? — он обернулся.

— Сережа, а тебе самому не тяжело это все?

— Что?

— Ну, вот это все?.. Ты ведь из-за меня продолжаешь этот цирк? Я просто так сосредоточилась на собственных страданиях, что забыла о тебе. Тебе ведь приходится играть роль человека, которого ты, так же, как и я, терпеть не можешь… Кстати, получается у тебя великолепно.

Палаткин прислонил к стене пустой поднос, подошел к Юле и провел по ее губам кончиками пальцев:

— Милая моя, заботливая девочка. Это — игра, просто игра, и не надо добавлять к ней излишнего трагизма… А то, что у меня хорошо получается, это твоя заслуга. Ты же придумала просмотреть видеокассету, ты снабдила меня журналами и газетами. Так что скоро я совсем превращусь в Сергея Селезнева…

— Не надо! — вдруг горячо прошептала Юля, остановила его пальцы и плотнее прижала к своим губам. Она не целовала их, а словно вбирала в себя невидимые токи, проходившие сквозь каждую клеточку, сквозь каждую пору, и слушала, как возвращается обратно ее собственное отраженное дыхание. — Не надо, я прошу тебя, Сереженька, не надо! Я хочу, чтобы ты — это был ты…

Она отпрянула резко, вдруг почувствовав всю нелепость своей мгновенной искренности. Поднимать глаза на Палаткина было страшно. Юля слышала гул голосов, доносящийся из гостиной и свое собственное сдерживаемое дыхание. Черный лаковый поднос у стены стоял все так же неподвижно, значит, и Сергей не сдвинулся с места. «Наверное, он сейчас в растерянности, не знает, что делать с моим полупризнанием, — Юлька досадливо затеребила подол блузки. — Сейчас надо улыбнуться так, будто ничего и не произошло, и пройти на кухню»…