Жаклин

В своем горе Джекки полагалась на Роберта Кеннеди, который ежедневно посещал ее и детей в Джорджтауне. Она попросила Дейва Пауэрса заглядывать к ней каждый день, чтобы пообедать с маленьким Джоном и поиграть с мальчиком в солдатики. Каролина посещала школу в британском посольстве до самого лета. «Бобби и я проводили с Джекки какое-то время почти каждый день, — вспоминает Кенни О'Доннел, — мы переживали трудные времена и были не уверены в своем будущем, так что это скорее она утешала нас, чем мы ее».

Смерть Джона Кеннеди потрясла Роберта Кеннеди, и он тайно обратился к правительству с тем, чтобы ему предоставили охрану. Как верховному прокурору ему не полагалось иметь телохранителей, но благодаря его хорошему другу, Джиму Макшейну, из департамента юстиции, в «Гикори Хилл» были посланы агенты, которые стали охранять дом круглые сутки. «Мы находились там в течение шести месяцев после Далласа, — вспоминает один из них, — и Бобби был так расстроен, что не разговаривал с нами. Он иногда здоровался с нами, но ни разу не обмолвился и словом ни с кем из нас. Его так потрясло убийство брата, что он почти не общался со своей женой. Я помню, что порой он не мог спать ночами. Он вставал в три часа утра, садился в свой автомобиль и мчался по пустынным улицам. Он не позволял никому из нас сопровождать его, так что мы не знали, куда он уезжал. Он пропадал где-то до шести утра. Затем он возвращался в дом, переодевался и отправлялся на работу.

Большинство его детей были еще слишком малы и не понимали, что случилось с президентом. Но однажды, когда мы везли куда-то Бобби-младшего, он начал баловаться и неожиданно схватил рацию. Прежде чем мы сообразили, что происходит, он начал говорить в микрофон: «Это Бобби Кеннеди, сын верховного прокурора. Меня только что похитили». Это сообщение подняло по тревоге все службы безопасности Вашингтона, и мы чуть было не оказались в беде, но вовремя вырвали у него микрофон и сообщили, что мальчик просто пошутил».

Бобби Кеннеди проводил больше времени с Джекки и ее детьми, чем со своей семьей. Одно время она даже хотела, чтобы он усыновил Джона и удочерил Каролину, чувствуя что не сможет воспитать их в одиночку. Боб сказал ей, что это безумная мысль. Он отдавал ей всю свою любовь, защищал и поддерживал ее. «Мне кажется, он способен к состраданию, как никто иной, — говорила Джекки, — но только члены его семьи и самые близкие друзья могут понять это. Таких скрытных людей, как он, часто понимают превратно, потому что они слишком скромны и горды».

Джекки часто посещала «Гикори Хилл» в дни траура, так что ее дети могли играть со своими двоюродными братьями и сестрами. Ее одолевали толпы любопытных зевак, которые вечно собирались на тротуаре возле ее дома. Каждое утро туда прибывали автобусы с туристами, вооруженными фотоаппаратами. Они страстно желали хотя бы мельком увидеть ее и детей.

«Они часами сидят там, едят и бросают бумажки на землю, — говорила она со слезами на глазах. — Я просто не могу выходить из дома, не могу переодеваться, потому что они постоянно смотрят в окна».

«Пресса просто преследовала ее после убийства мужа, — вспоминает Бетти Сполдинг. — Они врывались в ее дом, постоянно наблюдали за ней, делая ее жизнь невыносимой».

Однажды вечером Джекки хотела поужинать в Вашингтоне со своей сестрой Ли, Марлоном Брандо и его продюсером, Джорджем Ингландом. Ли, которая дружила с Ингландом, предложила провести спокойный вечер в «Жокей-клубе», любимом французском ресторане Джекки. Но через несколько минут после их прибытия туда нагрянули репортеры и фотографы, и Джекки с Ли пришлось удирать через кухню. Брандо и Ингланд вышли через дверь.

«Я совершил большую ошибку, — заявил Брандо репортерам. — Я прибыл в Вашингтон на конференцию американских индейцев. Я даже не знаком с миссис Кеннеди».

«Мистер Ингланд помогает организовать фонд имени Кеннеди в Нью-Йорке, — говорила Памела Турнур, — и, я думаю, ужин имел к этому какое-то отношение. Они не хотели оставлять вдову в одиночестве и поэтому пригласили ее в ресторан».

