Жаклин Кеннеди. Жизнь, рассказанная ею самой

Но отступать просто некуда, с точки зрения остальных женщин, у меня было все – муж-президент, любимец женщин, в качестве дома– резиденция на Пенсильвания-авеню, в качестве забот – одна: нравиться всем.

Никого не интересовали измены моего мужа, напротив, множество женщин страстно желали бы наставить мне рога, и у достаточно многих для этого была возможность, которую они не упустили. Все эти годы (не только президентства, но и просто замужества) я не могла никому пожаловаться. Это унизительно, потому приходилось все скрывать и держать в себе.

Я легко общаюсь со знакомыми людьми, могла быть душой компании среди тех, кто меня знает, могла шутить с сотрудниками Белого дома, с няней, воспитателями детей, со слугами, с друзьями, но с незнакомыми, особенно если я знаю, что меня будут оценивать, – очень трудно. Представить себе не просто выход к журналистам или на публику даже вместе с Джеком было очень трудно. От одной мысли, что нужно представлять всех американок, например, в Канаде, сводило желудок.

Но первая леди обязана сопровождать президента, если только не смертельно больна.

Я уже рассказывала о поездке в Канаду, с нее все и началось. Убедившись, что вовсе не выгляжу пугалом, что меня прекрасно принимают, получив таким образом иммунитет против страха, к следующим поездкам я готовилась уже без паники.

Каждая следующая международная встреча для меня оказывалась ярче предыдущей. Париж, где маршал де Голль сыпал комплиментами… Вена, где затмить супругу русского лидера и вовсе не составило труда… визит в Букингемский дворец в Лондоне и общение с королевой…

Я больше не боялась появления на публике, фотовспышек, не старалась спрятаться за спину Джека. Кажется, и мой собственный муж стал смотреть на меня несколько иначе.

С этого времени каждый мой наряд обсуждался, копировался и множился благодаря, например, ежедневнику «Что носят женщины». Стоило сделать шаг за порог Белого дома или появиться в его стенах перед камерами репортеров, как платье, пальто, шляпка, туфли, в которых меня заставали, становились объектом обсуждения на страницах этого издания.

На Седьмой авеню немедленно выставлялось на продажу то, что заметили на мне, но в более дешевом варианте. Это было немыслимо! Мэри Галлахер говорила мне, что через два, максимум три дня то, в чем меня сумели сфотографировать для ежедневника, появлялось в продаже и женщины, зная об этом, выстаивали длинную очередь, чтобы немедленно надеть платье «от Джеки».

Конечно, это льстило, как и настоящее признание во время зарубежных поездок. Джек не зря сказал, что он тот, кто сопровождает миссис Кеннеди, временами казалось, что так и есть. Джек даже стал проявлять интерес к моим нарядам, спрашивать окружающих, как я выглядела, хотя все равно выговаривал за сумасшедшие траты на одежду и обувь.

И все-таки это не меняло главного в его отношении ко мне. Конечно, я уже не была простой домохозяйкой из Белого дома, трудно относиться так к той, снимками которой пестрели все газеты мира, но и единственной я тоже не была.

Я все равно оставалась красивой вещью, очень полезным приобретением. Однажды я случайно услышала разговор трех братьев Кеннеди, они называли меня именно так – полезным приобретением.

Сколько еще должно было пройти времени, что еще я должна была сделать, совершить, организовать, чего добиться, чтобы муж признал меня пусть не равной себе, но не приобретением?

Я никому и никогда не жаловалась, даже Ли, хотя та понимала все сама, она слишком хорошо знала и меня, и Джека, и нашу жизнь изнутри. Все всегда держала в себе, но не понимать нелепости своего положения не могла. Как однажды сказала Ли:

– Дурочкам быть хорошеньким приложением к мужу гораздо легче.

Может, стоило быть дурочкой?

Став первой леди, я столкнулась с вполне ожидаемой проблемой.

Обе семьи – и мама, и Кеннеди – имели намерение считать Белый дом своим. Мама потому, что в нем хозяйкой была ее дочь, а вся семья Кеннеди просто потому, что считала все общим. Сестры Джека и особенно его мать Роуз вполне искренне полагали, что Белый дом – это их дом, а следовательно, туда вполне можно перенести правила семьи Кеннеди.

Я признавала и признаю заслуги Кеннеди в том, что Джек стал президентом, это была не просто поддержка клана, но воплощение семейной мечты. И наслаждаться результатом только в моем обществе Джек не имел права.

Кеннеди мало интересовала наша с Джеком жизнь до Белого дома, я имею в виду быт и домашнюю обстановку, я считалась почти взбалмошной глупышкой, самозванкой, нужной только, чтобы Джека не укорили в отсутствии семьи, но не больше. Прожив с Джеком в браке десять лет, я так и не стала Кеннеди.

Существовала реальная опасность, что семейство Кеннеди примется устраивать привычные в Хайаннисе пикники прямо на лужайке перед Белым домом с футболом, веселой борьбой, шумом, криками, невзирая на любопытных по ту сторону ограды и на щелчки затворов камер.

Но то, что хорошо в имении Кеннеди, вовсе неприемлемо в Белом доме. Я представляла себе жизнь президента и первой леди несколько иначе и не собиралась превращать Белый дом в филиал Хайанниса, всему свое место и время.

Это означало идти не только против устоявшихся в Белом доме порядков, но и против клана Кеннеди. В семействе даже мысли не допускали о том, что Джек и я можем сделать что-то без них, ведь все достижения считались общими, а уж Белый дом и подавно!

Первые дни только подтвердили эту аксиому – Джек по воле отца назначил Бобби министром юстиции и следом за этим очень быстро сделал его вообще правой рукой. Если бы Кеннеди не встретили серьезного сопротивления и возмущения, Джозеф тоже, даже безо всякой должности, был бы рядом с Джеком. Но Америка этого не пожелала, думаю, именно своеобразная отставка сильно подкосила Джозефа Кеннеди.

Думаю, Роуз сильно разозлило решение Джозефа уйти в тень, чтобы сын смог стать настоящим президентом. Роуз явно намеревалась быть рядом на всех приемах, показать себя лицом.

Кстати, Роуз так и не поняла, что Джек давно исключил ее из своей жизни, а отношения поддерживал лишь номинально, потому что этого нельзя было не поддерживать. Почему? Да все по той же причине – мамы никогда не было рядом, когда она бывала больше всего нужна.

Роуз любила уезжать, покидая семью надолго, я едва не повторила ее ошибку (по ее же совету), уезжая и оставляя детей под ее же присмотром. Роуз не удалось стать королевой-матерью не столько из-за того, что Джозеф сначала отступил в тень, оставив двоих сыновей под лучами софитов, а потом и вовсе оказался прикованным к инвалидному креслу. Нация не простила бы матери американского президента, если бы та бросила парализованного мужа ради пребывания в Белом доме.