Zевс
Шрифт:
– А работа? – со слабой надеждой спрашивал Кирилл.
Но и здесь, как оказалось, не было никаких проблем. Леха безо всяких сложностей, по одному звонку (своему неведомому шефу, с которым трепался фамильярно, как со старым приятелем – таков уж стиль), перевелся временно на другую точку, у другого метро… Кириллу, с его socialist style, иерархией, несостоявшимся отпуском (и прочее), были неведомы такие легкости, и он только вздыхал. А может, это действительно стиль времени, и так и надо?.. Может, и правда, все то, чем он сам живет, безнадежно устарело и не лезет ни в какие ворота новой Москвы?..
Кирилл (уважавший, вообще-то, одиночество) чувствовал уже, что играет в каком-то дурном ремейке любимого родителями (а оттого детально изученного) фильма «Москва слезам не верит», где провинциальная хабалка в исполнении Ирины Муравьевой въезжает в высотку на площади Восстания, хотя их
В один из вечеров Леха долго рассказывал, как флиртовал на точке с какой-то девицей и все узнал, а «все» оказалось – салон эротического массажа поблизости, и «давай сходим», и «обещали сделать скидку», и «там никакого контакта, никакого интима, просто в конце рукой доведут, и все», и даже – «это будет не измена, не парься».
И Кирилл, которого с Лехой как-то, получалось, волокло по течению, в этот раз кое-как затормозил у края, уперся, не сдался на милость победителю. Он просто представил, с каким омерзением понесет домой свое тело, как вещдок – все в массажном масле, хоть дома Яны и нет; как станет брезгливо оттираться от этого масла под душем… Нет, нет.
В остальных вопросах он был не так принципиален.
Он даже позволил сводить себя (таки!) в офис Comedy, где они, впрочем, не повстречали никаких «гариков бульдогов» в лифте, но в остальном Леха, как выяснилось, не врал. Но все же несколько преувеличивал. Возможность попробовать себя на экране была; у Кирилла сложилось ощущение, что любимое народом шоу разрасталось, как грибница, хватившая радиации, и менеджеры – эти парни с несколько безумными глазами, почему-то красными (и Леха восхищенно шептал, что это, наверное, кокаин!) – искали уже что угодно. Любые обломки КВНа, не успевшие забронзоветь. (Парень, который их принимал, успел посмотреть какие-то их старые записи из Казани и поездок, и, кажется, больше всего его радовало именно то, что они давно прекратили выступать, нигде не «засветившись».) Любой колхозный креатив. Все здесь как будто перенимали грубоватый юмор с экрана: шлепали друг друга по жопам у кулеров, и далее… Кирилл выпал от кондиционеров в душный день, несколько изумленный. Мысли «зачем я в это ввязался?», впрочем, за годы сознательной жизни и так уже вошли в привычку.
Но ничего же плохого не будет в таком, с позволения сказать, «совмещении»?.. Честно говоря, вся эта атмосфера вокруг «Туполева» несколько допекла. Кирилл и сам начал думать, что он там ржавеет. И потом, ОКБ, выживая, закрывало глаза на то, что кто-то куда-то ходит «налево», занимается чем угодно, – лишь бы не разбежались, лишь бы «перетерпеть» (до чего?). Что он, действительно, уперся? Надо ведь готовить запасные аэродромы, должен же он надеяться только на себя, а не плыть по течению: он же без пяти минут отец!.. Без десяти…
Так, в общих чертах, убеждал себя Кирилл, делая вид, что не просто сдался на милость победителя.
Но с Лешей так нельзя. Стоило дать слабину в одном, тут же начиналось другое.
Уже считая возрождение команды делом решенным, в один из вечеров, подсвеченных телевизором, Леша начал вдруг возбужденно:
– Кир, слушай! Есть идея на миллион!.. Предложение, от которого мы не сможем отказаться… (И все это зловеще смеясь.)
– Что? Выступать в ресторанах?
Кирилл откликнулся с ленивым сарказмом, однако же заметил по легкому замешательству противника, что несколько попал в точку.
Теперь Леше было труднее начать; видимо, он хотел построить конструкцию как-то по-другому, а теперь она стала разваливаться.
– Ты же помнишь Литовченко? Ну, который – «Что ж ты, фраер, сдал назад», – пропел Леша тоненьким голосом, позабыв, что эта шутка уже звучала, когда вспоминали про Челябинск. – Ты же знаешь, что он сейчас живет во Франции?.. Ну так вот. Мы с ним списались на днях… как-то случайно… И он очень загорелся, когда узнал, что наша команда… ну… снова будет выступать… У него есть идея позвать нас осенью во Францию. Он и сам хочет на нас посмотреть… Ты же знаешь, что у него есть такие возможности… Но главное-то – там можно реально выступить перед эмигрантами, проехаться по Лазурному Берегу… Он считает, что это реально, и на это пойдут… Не те эмигранты, конечно, которые всякие Шереметьевы, а новые… Которые более молодые… Короче, мы на этом можем денег поднять, ну и поездка за его счет…
Леха окончательно запутался и, видимо,
донес новость не так громоподобно, как хотел.Кирилл разглядывал его с изумлением.
