Зейнаб

Долго еще жаловался Хасан старосте на упрямство и невежество родителей. Староста распорядился немедленно вызвать по телефону врача из уездного центра. Он пообещал Хасану послать за ним, как только врач приедет.

Врач прибыл с первым утренним поездом. Староста отнесся к нему с большим почтением, велел слуге принести кофе, рассыпался в любезностях. Врач, человек молодой и жизнерадостный, пользовался любовью всех жителей уезда. Везде его встречали радостно, с улыбкой. Когда закончился традиционный обмен приветствиями и кофе был выпит, зашел разговор о политике. Староста и врач оказались единомышленниками во многих политических вопросах. Собеседники рассказывали, не скупясь ни на похвалу, ни на хулу, различные истории о политических деятелях, которых большинство людей считают непогрешимыми. Потом заговорили о недавно напечатанных статьях. Позиция некоторых политиков вызывала их резкое порицание.

— Если бы в голове хоть у одного из них была капля здравого смысла, — говорил врач, — разве они позволили бы появиться статье, которая была напечатана позавчера?.. Где их принципиальность? Одна пустая шумиха, и больше ничего!

— И ведь каждая фраза сопровождается воплями: либо «да здравствует!», либо «долой!». Они забивают всякой ерундой голову и себе и людям. А англичане сидят, как ни в чем не бывало, и хедив по-прежнему на своем месте.

С лидеров партий перекинулись на министров нынешнего правительства, потом на чиновников, и особенно на чиновников управленческого аппарата. Тут врач рассказал о проделках уездного начальника, о том, как он заискивал перед губернатором. Этот рассказ так развеселил старосту, что он поднялся и расцеловал друга. Еще бы! Такие сведения об этом проходимце, начальнике уезда, который принуждает старост выплачивать дополнительные налоги, покупать какие-то бесполезные книги, участвовать в подписке на ненужные им газеты! Оно конечно, на собраниях надо соглашаться с начальством, внимательно слушать его, но хочется иной-то раз душу отвести! Староста, в свою очередь, стал угощать врача разными любопытными историями. Обменявшись новостями и утолив таким образом свою жажду посплетничать, врач наконец спросил, по какой причине его вызвали. Он спешил, ему хотелось вернуться в город с вечерним поездом. Староста позвал посыльного и велел пригласить Хасана Абу Халила.

Диск солнца, быстро скользя по небу, опускался к западу. Ветер колебал ветви деревьев и листья пальм, шелест которых доносился с недоступной вышины до людских ушей. По поверхности пруда бежали легкие волны, нараставшие по мере приближения к берегу. Вокруг было пустынно. Только по главной дороге навстречу друг другу шли женщины с кувшинами на головах, выступая неторопливо и спокойно, покачивая на ходу бедрами. Они были закутаны в накидки, и порой человека, смотрящего на них, брало сомнение: женщины ли это, или ангелы, что сошли с небес на землю. На деревню спускались тихие, прозрачные сумерки.

Как только его позвали, Хасан бросился к дому старосты. Последние несколько часов он провел в сильном волнении. Вошел он понурый и печальный, но, увидев врача, весь загорелся надеждой. Староста пригласил его сесть и велел рассказать врачу, что случилось с его женой. Много ли мог рассказать бедняга Хасан! Его Зейнаб больна, глядя на нее, разрывается сердце, она чахнет день ото дня. Прежде была здоровая, сильная, красивая, а теперь слабая, изможденная, ни кровинки в лице нет. Вот и вся история — источник страданья для него и всей их семьи. «Неужели этот человек, который, поигрывая пальцами, смотрит на меня с сожалением, способен облегчить недуг Зейнаб, возвратить семье радость и спокойствие?» — думал Хасан, недоверчиво глядя на врача.

Затем врач вместе с Хасаном пошли к больной. Все присутствующие тотчас покинули комнату, рядом с дочерью осталась только мать. Первое, чем поинтересовался врач, было: болел ли раньше кто-нибудь в их семье такой же болезнью?

— Нет, — отвечал ему Хасан. — Вот мать жены перед вами, сильная и здоровая женщина, и отец ей под стать.

Врач спросил больную, не хочет ли она чего-нибудь, и услышал в ответ:

— Нет, ничего.

На все его вопросы ответ был одинаков. Наконец врач попросил оставить его наедине с больной. Он стал ласково шутить, пытаясь вызвать у Зейнаб улыбку и узнать ее тайну. Однако он ждал от несчастной непосильного признания. Как бы мы ни доверяли врачу, вряд ли кто-нибудь из нас стал бы посвящать его в свои тайны.

Отчаявшись дознаться истины, он попросил больную кашлянуть. Но едва она шевельнулась, как начался жесточайший приступ кашля. Увидев мокроту, врач приподнял брови и пожал плечами, как бы говоря этим: «Что тут лечить!..» Да, даже постороннему человеку тяжело было видеть, как приближается к своему смертному часу, гибнет на глазах эта женщина, еще сохранившая остатки былой красоты.

