Зеркало маркизы

И сегодня, сейчас, был как раз третий номер.

Машина вильнула, едва удержавшись на дороге, Картонный обернулся к Анне с совершенно неописуемым лицом – словно сквозь гладкую маску деловитого адвоката выглянула вдруг его настоящая физиономия, физиономия толстого трусливого мальчишки. А у Анны в ушах все еще звенел ее собственный крик, катились по щекам капли пота, и волосы намокли, и крупно тряслись руки.

–Что ж вы делаете-то… – только и сказал Картонный в ответ на ее сбивчивые оправдания.

Действительно, что я делаю, задумывается Анна. Но эта задумчивость перерастает в смутное предчувствие, а предчувствие – в весьма четкую уверенность. Правда, в предмете своей уверенности она не решилась бы признаться маленькой женщине с цепкими глазами, опытному психиатру, которого ей нашел Алексеев.

Анна знает, что скоро она снова увидит Марка. Вне всякой логики. Анна просто знает, и ей даже не приходит в голову сомневаться в этом. Неизвестно, как все произойдет, да она и не хочет задумываться.

Может быть, он не умер вовсе. Вдруг тогда в больнице ошиблись, голова Марка оказалась разбита, лицо неузнаваемо. Его перепутали с другим парнем, который вскоре умер. Этого другого они и похоронили в сером выпускном костюме Марка. И тогда недаром, значит, Анна не плакала на похоронах, ощущая отстраненность и прохладу. В гробу был не он. Марк пришел в себя в больнице, потеряв память, и уехал, и живет вдали, без родных, один. Быть может, на лето он устроился в бригаду строителей, резво ставящих по соседству коттедж, и она встретит его на поросшей одуванчиками обочине дороги. Быть может, он изменился, его нос криво сросся, лоб пересекает кривой шрам, одна глазница пуста. Пусть он даже не узнает ее, может, так будет лучше, он полюбит ее заново, и все начнется у них заново, и без всяких запретов теперь, потому что для остального мира он мертв и принадлежать будет ей, Анне.

Но обо всем этом Анна не думает, она просто знает, что получит Марка назад.

Есть знания, к которым логика не имеет отношения.

–Приехали, – тихо говорит Картонный. Он давно уже украдкой поглядывает в зеркало на лицо своей пассажирки. Та ведет себя странно – отказывалась принять наследство, потом внезапно согласилась ехать, в дороге явно нервничала, но тем не менее заснула – и вдруг завопила во сне, да так, что он едва штаны не обмочил от страха. А теперь сидит разрумянившаяся, глаза блажные… Опомнилась и сообразила, какое счастье на нее свалилось? Нет, тут что-то другое. У девки явно чердак протекает, надо за ней присматривать.

Картонный снял дом с сигнализации и отдал Анне ключ. Ее трясло, как в ознобе, когда она переступала порог. Но дом встретил Анну тишиной и чистотой. В восковом запахе мастики было что-то церковное. Вся мебель накрыта полотняными чехлами. На окнах спущены жалюзи, и на янтарном паркете лежат жаркие тигровые полосы. Из парка пахнет подмаренником.

А земляника уже сошла.

Анна готовила себя к тому, что дом будет запущен, и ей придется мыть, убирать, чистить. Она представляла потоки мыльной воды, льющиеся по полу, звон и грохот, предвкушала мышечную радость и то, как грязное начнет становиться чистым, темное – светлым.

Оказалось, что делать ничего не надо, но Анна не растерялась.

Она сняла чехлы с мебели и смахнула пыль. Не во всех комнатах, конечно, только на кухне, в гостиной и в своей спаленке наверху. Подумав, приготовила еще гостевую комнату, на всякий случай. Пошла в сад. На клумбах цвели розы, и Анна сделала несколько букетов. Выстроила вазы на мойке – какая красивая эта, с синими и алыми китайскими рыбками! – обнаружила, что нет воды. Не растерялась, пошла к соседям, посоветовалась, разобралась, нашла кого надо, потребовала включить воду. По дороге собрала еще букет. Вернулась, наполнила вазы водой, расставила в разных комнатах. В гостевую, не без умысла, отнесла вазу с полевыми цветами.

Глава 11

Анна вернулась домой.

В тот настоящий, единственный дом, который у нее был всегда, в котором она была хозяйкой с рождения.

