Зеркало отчаяния
Шрифт:
– Домоводству... немного цифрам, чтобы я могла вести счета, языкам, танцам, лечить раны...
– А меня русскому языку, математике... типа вашей цифры, химии и физике, биологии и литературе... Даже религиоведение ввели, хотя на кой оно сдалось? А вот самое важное пропустили.
– Что именно?
– Вот приходишь ты в дом мужа. А там сложившиеся компании, своя специфика... то есть порядки и правила, кто-то кого-то любит, кто-то не любит, враждует, ругается, ненавидит, подличает из-за угла... понимаешь?
– Да. Так везде, наверное...
– А тебе-то там жить!
– Как именно?
– Таскала по кружкам, клубам, психологическим курсам, везде показывала людей, рассказывала, что к чему... Не могу сказать, что у меня хорошо получается, и опыта маловато, и ум нужен... да много чего нужно. Правильно управлять людьми - это великое искусство, доступное лишь немногим. Я не умею. Но кое-какие приемы усвоила. Высшая математика в жизни пригодится или нет - неясно, но на любой кафедре ты будешь работать с людьми.
– Что такое кафедра?
И разговор ушел совсем в другую сторону.
Лорена Домбрийская.
Томор умирал.
Агония длилась вот уже второй день.
Герцог словно специально дожидался отъезда королевского стряпчего, чтобы потерять волю к жизни. Стоило ей проводить Бариста Тальфера, и на следующий день Томор впал в беспамятство.
Стонал, бредил, звал первую жену...
Просил дочь прийти к нему, говорил в бреду, как любит свою Малечку, как они поедут в столицу, как устроит ей первый бал...
Лорену он не звал.
Это не мешало 'безутешной вдове' заворачиваться в серые тряпки*, сидеть у кровати мужа, поить его водой с ложечки и вытирать лоб (менять простыни все же доверялось служанкам), но как же это злило!
*- цвет траура на Ромее - серый, прим. авт.
Просто из себя выводило!
За эти два дня Лорена возненавидела падчерицу больше, чем за предыдущие восемь лет! Получалось так, что она в душе мужа следа не оставила. Никакого...
Хорошо хоть королевский стряпчий уехал.
Лекарь суетился рядом, то возжигал какие-то курения, то пускал герцогу кровь.... И к концу второго дня добился своего.
Герцог стал дышать все реже и реже. Краска покидала его лицо, оно на глазах словно бы покрывалось серой вуалью смерти... синели губы, теряли краски глаза...
– Не вижу... ничего не вижу... Анна! Анна, ты здесь! Анна, возьми меня за руку, прошу, мне страшно...
Лорена протянула руку, сжала костлявые пальцы мужа в своей ладони, но тот вырвался с неожиданной силой, сел на кровати.
– Анна! Я уже! Иду...
И упал, как подкошенный.
Лорена подумала пару секунд - и тоже упала в обморок. Она могла бы изобразить безудержное горе, и даже истерику, но к чему тратить силы? Скучно, господа...
Вокруг герцога засуетились плакальщицы, они же обмывальщицы и переодевальщицы в посмертный наряд, а 'бесчувственную'
Лорену подхватили и отнесли в ее покои. Там лекарь зажег у нее под носом перо, и она пришла в себя.– Мой муж...
– Крепитесь, ваша светлость. Ваш супруг...
Лорена махнула рукой, развернулась и уткнулась лицом в подушку. Плечи женщины затряслись в безудержных рыданиях.
– Оставьте меня.
– Но ваша светлость...
– вякнул, было, лекарь.
– Оставьте меня одну!
Повторного приказа никто ослушаться не осмелился.
Все вышли, и только спустя минут пять, убедившись, что осталась одна, Лорена оторвалась от подушек.
Заплаканная?
Вот уж - нет!
И не заплаканная, и не растрепанная, а вполне спокойная и довольная жизнью.
Теперь она вдова, и в этом положении есть свои плюсы и минусы. С завтрашнего дня она начнет претворять свои идеи в жизнь...
Дверь скрипнула. Лорена едва не вызверилась на вошедшего, но потом узнала брата, и успокоилась.
– Лоран!
– Слуги прибежали чуть ли не в панике. Кричат, что ты в обмороке, что можешь покончить жизнь самоубийством...
– Пусть и не мечтают.
– Пусть. Хорошо играешь, сестренка.
Лоран присел на кровать рядом с сестрой. Лорена вздохнула, и уткнулась лицом в его серую рубаху.
Мужчины в Ромее одевались достаточно просто - в Аллодии, во всяком случае.
Штаны, заправленные в сапоги, нижняя рубаха, поверх нее обычная рубаха, и жилет сверху. Шляпа на голову. Это одежда повседневная.
Разумеется, жилет можно было заменить на куртку, или накинуть сверху плащ, а жилет поменять на камзол, фасоны и ткани тоже разнились, как и вышивки, и прочее, но общий стиль оставался неизменным. И Лоран с удовольствием следовал ему, потому что штаны отлично показывали его длинные стройные ноги, да и мужское достоинство у него было хорошее, можно не скрывать, пояс подчеркивал тонкую (до сих пор!) талию, рубашки красиво облегали плечи и руки... вся его одежда, даже траурная, была из шелка и бархата. И сейчас он не изменил себе.
Лорена была в платье из серого бархата. Рубаха Лорана была выполнена из серого шелка, а жилет расшит золотом так, что траурным его назвать язык не поворачивался.
Лоран привычно погладил сестру по голове. По золотым волосам...
– Не плачешь?
Лорена фыркнула.
– Ты знаешь, сколько мне оставил этот негодяй.
– Ну, жить-то на это можно...
– Выжить - можно, жить - нельзя, - Лорена негодующе надула губы.
– я к такому не привыкла.
– Отвыкла.
– Это неважно. Лоран, я хочу в столицу!
– Вот приедет эта малышка... Мария-Элена, я женюсь на ней, и мы сразу отправимся в столицу.
– Сначала в столицу, потом женишься. Понял?
Лоран усмехнулся.
– Не учи, сестренка. Обольщать малышку придется уже здесь, а ты можешь готовиться к выезду в столицу.
Лорена довольно улыбнулась брату. В дверь постучали.
– Мама? Можно?
Лорена переглянулась с братом.
– Да, дочка. Можно...
К Силанте у Лорены были сложные чувства.
С одной стороны - дочь.