Жалоба. С применением силы

Вот, «Охотники на снегу», пошаговое описание фрагментов: группа охотников, собаки, вывеска на трактире, костер у входа в этот самый трактир, женщины, поддерживающие огонь, каток с детьми, еще дальше — скалы и на переднем плане — куст. Взгляд обежал картину, все. Но не совсем — брейгелевский холст был записан целиком, а в стихотворении между фрагментами зияет пустота, неизбежная, как пробелы между словами в тексте. И в этих зияних — ощущение холода, того самого, экзистенциального, из которого и растет брейгелевское отчаянье.

Но само движение взгляда — оно еще осложнено раздробленностью, которую создают разрывы строк «по живому», когда единая синтаксическая и визуальная группа «режется» между строками:

…в пространство холста входят охотники следом псы вывеска косо висит на трактире олень и распятие…

Эта техника взгляда, с ее разрывами и «искусственной сборкой», пришла из кубизма: именно он так работал с визуальными восприятиями, «выкладывая» на поле холста фрагменты, лишь иллюзорно существующие в сознании одновременно, а на деле — «сшиваемые» нашим сознанием в единое целое из отдельных микровпечатлений, из взгляда, обегающего объект. Так, нам кажется, будто мы в каждый момент целиком схватываем лицо собеседника, а взгляд — перебегает: губы, глаза, бровь, родинка на щеке…

И тогда «Картинки…» Уильяма Карлоса Уильямса — это Брейгель, увиденный в оптике «после Пикассо». При этом Уильямс не описывает, а воссоздает — средствами языка — брейгелевский холст. Собственно, это был ответ на все те вопросы, которые поэт пытался разрешить в «Патерсоне» — как связаны чувственно-визуальный опыт и язык, язык и мышление. Жизнь и творчество описали круг и оказались цельными и настоящими. И последним аккордом этой жизни стало присуждение книге «Картинки, по Брейгелю, и другие стихотворения» Пулитцеровской премии — по сути, признание сборника литературным событием года. Премия была присуждена посмертно.

Антон Нестеров

Уильям Карлос Уильямс Жалоба Стихи

Воспоминания об апреле

Ты говоришь — любовь есть то, любовь есть это: Метелки тополей, сережки ивы — когда причесаны дождем и ветром, дрожат, роняя капли, капли — в такт качаньям веток. Брось! Любовь сюда еще не приходила.

Le M'edecin Malgr'e lui [9]

Стоило бы помыть Стены в моем кабинете Ржавчину надо бы счистить На инструментах, их все Разложить аккуратно Бутылки для химикатов пора бы давно проветрить да и наполнить вновь, новую Лупу купить. Журналы — На край стола, чтоб не валялись В стопках — И просмотреть их — Последние десять лет — Отметить Нужные все статьи. И, полагаю, стоит Пролистывать новые книги. Еще нужен счет у портного И приходящий уборщик. Бороду отпустить, больных провожать Многозначительным взглядом Кто знает, может, тогда Снизойдет ко мне Милая Леди И жизнь потечет в приятстве? И удача На моей стороне, коль Мысли мои не об этом?

9

Лекарь поневоле (франц.). Обыгрывается название пьесы Мольера. (Прим. перев.).

Жалоба

Меня зовут — я иду. Дорога обледенела, после полуночи изморозью подернуты края колеи. Дверь обычно открыта. Улыбаюсь, вхожу, стряхиваю иней. На этот раз в постели, женщина, на боку. Она больна. Может быть, рвота, может быть, роды: десятый ребенок. Возвеселитесь и пойте! Ночь — это комната, что затенена для любви, пусть даже золотой луч солнца пробьется сквозь жалюзи. Убираю со лба ее волосы: диагност чужой боли, я преисполнен сочувствия.

Портрет некой леди

Бедра твои — яблони в цвету, что белизну взметнули в небо. Какое небо? Небо, где Ватто подвесил туфельку возлюбленной. Колени твои — южный бриз или снежинки, что летят — в лицо. Кем, кем был Фрагонар? Как будто это что-то объясняет. — Конечно, да! А ниже колен — доверимся мелодии, и там — один из этих светлых летних дней, высокая трава твоих лодыжек, мерцанье маяка на берегу — На берегу? Каком? — Песок налип на губы. Какой там берег? — Берег: лепестки. Откуда знать мне? Берег? Что за берег? — лепестки, нападавшие с яблони нездешней — Какой берег? Я повторяю: яблоневый цвет.

Марку Антонию, на небесах

Тихий утренний свет отраженный — сколько раз — отраженный травой… деревьями… и облаками он вливается в комнату (окна на север) и касается стен: трава… деревья… и облака. Слышишь, Антоний: трава… деревья… и облака Почему ты бросился вслед за возлюбленной там, при Акциуме? Или, просто: ты знал — ее тело — за пядью пядь от пальчиков ног до корней волос и опять вниз, губами… и видел сквозь неистовство битвы — ее: траву… деревья… и облака — И теперь ты На небе, чтоб слышать меня.

Посвящение дятлу

Птица среди голых веток в декабре Декабрьская птица в наготе ветвей твой резкий крик напоминает о смерти что стена — ньем мы почтили в былые дни воплем поминальным криком боли проклятьями богам что были так скупы на милость соловей этой зимы когда леса закрыты снегом как занавеской окно напротив

Картинки, по Брейгелю

I. Автопортрет

Зимняя красная шапка и голубые глаза что улыбаются голова да плечи только они и втиснулись в рамку когда руки сложены на груди большое правое ухо легкий наклон головы теплая куртка крупные пуговицы застегнуты до подбородка нос картошкой вот только краснота глаз ибо слишком уж пристально вглядывался он в мир да хрупкость запястий выдают человека не так чтоб привычного к физическому труду и еще эта небритость когда времени нет ни на что кроме картин

II. Пейзаж с падением Икара

По Брейгелю падение Икара произошло весной пахарь вел по полю борозду все великолепье года пришло в движенье сон стряхнув и вожделея под лучами солнца оплавившими воск у чьих-то крыльев и было ли кому какое дело до всплеска в море так утонул Икар