Анна совершенно обжилась и даже стала, на свой страх и риск, водить машину, томившуюся в гараже. Ту самую, из которой ее выпроводил Милан. У Анны были права, но не имелось документов на машину. Впрочем, она водила очень аккуратно, и сотрудники ГИБДД, сделавшие уютную засаду на выезде из поселка (как при игре в «казаки-разбойники», честное слово!), ни разу ее не остановили. Она ездила в ближайший супермаркет за продуктами, ей нравилось катить тележку по рядам, бережно нагружать ее пакетами, банками, а потом – везти к автомобилю. В один из дней Анна завернула на базар, где между прилавков со снедью и прилавков со строительными материалами теснился птичий рынок. Продавали там, конечно, не только птиц, но и коз, кроликов, котят, щенков и даже хорьков. Анна загляделась на крысенка, лихо бегущего в колесе, но ей стало неприятно, и она отвернулась. Увидела, несомненно, сумасшедшую женщину в малиновом пальто с чернобурым воротником – это в такую-то жару! – в фетровой шляпе, украшенной блестками, брошками, бумажными цветами, в серебряных босоножках на каблуках. Незнакомка прислонилась к ограде, активно машет на себя бумажным веером, на грязной руке вспыхивают копеечные кольца. В другой руке у нее поводок. Жмется к пыльной земле прекрасная солнечная собака, большая, с доброй и отчаявшейся мордой. Длинная шерсть нечесана, в ней запутались репьи. Впрочем, сначала Анна не видит собаку, а обращает внимание только на ее хозяйку. Анну привлекает картина чужого безумия, как завязавших алкоголиков будоражит вид чужого опьянения. Нечаянно она замедляет шаг, а этого делать ни в коем случае нельзя, потому что сумасшедшая кричит ей прямо в лицо:

–Ее зовут Мара!

И обматывает собачий поводок вокруг запястья Анны. Та и глазом моргнуть не успевает, как сумасшедшая поворачивается и, весьма прытко поковыляв прочь на своих кривоватых серебряных каблуках, очень скоро исчезает в жарком полдневном мареве.

–Мара? – переспрашивает у пустоты Анна.

Собака виляет хвостом.

–Я все равно хотела завести собаку, – говорит Анна.

Это была неправда. Она не собиралась заводить собаку и пришла сюда не за ней. Анна не просила собаку у родителей, когда была ребенком, и скорее купила бы себе на рынке не щенка, а котенка. Рыжего персидского или сиамского. Кошка спокойнее, чище. С ней проще переезжать с места на место – сунул в переноску, да и дело с концом. Кошку не надо дрессировать, только договориться насчет лотка.

Но…

Люди, приобретающие собственный дом, чаще всего заводят собаку.

И вовсе не затем, чтобы было кому их охранять, прошли те времена.

Собака – стабильность, собака – привязанность, собака – символ постоянства. Если человек ведет собаку, значит – он здешний. Если собака брешет во дворе, значит – дом жилой, заселенный. Кто заводит собаку – собирается жить долго и не болеть, а то кто станет ее кормить?…

–Ну, так и быть – пошли, Мара. Домой!

Собака запрыгнула на сиденье так, словно делала это всю предыдущую жизнь. Дома ее придется искупать и вычесать, но, насколько могла судить Анна, Мара не выглядела ни больной, ни запущенной. Вероятно, ее хозяева, кто бы они ни были, заботились о своей питомице.

Пришлось еще заехать в магазин за пакетом собачьего корма, так что вернулась Анна в сумерках. А когда подъехала к дому – увидела, что в окне гостевой комнаты горит свет.

Входная дверь была заперта. Анна вошла первой, оробевшая собака – за ней. Но в доме никого не было. Свет в гостевой комнате могла оставить сама Анна. Но она же не входила туда вот уже пару дней! Что ж, два дня назад и забыла выключить. Ничего удивительного. Надо будет следить за своими привычками, а то, пожалуй, потом по счетам не расплатишься.

В душе Анна знала, что не включала свет в гостевой комнате.

Ни пару дней назад и никогда вообще.

Она погасила свет в гостевой, но зажгла во всех остальных комнатах. Противореча собственному желанию экономить. Экономить она будет потом.

Анна купала Мару в ванной. Та покорно позволяла тереть себя лавандовым мылом, только отфыркивалась.

–Кажется, тебе нравится мыться, да, собака? Это хорошо. Значит, мы с тобой поладим. Я люблю чистюль, – приговаривала Анна. За пару недель, что она жила одна, она немного отвыкла от своего голоса. Анна разговаривала по телефону с родителями и обещала им приехать, как только закончит оформление наследства. Или они приедут к ней. На самом деле Анна не хотела их видеть, но благоразумие заставляло ее врать. Больше она ни с кем не разговаривала. Ах, да – с соседкой Настей. Настя была истощенной блондинкой, вряд ли старше самой Анны, но замужней, и потому держалась покровительственно. Анна сказала, что у нее есть жених, который скоро приедет. Просто для того, чтобы Настя не зазнавалась, что замужем.