Зеркало за стеклом

— Я избавил вас от вашего настырного неупокойника в обмен на лошадь. — Ледяным тоном огласил Йен условия сделки. — Которую мы заберём насовсем. Телегу и этого старого хрыча оставьте себе, мне они без надобности.

— Чегось сказал? — В этот момент дед просто обязан был недобро прищуриться. Так делали все виденные мною ушлые стариканы в моменты недовольства. Некоторые при этом воинственно потряхивали клюкой. Но так ли это на сей раз, и есть ли у этого деда клюка, мне под скатертью пришлось исключительно догадываться.

— Лошадь, сказал, распрягай. — Процедил Йен, и я испугалась, что теперь уже сама обожгусь об него — горячая грудь, к которой я вынужденно прижималась, стала буквально раскалённой.

— А и распрягу, чего ж… — засуетился дед, кряхтя и похрустывая негнущимися суставами… но всё только начиналось.

— Почто дедушку Пахомыча обижаешь, дохлевед? — попенял кто-то со стороны. — Он ж тебе от души помощь предлагает. Сами в телеге соснёте, а он довезёт, докуда скажешь.

— Мне нужна только лошадь. — Ровно ответил Йен, а я сдавленно пискнула «руки!», когда он при этом сильно сжал пальцы.

— Тогда пущай с тобой Паська едет, — не уступал невидимый мне защитник обиженного деда. Тот, кстати, судя по звукам, пытался распрячь лошадь, но сил поднять тяжёлый хомут уже не хватало. Лет этак двадцать как.

— Не пущу Паську! — заголосила какая-то баба. — Он мой младшенький, любимый, не пущу с каким-то дохлеведом!

— Не ори, дура! — одёрнул её кто-то ещё.

— Не пущу-у-у-у, ой, не пущу-у-у-у!..

А, всё ясно. Это та, у которой ежедневный перенос мужа из разных мест в родные пенаты. Действительно, не её день сегодня…

— Ладно, сам поеду! — решился дедов заступник. — Пахомыч, ты чего там кряхтишь? А ну-ка брось! Ты что, сдурел, что ли, ворью всякому угождать?

— Мы вчера договаривались на лошадь. — По тону Йена я с содроганием догадалась, что ещё немного, и в деревне кое-кого не досчитаются. — Я вам приношу голову дохляка, вы нам за это отдаёте лошадь.

— Ну так «отдаём», а не «дарим», — вклинился ещё чей-то елейный голосок, — то бишь даём на время, с возвратом. На том по рукам и ударили, вона свидетели имеются.

«Свидетели» вразнобой заявили о своём наличии с разных сторон.

— Ерошка у нас учёный. Прошлой осенью две недели возле городских академиев репой торговал, много умных вещей наслушался. Его не проведёшь! Признавайся, дохлевед, обмануть хотел? Да токмо не выйдет у тебя ничего, и мы не лыком шиты!

Теперь уже скрежетал зубами Йен.

— Да плюнь ты, поехали. — Я хлопнула его ладонью в сырую от горячего пота на груди рубашку. — Соглашайся ты на эту телегу, пока нас всё-таки не побили на дорогу и не отправили вообще пешком!

— А я думал, ты хотела остаться, — поддел меня Йен.

— А я думала, что ты в состоянии нормально договориться о чём-то с кучкой деревенских алкоголиков, — с ходу огрызнулась я в ответ.

— Надо же, какая заносчивость — и от кого? От просто сельской травницы! — Он саркастически поцокал языком, а я с шипением втянула воздух сквозь стиснутые зубы.

* * *

В палящем зное солнечного летнего дня даже под скатертью было жарко. Громогласный обладатель баса по имени Саврий (как выяснилось позже, снабжённый для острастки пятнистым от ржавчины коротким мечом, и подвергнувшийся соответствующему внушению за первым же поворотом) пустил лошадь резвой рысью, так что я, сидя в углу и держась за невысокий тележный бортик, считала пятой точкой дорожные колдобины.

— Куда мы едем? — наконец, спросила я куда-то в пространство перед собой, не зная, где в данный момент изволит сидеть моя олицетворённая головная боль.

— К ближайшей скважине. — Не вдаваясь в желанные подробности, отозвался Йен откуда-то из противоположного угла и проклял очередной ухаб, на котором я сама чуть не откусила себе язык.

— Псессагаю сседку, — едва шевеля саднящим от укуса языком, вдруг решилась я сделать ход конём.

— Ух ты, какое изысканное ругательство из произвольного набора букв… К такому просто талант надо иметь — чтобы так вот сразу ёмко и выразительно!

— Предлагаю сделку, — с нажимом, чётко по слогам повторила я.

— Ты не в том положении, чтобы это делать.

— А в каком я положении? — Моя интонация получилась далеко не такой беззаботной, как у него. Это вообще трудно — вести с кем-то серьёзный разговор, сидя под скатертью в подпрыгивающей и надсадно скрипящей телеге.

— В очень интересном.

— Здравствуйте, приехали! Я на лавке одна спала. — Не успев подумать, какую глупость собираюсь сказать, ляпнула я.

— А судя по уровню умственных способностей, — протянул Йен, — просто в плачевном.

Терпеть такое и дальше было уже выше моих сил.

— Да сколько можно-то? Почему ты меня постоянно оскорбляешь?!

— Потому что ты мне постоянно врёшь.

— Что?!

— Хватит прикидываться! — Его тон мгновенно утратил всякую окраску, кроме чёрной от плохо сдерживаемой злобы. — Ты с нашей первой встречи держишь меня за дурака. Да-да, с самой первой, той, что была там, в переулке Бришена, когда Циларин чуть не отрезала руку маленькому голодранцу.

— Я тебя не понимаю, — с запинкой на свой страх и риск соврала я. Пресветлый Боже, как он узнал? Я ведь ни словом, ни намёком не обмолвилась о том, что помню ту сцену! Может, он телепат, всё это время спокойно читал мои мысли и продолжает делать это прямо сейчас?! Ох нет, глупости! Если бы это было так, он бы наверняка всё это время вёл себя и поступал по-другому. Или нет?.. В какую игру ты заставляешь меня играть, Йен Кайл? Я даже правил не знаю!

— Ладно, — Йен выплюнул это слово, как будто оно обожгло ему язык, — дам тебе подсказку: утро после Бришена, в лесу.

Я тупо смотрела на изнанку скатерти перед глазами, действительно не понимая, к чему он клонит. Причём тут утро?

— Да… Тяжело. — Как будто себе под нос, с глубоким вздохом подытожил Йен моё молчание. — Ну, раз так, подсказка вторая и последняя. И лучше бы тебе перестать испытывать моё терпение. Ты возмущалась тем, что я свернул Циларин шею.

— А что, это не достойный повод для возмущения? — деревянным голосом буркнула я, больше для того, чтобы выиграть ещё хотя бы пару секунд на раздумье. В этот миг в моей голове творилось нечто такое, что лучше всего описывалось словосочетанием «панический хаос».

— Разговор сейчас совсем не об этом, — ласково пропел Йен, и меня от такой резкой смены интонации ощутимо передёрнуло. — А дело-то всего лишь в том, что тогда на холме я ни разу не назвал её по имени.

Эти слова подействовали на меня так, что на несколько секунд я по-настоящему задохнулась. Гортань сдавило, лёгкие отозвались болью, и вот я уже кашляю, с судорожным хрипом втягивая в себя воздух, тонкой струйкой сочащийся через конвульсивно сжатое горло. Дура! Какая же я дура! Так глупо выдать себя в самом начале, и после этого старательно изображать неведение. О Боже, Боже, Боже!..