Zевс

Дикость? Да. Но что-то в этой дикости (наглой позе: секретов нет!) и было. Какое-то рациональное зерно. Кирилл не однажды думал об этом. О том, что все поколение, может быть, попало на крючок. О том, что они весело трепыхаются в сетях, не осознавая и не видя, как не видит рыбака безмозглая рыбешка. Ведь то, что эта хваленая анонимность – миф, иллюзия, – в принципе, понятно: что ты качаешь, к кому и зачем заходишь, что запрашиваешь… Кажется просто, что никого там, над тобою, нет, и никакой Большой брат не охватит – да и не захочет охватить – миллионы сетевых бездельников да трепачей своим немигающим взглядом… Ну а почему?.. А если?.. Может ли тезис «это технически возможно, но просто никому не нужно» считаться железной защитой, гарантией?..

Тогда уж спокойнее сразу – все нараспашку – как Леха.

Леха не запирался в сортире (тонкий слух Кирилла ловил отсутствие характерного щелчка), всячески хозяйничал, сам решал, что притащить вечером из продуктов и из выпивки, и даже подбивал Кирилла на свое коронное блюдо «Мега-изжога-всего-за-сотню». Сотня (и то неполная) складывались из полтинника за баночку кильки, обжаренной в томате, и чего-то там за крупные брикеты китайской лапши. Все это вместе заливалось кипятком в какой-нибудь большой емкости типа того же салатника – и, кстати, вначале казалось на редкость сытным.

Вечерами звонила Яна – из Анжеро-Судженска.

То была странная история. Когда Яна весело рассказала, что летит в эту сибирскую глушь на семинар для тележурналистов, Кирилл поначалу не очень-то удивился. Ему только показалось странным, что Яна готова потратить часть отпуска, по сути, на работу. Потом – интереса ради – погуглил: что это. И тогда-то пришел в недоумение: какая-то откровенная ерунда, тусовка провинциальных телекомпаний (чуть ли не городских каналов мест типа… Анжеро-Судженска) в доме отдыха с дощатыми домиками…

– Тебе-то это зачем? Лететь туда из Москвы?! – удивлялся он.

– А что за высокомерие? Надо учиться профессии, не брезгуя ничем! – отшучивалась Яна.

Но дело, конечно, было в другом.

– С осени-то я все равно невыездная…

И это, в принципе, была правда. Уж ему ли, инженеру авиации, не знать, что после шестого месяца беременности лететь куда-либо самолетами запрещено. И вообще, пожалуй, лучше сидеть дома.

Но…

Дело было не только в семинаре (может быть, и правда не очень-то нужном, но, увы: в желании «расти в профессии», чего не давали повседневные трэш-выезды, сквозило почти уже отчаяние). Перед декретом Яна пыталась урвать от летнего отпуска «хоть шерсти клок», потому что отдых сорвался.

Каждый год в августе они ездили на море. Не то чтобы это было специально – в августе, и не то чтобы это была традиция, но так складывалось: август, поезд, сочинское побережье. И замечательно складывалось. От российского юга они не плевались, как все их ровесники: просто поначалу у Кирилла были проблемы с загранпаспортом… как и у многих… да и вообще… Им нравилось. Им просто было хорошо там вместе: с ночным диким пляжем (где по давно забытой кем-то туфле среди камней опознаешь вдруг дневное место), с каким-то самопальным вином, с желтой дорогой луны и разговорами, разговорами; с робкими заходами в воду голышом – и… И при чем тут обсуждение жратвы в турецком олинклюзив – детальное, вдумчивое, которому придавались хором все вокруг после отпусков, – они никак не могли понять.

В этом же августе что-то не сложилось, притом они поздно это заметили.

Обычно в конторе не было проблем с отпусками, там вообще летом царила «жизнь как праздник», только не в смысле праздника, а лениво: можно было прийти к полудню… а можно было позвонить и не прийти. Сказать что-нибудь про насморк. Ради двух-трех дней с больничным никто не парился, «и не смей нас тут заражать!» – строго напутствовал Татищев в трубку телефона… Да можно было и уехать. Когда они с Яной вдруг решали вырваться на юг в режиме блицкрига, а календарного отпуска не было, Кирилл говорил с Татищевым, тот ходил в приемную с его заявлением… – и отпускали в административный, так. Но в этом году что-то не срослось.

