Зеркальщик. Счастье из осколков

– Т-т-там, - кое-как выдавил дознаватель, трясущейся рукой тыкая в сторону комнаты и не имея сил произнести ничего более.

Никита к виду смерти оказался привычен, а потому на кровь посмотрел без пиитета, оглушительно рявкнув:

– Всеволод, Варя, вы живы али мне вас уже в загробном мире искать?!

– Живы, кажется, - прозвучал откуда-то тоненький девичий голосок, - только нам самим не выбраться.

Доктор метнул на Анатоля снисходительный взгляд и направился в ту сторону, откуда прилетел голосок. Глазам его предсталось столь чудное зрелище, что видавший виды Никита звонко присвистнул и даже языком зацокал. На полу, словно вырастая из него, переливался в лучах солнечного света, щедро льющегося в раскуроченное окно, зеркальный шар, навроде тех, что изготавливают мастера под Новый год. Мелкое стеклянное крошево парило в воздухе, подобно снежинкам, добавляя сходства с любимой игрушкой. Только вот наряженной новогодней ёлки или же целующейся парочки в шаре не было. Точнее, люди-то были, даже двое как раз, только им явно было не до поцелуев. Бледная Варенька сидела прямо на полу, ничуть не заботясь тем, что подол платья приподнялся, обнажая крепкую стройную ножку, а рядом с ней безвольно лежал Всеволод. Голова Зеркальщика покоилась на коленях у барышни, и столь бледным и спокойным было лицо Всеволода, что сердце доктора нехорошо ёкнуло.

– Варенька, Варвара Алексеевна, - мягким тоном, коим всегда беседовал со склонными к истерии пациентками, произнёс Никита, - будьте так любезны, наклоните ушко к груди нашего бравого дознавателя, послушайте, сердце бьётся?

По губам девушки скользнула улыбка, скорее даже тень её, столь мимолётной она была и так быстро исчезла:

– Бьётся, я уже слушала.

– Неделю он у меня, паразит, одну касторку принимать будет, - прошипел доктор, чувствуя, как от нахлынувшего облегчения заструился по спине пот, обмякли колени. – Варвара Алексеевна, Вы, самое главное, не волнуйтесь, помощь уже подоспела, помимо дознавателей этих, кхм, героических, маги пришли, они вас всенепременно вызволят.

Варенька вскинула на Никиту блестящие глаза:

– А я за себя и не волнуюсь. Главное, чтобы с Севой всё хорошо было.

Никита приподнял бровь, не враз сообразив, о каком Севе идёт речь. Ему самому и в голову не приходило называть Всеволода Алёновича домашним именем, как-то даже язык не поворачивался. А тут барышня, пичужка махонькая, прощебетала так, словно иначе никогда и не звала грозного дознавателя. Воистину говорят: чудны дела твои господи, никогда люди не смогут постичь их все до конца!

– Чего делать-то, Никита?
– прогудел Анатоль, устыдившийся собственной робости, а потому держащийся особенно раскованно. – Моё почтение, барышня.

– Добрый день, - Варвара Алексеевна вежливо кивнула, словно была не в шаре посреди разрухи, а в светской гостиной.

– Магов зови, - насмешливо отозвался доктор, в последний момент устыдившись присутствия девицы и проглотивший колкое: «заголись да бегай».

– Ага, - Анатоль кивнул и едва ли не бегом выскочил из комнаты.

Никита потянулся, покачался с носка на пятку, с интересом посматривая в сторону бурого кашеобразного пятна с весьма характерным металлическим запахом:

– А Вы мне пока, Варвара Алексеевна, поведайте, что здесь сдеялось такого невероятного? И, ежели сможете, скажите, кого это по полу, кхм, распределило?

Девушка вздохнула, ласково погладила Всеволода по щеке, с грустью отметив, что щека сия теплее никак не становится. И дыхания почти не слышно. Хочется верить, что это просто глубокий обморок, но, боже, как же страшно даже думать о том, что… Варенька всхлипнула и поспешно, дабы подавить слёзы, принялась рассказывать обо всём, начиная с того момента, как в кабинет дознавателя влетел встрёпанный парень, представившийся Тимохой.

 Доктор оказался превосходным слушателем: не перебивал, вежливо качал головой, в особо трагичные моменты охал и чуть хмурил брови, шепча себе под нос что-то про касторку и постельный режим.

