Жало белого города

– За хранение и продажу, Эстибалис. За продажу его тоже судили.

– О’кей, и за продажу. Но сейчас он реабилитирован. Разве это его делает более подозрительным, чем любого другого виторианца?

– Статистически не делает, но не это делает его подозрительным в этом деле. Я не могу игнорировать столько совпадений. Не говоря уже о рогипноле. Разве он не может получить доступ к этому наркотику и знать особенности его действия?

– Унаи, я признаю, что Энеко не подарок, но неужели ты и вправду думаешь, что сидишь рядом с сестрой серийного убийцы?

– Пока я ничего не скажу заместителю комиссара. Но с Энеко я поговорю. Ты не будешь предупреждать своего брата, иначе помешаешь расследованию и тебя отстранят от дела.

– Только если ты все ей разболтаешь. С чего вообще начался этот разговор?.. Ах да, ты спросил, по-прежнему ли мы заодно.

– И я готов повторить, Эсти. Поверь, я это сделаю. Я знаю, что у тебя сейчас тяжелый период из-за болезни отца. Думаю, что и Трав… что Энеко хоть и не святой, но тоже переживает. Однако я должен кое-что проверить. Так бы поступила и ты, если бы мой брат Герман оказался под подозрением. Я всего лишь хочу убедиться, что всё в порядке, и выбросить твоего брата из головы, понимаешь?

– Неужели ты не видишь, что этот мужик в сто раз более подозрителен? – сказала она, кивнув на белый микроавтобус в ста метрах от нас. Он сбавил скорость, Эстибалис тоже притормозила.

– Конечно, Эсти. Вот бы он и вправду оказался убийцей, и кровопролитие прекратилось бы. Но пока я вижу только отца, отрицающего очевидное. Да, наверняка в семейной жизни этот человек невыносим. И все же мне кажется маловероятным, что он способен убить еще трех человек, чтобы скрыть единственную цель – убийство дочери, и за несколько недель так успешно подготовить и скопировать убийства, совершенные Тасио много лет назад.

– В любом случае наши сомнения вот-вот рассеются, – откликнулась Эстибалис.

Микроавтобус свернул с дороги Пеньясеррада и направился к свалке Гарделеги, где находили последнее пристанище все городские отбросы. Птицы-падальщики кружили над горами мусора, муниципальные мусоровозы вываливали грязные потроха города.

– Куда это он? – прошептала Эстибалис, сворачивая на дорожку, идущую между огороженными участками – земли.

– Видимо, пытается проникнуть в самую старую часть свалки, ту, что сейчас заброшена.

В нескольких сотнях метров от нас микроавтобус наконец остановился. Наш автомобиль оставался почти невидимым: от него нас отделял поворот дороги.

Антонио Фернандес де Бетоньо вылез из микроавтобуса, открыл задние двери и принялся выгружать большие квадратные коробки из коричневого картона. Подхватив одну из них, он толкнул спиной маленькую аварийную калитку в ограде. К нашему удивлению, та послушно открылась.

Я достал из бардачка маленький бинокль «Конус», который мы обычно использовали для слежки, и заглянул в окуляры, чтобы последить за его перемещениями внутри свалки.

– Ну, что видишь? – разочарованно спросила Эстибалис. – Я отсюда ничего не могу рассмотреть.

– Открывает коробку, которую держал в руках, вытряхивает в мусор ее содержимое: одежда, туфли на каблуках…

– Он избавляется от улик, Кракен. Мы должны немедленно его задержать, – воскликнула Эсти, увидев, что я открыл дверцу, собираясь выйти из машины.

– Нет, погоди! – затормозил ее я.

Все коробки были отмечены логотипом оптики: несомненно, это были те самые, которые, по словам продавца, хозяин магазина вынес этим утром со склада. Затем подозреваемый вернулся к микроавтобусу и принялся разгружать другие коробки, меньшего размера. Черные, разнокалиберные. В таких вряд ли могли поместиться личные вещи. Мне не терпелось узнать, что внутри.

– Унаи, если его не задержишь ты, это сделаю я, – торопила меня Эстибалис. – Даю тебе две минуты.

– Я не согласен, инспектор. Было бы разумнее дождаться и посмотреть, от чего он на этот раз собирается избавиться. Мы не имеем права задерживать человека за то, что он выбрасывает мусор.

– Инспектор Айяла! – в ярости прошипела Эсти. – Минута сорок секунд.

Я всмотрелся в коробки поменьше, которые оптик – поспешно разбирал, полностью поглощенный своим – делом.

– Это не коробки! – воскликнул я. – Это архивы. Он снова вошел внутрь свалки и направляется к груде мусора.

– Так-так, посмотрим…

– Подожди! Господи, он вытряхивает содержимое…

– Что?

– Кажется, это вырезки из старых газет.

Эстибалис нажала на газ и подъехала к тому месту, где стоял микроавтобус. Мы больше не прятались.

Увидев, что наша машина свернула к микроавтобусу и остановилась, оптик испуганно бросился в кабину, но Эстибалис уже припарковалась и выскочила из машины.

– Стой, полиция!

Моя напарница вытащила свою 9-миллиметровую полуавтоматическую пушку и прицелилась ему в голову. Я хорошо знал Эсти и понимал, что стрелять она не собирается, но оптик поднял руки. И правильно сделал. В ежеквартальных тренировках по стрельбе Эсти не было равных. У нее был глаз-алмаз, она не промахивалась.

Потный от ужаса Антонио Фернандес де Бетоньо замер. Все его тело дрожало, даже усы.

– Не стреляйте, прошу вас! Это всего лишь экологическое преступление, за такое не расстреливают.

– Стойте неподвижно, руки вверх, остальное решит суд, – крикнула Эстибалис, продолжая целиться.

Я вошел за ограду свалки, надел перчатку и поднял газетные вырезки цвета сепии, которые оптик выронил, пытаясь бежать.

Все вырезки были посвящены двойному убийству в дольмене, в селении Ла-Ойя, в соляной долине… Большая часть относилась к давним преступлениям, но были среди них и свежие заметки о скором выходе на свободу Тасио Ортиса де Сарате.

Я подошел к оптику и показал ему вырезки. Он кивнул и в отчаянии схватился за голову.

– Антонио Фернандес де Бетоньо, нам придется забрать с собой весь этот материал, а также попросить вас проследовать с нами в отделение полиции. Вы задержаны как подозреваемый в смерти вашей дочери, а также Алехандро Переса де Аррилусеа.

12. Зеленое кольцо

Ты пересекаешь порог и попадаешь в волшебный мир – иначе говоря, в мозг убийцы с его правилами и законами, #Кракен.

1 августа, понедельник

Подозреваемый, уже в наручниках, ждал в кабинете для допросов отделения Лакуа. Эстибалис пристально смотрела на него через окошко в коридоре, хмуря брови. Антонио Фернандес де Бетоньо был ошеломлен арестом, но все еще сохранял свою странную безмятежность, которая так раздражала мою напарницу.

Он с любопытством рассматривал наручники, как разновидность хирургических инструментов XIX века, будто пытаясь взглядом отпереть защелкивающийся механизм и покинуть это место все с тем же выводящим из себя спокойствием.