Отпуск по графику не вышел, про административный сказали – «сейчас не время» (в ОКБ царила какая-то нервозность, даже ожидание невесть чего), и Кирилл растерянно выпал с новым для себя чувством (которое знали все его собратья, ходившие в шкуре «офисного планктона», но не он сам): его не пускают. Яна тоже не ожидала такого подвоха. Тогда-то у них состоялся, чуть не впервые, такой разговор.

– Может, мне и правда тогда уволиться?

Кирилл выпалил это неожиданно для себя, хотя, наверное, такие мысли в нем зрели давно. Подножка с отпуском оказалась последней каплей: так стало обидно оттого, что родная контора испортила даже такое – последний отпуск с любимой женщиной перед долгим перерывом (Кирилл с радостным замиранием сердца представлял, как станет отцом, но это счастье уже из другой оперы: тут не до отдыха). Родная контора – как собака на сене. Ни отпуска с любимой… Ни самолета.

– Если написать заявление сейчас, через две недели отпустят, и как раз поедем…

Тут, видимо, сошлось все. И то, что он недавно обнаружил: для многих близких ему людей (ну, не близких, просто знакомых: в московской жизни оказалось не так-то уж и много «близких») вопрос с «Туполевым» стоит именно так. Все, что говорил, например, Леха. Платят копейки, перспектив нет…

– …Даже, в конце концов, вернусь, если других предложений интересных не будет, то устроюсь обратно. Работать некому, никто не идет: что они, откажут, что ли?..

«Если других перспектив не будет». Давно ли жарко доказывал практиканту Олегу, что с такой меркой подходить нельзя…

Как ни странно, именно Яна взялась за спасение его карьеры, его детища (самолет ведь, наверное, и его детище тоже) жарче всех. Кирилл даже не ожидал такой бурной реакции: «Ты что, с ума сошел?!» Она говорила даже какие-то высокие слова – чуть ли не о призвании и служении, о том, что нельзя так уходить, обрубив дело своей жизни на корню, – и быстрее кинулась на семинар в Анжеро-Судженск, чтобы сделать вид, что не расстроилась из-за отпуска.

Хотя, конечно, расстроилась. Мужественно скрывала.

– А хочешь, я поговорю с твоим Татищевым?..

Это было уже слишком. Кириллу было не по себе оттого, что это она его так опекает (скрывает огорчение, уберегает от беспокойств, готова решать какие-то его проблемы): да что за беременность наоборот?!

Поэтому он даже не стал говорить ей – несколько дней спустя, – что к ним в квартиру фактически въехал Леха. Так-то ничего криминального. Но ему было стыдно, что в то время, когда его беременная жена принимает все стрелы на себя (и вон, помчалась в какую-то глушь «повышать квалификацию»), и уже в какую только горящую избу не входит, он как будто развлекается в попойках с другом…

– В новостях говорили, что у вас там все горит, в Сибири лесные пожары. У вас там точно все в порядке? Дымом не пахнет? – допытывался он в телефонных разговорах.

Леха, не зная о том, что он здесь втайне, все норовил как-нибудь зашуметь на заднем плане, – и Кирилл слонялся по квартире в поисках укромного местечка…

Все же Леха оставался тем же лидером, заводилой, поднимавшим, бывало, всю группу идти глушить пиво в кусты вместо английского, и Кирилл, как и прежде, подчинялся (английский пришлось судорожно наверстывать уже в Москве). Как только Леха узнал об отъезде Яны, то сразу же загорелся идеей переехать к ним – на полторы недели: в этом не было особого практического смысла, поэтому Кирилл не сразу поверил, что это всерьез. Квартира удобнее, чем крохотная комнатушка? Но ведь Лехе было в общем-то все равно, где спать и на скольких метрах вытянуть вечером ноги… Ближе к центру? Но ведь он проявлял крайне мало интереса к центру, и в засмотренных местах типа Арбата или Тверской так, кажется, до сих пор – в своей «новейшей истории» – не побывал… А работа?