Когда под предводительством Анатоля в комнату вбежали маги, уже Никита рассказывал Вареньке о своей дружбе с Всеволодом, специально выбирая самые смешные эпизоды. Неудивительно, что девушка то и дело прыскала смехом, хотя один из магов, рослый тучный мужчина посмотрел на неё излишне пристально и нарочито мягким тоном осведомился о состоянии здоровья.

– Да Варвара Алексеевна ещё дюжину сыновей родит и столько же дочек, - отмахнулся доктор, задорно подмигнув зардевшейся барышне. – Вы лучше, Илья Викентьевич, купол сей зеркальный снимите. А то у меня нет никакой возможности до Всеволода свет Алёновича добраться.

Великан, коего назвали Ильёй Викентьевичем, разразился оглушительным басовитым хохотом, от коего задребезжали и запрыгали усыпавшие всё вокруг осколки:

– Может, оно и к лучшему, а, пан доктор? А то чует моё сердце, пропишете Вы нашему Зеркальщику полный постельный режим на неделю, а то и более!

– Да ну, что Вы, - отмахнулся Никита, - в самом худшем случае, касторкой угощу, чтобы знал, для чего именно часть тела надобна, коей он думает и особливо решения принимает. А полный постельный режим нонче для Всеволода не наказание, от такой-то сиделки, как Варвара Алексеевна, никакой адиёт не откажется!

Маги опять расхохотались, затем встали в круг, словно хоровод водить собрались и разом вскинули руки. Варвара Алексеевна приготовилась к самому настоящему волшебству, каким-нибудь зеркальным вихрям или же грому средь ясного неба, но прошла минута, затем другая, а ничего не происходило. Девушка приподняла брови, вопросительно покосилась на доктора, безмолвно спрашивая, всё ли ладно. Может, так оно и должно быть? Сейчас купол подёрнется туманом и растает, словно снег по весне?

– Да что Вы, в самом деле, закемарили что ли? – рыкнул сердито доктор. – Али в статуи соляные, наподобие Лотовой жены, обернулись?

– Не вы-хо-дит, - с усилием, по слогам выдохнул Илья Викентьевич, и Варенька заприметила стекающую по виску богатыря струйку пота. – Зеркальщик наш, можно сказать, всю душу в эту защиту поставил, извне не сломать.

– И что теперь делать? – сварливо осведомился Никита. – Ждать, пока он Богу душу отдаст? Вы как хотите, а я на такое не согласен! Мне же за ним потом отправляться, убеждать вернуться, а то и силком за шкирку на свет божий вытаскивать, а оно мне надо? Я, знаете ли, уже не молоденький, по загробным мирам шастать!

Маги смущённо зашмыгали, заскребли головы, зашушукались.

– А может, барышня нам поможет? – проскрипел один чёрный, похожий на обугленную указку, мужчина. – Насколько я понимаю, она является Отражением несравненного Всеволода Алёновича.

– И? – прогудел Илья Викентьевич.

– Надо было во время обучения не прогуливать занятия по Зеркальной магии, а посещать их! – недовольно проскрежетал маг. – Отражение может вести беседу с Зеркальщиком на любом расстоянии и в любом состоянии. Если эта милая барышня попросит Всеволода Алёновича снять защиту, убедит его, что опасность миновала…

– Что-то я не припомню, чтобы Всеволод отличался особой доверчивостью! – фыркнул Никита. – Особливо в вопросах, касающихся безопасности.

Старик закатил глаза, всем видом безмолвно вопия о том, как ему невыносимо тяжело находиться средь бездарей и неучей, не способных понять простые и очевидные вещи. Варенька, сидящая тише мышки и внимательно слушавшая магов, ощутила глубокое раскаяние за собственную невежественность, а вот доктор лишь пренебрежительно фыркнул:

– Вы, Глеб Александрович, без сомнения, муж великомудрый и весьма в науках, особливо магических, преуспевший. Вне всякого сомнения, Вы знаете, как должно быть в том или ином случае. Только вот я, к примеру, очень хорошо знаю нашего Зеркальщика и смело могу утверждать, что на слово он никому и никогда не верит. Потому как ему ещё в пору невинного детства весьма наглядно продемонстрировали, к чему излишняя доверчивость приводит.