Он посмотрел на нее и с ласковой улыбкой сказал, что надежда на выздоровление есть, но для этого он, врач, должен знать, что таится в душе больной, какая печаль ее гложет. Зейнаб вздохнула и, в свою очередь, взглянула на него. В ее огромных глазах было столько мольбы, столько искреннего чувства, что сердце врача сжалось. Она решила рассказать свою историю, но колебалась, боясь своим признанием осквернить прошлое. Он понял эту нерешительность и подбодрил ее. Наконец она согласилась, перевела дух и в немногих скупых словах рассказала ему о своем замужестве. Врач все понял. Он успокоил больную и позвал родственников.

Хасан пошел проводить врача через пустырь к дому старосты. Солнце уже село, но тени от домов еще темнели на земле. Голубой небосвод отражался в пруду, легкий ветерок рябил воду.

Они вошли в дом старосты. Присев, доктор извлек из кармана бумагу и перо, написал рецепт, отдал Хасану и велел ему выводить жену на прогулку каждый день, за два часа до захода солнца, и точно соблюдать предписанный режим.

Когда Хасан вышел, староста спросил гостя о состоянии больной.

— Случай сложный, клянусь аллахом! Она может умереть, но еще может и поправиться. — И врач перевел разговор на другую тему.

Хасан соблюдал все предписания лрача — заставлял жену принимать лекарства, требовал, чтобы каждый день после обеда она выходила на свежий воздух. Наилучшим местом для прогулок было поле. Когда в первый раз, незадолго до полудня, Зейнаб вместе с сестрой Хасана, которая несла ему обед, вышла прогуляться, они застали Хасана лежащим под деревом. Он решил немного отдохнуть. Рядом два быка пережевывали корм. Плуг блестел в борозде, поделившей поле на две части: твердую и разрыхленную вспашкой. После обеда сестра вернулась домой, а Хасан принялся за работу. Зейнаб осталась одна. Оглянувшись, она увидела неподалеку поля господина Махмуда и вспомнила тот самый день, когда с ней случился обморок. Тогда Ибрахим подошел к ней, побрызгал водой ей в лицо и привел в чувство. И она вновь увидела перед собой дорогой образ своего возлюбленного: Ибрахим шел, слегка покачиваясь, опираясь на мотыгу и пристально глядя на нее, Зейнаб.

На другом краю поля Хасан прокладывал борозду, разрезая плугом сухую землю и подгоняя быков ударом хлыста. Быки тащили плуг, стараясь изо всех сил, разбрасывая вокруг комья земли. Хасан дошел до конца полосы, батрак поднял плуг, положил его на бок и повернул на следующую полосу. И так целый день они шли от одного конца поля к другому под жгучим солнцем, и темный загар ложился на их лица.

Эти места теперь наводили на Зейнаб тоску. Ее угнетало одиночество. Она встала. Хасан тотчас подошел к ней. Она сказала, что хочет вернуться домой, и побрела в деревню.

Но не прошла она и нескольких шагов, как передумала, что-то вновь потянуло ее вернуться. Прислонившись к стволу дерева, она бросила взгляд по сторонам. Ей было трудно стоять — так она ослабела. Она опустилась на землю, в тень и, глядя на поле господина Махмуда, унеслась мечтами в прошлое, к тем сладостным дням, когда она была веселой молоденькой девушкой и сердце ее было свободно. О, оно само нашло возлюбленного, и тогда она поняла, что мир без него мрачен и безрадостен!

В те незабвенные дни она готова была отдать свое сердце избраннику. А сегодня любимый ее далеко. И не с кем поделиться, открыть тайну своей души. Звезда ее жизни близка к закату, только в воспоминаниях еще находит она утешение. Ах! Если бы тогда родителей не соблазнила корысть, богатство Хасана, и они посчитались бы с ее волей, то, может быть, сегодня она была бы здорова и счастлива. Поистине, на стезю добра нас зачастую толкает природа, а разум лишь заставляет сворачивать в сторону!

Мимо прошел феллах, направлявшийся на работу, он спросил, почему она сидит здесь одна. Зейнаб с трудом поднялась, чтоб продолжить свой путь. У канала она вновь остановилась — идти дальше не было сил. Она бросила в канал несколько камешков. В прозрачной его воде отражалась синева неба, на обоих склонах канала, еще совсем гладких после очистки, не росло ни одной травинки. Солнце палило, на земле лежали длинные тени. Ветерок чуть раскачивал молодой клевер, движение трав было едва заметно.

Наступило время женщинам идти за водой. Вот подошла первая. Вымыв и наполнив кувшин, она попросила Зейнаб ей помочь. Та встала и помогла, потом вернулась на старое место. Но не успела она сесть, как начала задыхаться от убийственного кашля. Глаза ее налились кровью, вены на лице надулись, что-то заклокотало в груди. Подошли женщины, окружили ее, стали расспрашивать, что с ней такое. Со слезами на глазах она испуганно повторяла: «Ничего, ничего». Их расспросы были тягостны для Зейнаб. Через силу она встала и побрела к дому. На пороге она увидела мать. Та сидела со ступкой в руках и толкла перец, бросая на дорогу тревожные взгляды, как будто ожидая кого-то.