У Джекки сложилось впечатление, что журналисты следуют за ней по пятам. Она просто никуда не могла пойти. Но некоторые репортеры старались защищать молодую вдову. Одна журналистка из «Вашингтон пост», которая сама была вдовой, вспоминает, как она увидела Джекки в ресторане Билли Мартина «Кэрридж Хаус», в Джорджтауне. «Я сидела с подругой в дальнем углу, где есть бар, в котором играет пианист, и ни на кого не обращала внимания. Телохранитель, сопровождавший Джекки, узнал меня и стал задавать мне всякие вопросы о том, что я делаю в ресторане. Я подняла глаза и увидела Джекки, сидящую за столиком с Робертом Макнамарой, обнимая и целуя его. Она к тому, времени уже напилась, и мне было очень жаль ее. Когда она встала и направилась в туалет, ее слегка качало. Люди, конечно же, узнали ее, но никто ничего не говорил о ней, и я, разумеется, не собиралась писать об этом, так как, потеряв мужа, вполне понимала ее и сочувствовала ей».

В конце концов, Ли Радзивилл уговорила сестру переехать в Нью-Йорк, где ее не будут до такой степени осаждать туристы. «Тебе нужно уехать из этого мрачного города, — говорила она. — Вашингтон полон болезненными воспоминаниями». Джейн Райтсмен, подруга Джекки по Палм-Бич, также советовала ей поменять место жительства. Она сказала ей, что на Пятой Авеню продается квартира. Джекки вылетела в Нью-Йорк и посетила здание из серого гранита неподалеку от Центрального парка. Осмотрев квартиру на пятнадцатом этаже с личным лифтом и двадцатью тремя окнами, она решила переезжать. «Квартира идеальная, — говорила она Андре Мейеру, ее советнику по финансам и председателю банковской фирмы «Лаза Фрер», — если вы считаете, что в нее можно вложить деньги, я куплю ее». Квартира стоила 200 000 долларов.

В то время как Джекки проводила лето в Хианнис Порт, ее служащие сделали официальное заявление о том, что миссис Кеннеди решила переехать из Джорджтауна в Нью-Йорк, так как считает, что смена обстановки благотворно отразится на ней и ее детях.

Этим летом Джекки продолжала говорить об убийстве мужа, не в силах забыть варварский акт насилия, имевший место в Далласе. «Я больше никогда туда не поеду, — говорила она. — Вы представить себе не можете, что я испытала, когда, разбирая вещи Джека в Белом доме, обнаружила в ящике шкафа набор запонок с картой Техаса. О Боже, это ужасно. Я была так предана ему, что однажды легкомысленно заметила, что он должен пожизненно быть президентом! Нет, сказал он, восемь лет президентства — достаточно большой срок для любого человека. Он надеялся, что его переизберут.

У меня никогда не было своей жизни. Я жила ради Джека. Просто не верится, что больше никогда не увижу его. Иногда я просыпаюсь утром и хочу сказать ему что-то, но его нет рядом со мной… Почти все религии утверждают, что существует загробная жизнь, и мне хочется верить в это.

Джек был особенным человеком, и я знаю, что он видел и во мне необыкновенные качества… Те три года, что мы провели в Белом доме, стали нашими самыми счастливыми годами. А теперь все это в прошлом…»

По настоянию Роберта Кеннеди Джекки собралась развлекаться. Она летала в Вермонт, чтобы покататься там на лыжах, отдыхала в Вест-Индии с Полем Меллоном, делала покупки в Нью-Йорке и совершила круиз вместе с Райтсманами. «Когда я путешествую, со мной все в порядке, — говорила она, — но стоит вернуться домой, как я начинаю испытывать пустоту и угнетенность». Вскоре Тедди Кеннеди пострадал, летя на личном самолете, который потерпел катастрофу в тумане возле Дорхэмптона, штат Массачусетс. Двое его спутников погибли, Кеннеди несколько недель находился в критическом состоянии. Джекки вместе с Бобом летали навещать его. Когда они зашли в кафетерий при больнице, Джекки сказала: «О, Бобби, как же нам не везет».

Верховный прокурор сам находился в отчаянном положении и полной неуверенности относительно своего будущего, зная, что ему не дадут эффективно работать в администрации Линдона Джонсона. Техасец считался недостойным преемником брата Роберта. Это был грубый, малообразованный человек, который никогда не попал бы в Белый дом, если бы не Кеннеди. Бобби презирал его.

В то время как президент Джонсон начал проводить свою политику, Бобби Кеннеди намеревался продолжить дело своего брата и осуществить его мечты. Пользуясь популярностью в народе, который считал его преемником Джона, Бобби решил баллотироваться в сенат от штата Нью-Йорк, используя это положение как трамплин для выдвижения своей кандидатуры на выборах в президенты. Появившись на съезде демократической партии в Атлантик-сити, он под аплодисменты присутствующих, которые были растроганы до слез, представил фильм о Джоне Ф. Кеннеди и сказал, цитируя Шекспира: «Когда он умрет, пусть его тело превратится в яркие звезды, которые так украсят небо, что все немедленно полюбят ночь». До конца своих дней Бобби называл своего обожаемого старшего брата не иначе как «президент», никогда не называя его Джеком. А Линдона Джонсона он называл или «Джонсон», или «этот человек».