Дело даже не в том, что все-таки – «выступать в ресторанах». Скорее Кирилла изумило то, что…
– Литовченко?! – переспросил он.
– Ну ты же знаешь, что он уехал из Казани? Сначала в Москву, потом…
Да все это Кирилл, конечно, знал. Скатавшись с ними в Челябинск еще от институтского профкома, молодой карьерист Литовченко как-то уже, присосавшись, не отпадал: и в мэрии, «курируя молодежь», всячески навязывался с опекой, и позже приходил, чуть ли даже не на квартирники, а если было телевидение, гордо называл себя фанатом перед камерой, и весь лоснился от гордости, от своей демократичности… Его карьера в Казани делала безумные зигзаги: он то оказывался приближенным к президенту республики настолько, насколько только мог приблизиться русский, и даже курировал идеологию; то начинал копать под президента, выступая в роли едва ли не киллера от Москвы; то шумно – под прессу – ссорился уже со всеми, ища все более высоких покровителей… Все это время он шумно же оказывал знаки внимания «любимой команде» КВН, в которой его, впрочем, со смехом называли «политической проституткой» – грассируя, как Ленин. В своем кругу, конечно. Не со сцены. Закончилось все и вовсе туманно, да и Кирилл, отпав от местной жизни, перестал следить; но видел, правда, статью, из которой следовало, что и официальная казанская печать перешла на грубые клички. Правда, не «политическая проститутка», а «беглый олигарх». Уж «олигархом»-то когда Литовченко успел стать, и вовсе неясно…
Но сейчас его поразило не это.
– Он тебе сам написал? Или ты ему? Как это получилось?..
Все дело в том, что Литовченко позвонил и самому Кириллу – на днях. И то был очень странный разговор.
Ну, во-первых, они давно не общались. Максимум – обменивались поздравлениями «ВКонтакте». Во-вторых, Кирилл не ожидал, что Литовченко знает его московский номер. Все это он увязал – единственное объяснение – как раз-таки с активностью Лехи, с какой тот развел все это «возрождение команды». Поэтому, с трудом выяснив, кто это звонит (связь была плохой, из-за границы, да и звонок шел, кажется, через Интернет), Кирилл приготовился услышать что-то по делу, но с еще большим изумлением понял, что Литовченко звонит ему якобы просто так – якобы поболтать. Чего между ними никогда не водилось. Кирилл совсем уж растерялся было, но мучительных пауз переживать не пришлось: Литовченко знал, о чем хочет болтать. И быстро вышел на эту тему.
– …А ты видел, кстати, этот ролик с американского канала Fox News – его у вас там по всем выпускам новостей гоняют? Там, где ведущий якобы затыкает осетинскую девочку?
– Конечно.
И Литовченко торопливо, напряженно принялся рассказывать, как он смотрел тут, у себя (Кирилл нечетко знал – откуда ему звонят), оригинал, и все на самом деле не так, никто никого не затыкал, это потом «у вас там» перемонтировали, кашель ведущего записали, и так далее, и тому подобное.
Удивление Кирилла – он лихорадочно начал соображать – быстро сменилось на необъяснимую панику.
Зачем он это говорит?
Зачем он позвонил?
Если он звонит через комп, то может ли записывать разговор?
Может ли этот разговор вообще записываться?!
Кирилл кое-как, торопливо, под каким-то предлогом попрощался…
Все в те дни дышало «принуждением к миру», и разговоры все равно возвращались к нему. И видя очередные кадры ночных новостей, где расчехленные танки светились на железнодорожных платформах – свежей краской, жгучим абхазским солнцем, – Кирилл, почти задремав (они, бывало, и засыпали так – при пиве, у экрана), видел уже другое: жирную южную ночь, полустанки с нечитаемой пометкой «Сев-Кав ЖД», вагоны, вагоны… Каждый август они с Яной ездили на море, каждый август они возвращались с моря – окрепшие, загорелые, уж покрепче – цветом – чая, который можно было купить у проводницы в плацкарте… И пусть их друзья, адепты Турции и Греции, адепты жлобовских чартеров, высокомерно кляли сочинские да крымские плацкарты. Кириллу и Яне и в них было хорошо. Обычно им попадались веселые соседи, но вообще и это не имело значения, потому что они брали места верхнее и нижнее, пускали один комплект на занавесь и ехали внизу вдвоем, закрыто от всех. Они были свободны делать все, что захотят, – и, кстати, делали, – но иногда, на солнечных станциях, покидали укрытие, бежали за фруктами, за пивом и копченой рыбой… Эти сутки с лишним в духоте, для всех прочих мучительные, даже и они были для Кирилла и Яны продолжением отпуска. Временем, когда они только вдвоем, и круглые сутки вдвоем, не выпуская рук…