Зеркало для героев

– Ты живой, Баронет? – подбежал ко мне Малыш. – Слава богу! Мы уж думали…

– Живой, – признал я, спешившись. – Вернее, пока живой. Только уже не баронет, а барон, как вам это нравится, парни? Мне тут посоветовали сменить фамилию, чтобы уцелеть, – я обернулся к замку и вдруг увидел замершую в воротах Шарлотту. – Сменить фамилию, – повторил я растерянно. – Посоветовали. Мне. Только что.

– Что с тобой, Баронет? – обеспокоенно заглянул мне в глаза Носатый Тибо. – Мы думали, тебя уже нет на свете. Спешили так, что черти бы не угнались. И, выходит, всё равно опоздали?

– Нет, – пробормотал я, не отрывая от Шарлотты взгляда. – Мне сейчас кажется, вы приехали как раз вовремя. Возможно, мне и в самом деле надо сменить фамилию. Видите ту девушку? Это она посоветовала. Я, правда, не знаю, верно ли её понял. Но вдруг… Вдруг верно? Нам тогда понадобятся два свидетеля на церковной церемонии.

Письмо из Сингапура Ольга Рэйн

Викарии

Одной рукой держась за широкополую шляпу, другой – за ноющую поясницу, преподобный Оуэн перелез через низкую каменную стену, отделявшую его маленький домик от церковного двора, и принялся за розы. Желтый «Деспрез», красная «Графиня Портлендская», белоснежный с нежнейшим розовым отливом «Девичий румянец».

Преподобный очень скучал по жене. Тридцать семь лет душа в душу, в этом году было бы сорок. Где ты, Агнес? Хорошо ли тебе там, светло ли? Видишь, я подрезаю твои розы, как ты любила – нижние ветки коротко, верхние оставляю подлиннее.

– Доброе утро, мистер Оуэн!

Викарий опустил ножницы, с трудом разогнулся, охнул, поздоровался.

Каждую пятницу в любую погоду Присцилла Брукс приходила на церковное кладбище. Убирала тройную могилу под высоким темным тисом. Большая – отца с матерью. А в ногах у них – совсем маленькая белая плита размером с книгу и мраморная вазочка с цветами.

Гробик тогда тоже был маленький, легкий, будто шляпная коробка. Присцилла малышку свою едва на руках успела подержать, и как хоронили не видела – неделю лежала в родильной горячке, думали, не встанет. А поднялась и первым делом на кладбище. Каждый день подолгу сидела у могилы, бледная, в черном платье, тоненькая, несчастная. Преподобный Оуэн жалел, что рядом нет его Агнес – уж она бы успокоила девочку, утешила, приголубила, нашла бы слова.

– Доброе утро, Прис! Погода оставляет желать лучшего, не правда ли?

Молодая женщина кивнула, улыбнулась, натягивая черные кружевные перчатки.

– Да, – сказала она. – Удивительно холодный и ветреный май. Вижу, вас продолжает беспокоить поясница? Я собираюсь в Лондон на следующей неделе, непременно привезу вам патентованный пояс от ревматизма.

Преподобный Оуэн улыбнулся – ну до чего же славная девочка!

Они с Агнес о такой долго мечтали, но аист ошибся, промахнулся, принес Присциллу в семью мистера Вудза, учителя музыки, в каменный коттедж на холме за речкой.

Когда мистер Оуэн её крестил, малышка крепко схватила его за палец и прямо в глаза посмотрела, будто в душу насквозь.

– Бедняжечка, – вздыхала Агнес, показывая могильщикам, где копать могилу для мистера Вудза, который всю зиму кашлял кровью, а по весне и вставать перестал. Присцилла на похоронах не плакала, стояла опухшая среди распускающихся по всему погосту нарциссов и крокусов, кусала губы. Лет десять ей тогда было.

А в семнадцать преподобный Оуэн сам обвенчал её с мистером Бруксом, обосновавшимся в их маленьком курортном городе удачливым торговцем средних лет. Была суббота, но народу в церкви собралось совсем немного – ни у жениха, ни у невесты родни почти не было.

– Ничего хорошего, – сказала Агнес, и это было одним из последних их разговоров, – Глаза у этого Брукса – как дохлые медузы. Плохой человек, ох, зачем же Мэри за него девочку отдает, да так рано. Будет несчастье!

На следующий день Агнес слегла с простудой, да больше и не поднялась.

Преподобный долго горевал по жене, даже уезжал на несколько месяцев в Шотландию к её родне – поговорить, повспоминать, пожить в местах, гда она выросла. А когда оправился от потери и вернулся, то увидел, что Присцилла приходит на службу в церковь одна, без мужа, что она очень бледна, и то на лице, то на руках у нее все время синяки и царапины.

– Я ударилась о дверь, – говорила она, не глядя ему в глаза.

– Я поскользнулась, помогая Дженет вешать белье.

– Я слетела с лестницы, ничего страшного, невысоко.

– Я случайно обожглась чайником. Не обращайте внимания.

Что мог поделать старый священник?

Два месяца назад Брукс уехал в Сингапур, где торговля процветала и капиталы росли, как на дрожжах. Он собирался купить дом, обосноваться и вернуться за женой, либо вызвать ее к себе.

Мистер Оуэн боялся, что Присцилла в тропическом климате долго не протянет – девочка была хрупкой, после неудачных родов казалась болезненной и бледной. А в тех частях Азии, как писал «Лондонский иллюстрированный еженедельник», ходило много тропических заболеваний, а жара была такой, что «хотелось снять с себя всю плоть и сидеть в одних костях».

Несмотря на недобрые перспективы, с тех пор, как муж уехал, Присцилла казалась куда счастливее. Она будто ожила и вспомнила, что ей лишь двадцать лет – посвежела, снова начала улыбаться, перестала обжигать руки и набивать синяки.

В церковь вот только больше не приходила, но кладбище по пятницам никогда не пропускала.

– Прис, – начал мистер Оуэн. – Не напомнишь ли мне, когда я тебя в последний раз видел на проповеди?

Послезавтра я буду говорить о семейных ценностях, от Марка три-двадцать и далее. Я бы настоятельно…

– Почту несут, – перебила его она, махнула рукой, здороваясь.

Почтальон улыбнулся в ответ, открывая черную форменную сумку.

– Преподобный, – сказал он, отдавая мистеру Оуэну завернутый в коричневую бумагу пакет с каталогом садового инвентаря из Лондона. Его присылали каждый год в непреходящей надежде, что провинциальный священник вдруг возьмет да и закажет дорогую немецкую лопату или лейку.

– Миссис Брукс, – почтальон протянул Присцилле кремовый конверт, подписанный красивым крупным почерком. – Вам привет из дальних стран. Это первое письмо от мистера Брукса из Сингапура?

Присцилла смотрела на конверт, как на змею в траве. Потом улыбка раздвинула ее губы, и преподобный Оуэн вздрогнул. Теперь она казалась смотрящей на змею Евой, уже съевшей яблоко, уже ослушавшейся господа, познавшей добро и зло.

– Да, – сказала она и взяла конверт. – Но я уверена, что следующим пароходом получу еще одно.

Она убрала письмо в карман, но тут же достала, покачала головой, глядя на почтальона и мистера Оуэна.

– Лучше так, – сказала она непонятно. Сняла перчатку, надорвала конверт, вытащила письмо и начала читать.