Жан Баруа

Здесь – ванная. А здесь комната… Жюли. Как видите, совсем рядом. (Паскалю, принесшему багаж.)Поставьте возле окна.

Радость его улетучилась; он больше не в силах выносить эту сцену: чувство горечи охватывает его… Надо прекратить все это.

(Обращаясь к Мари, которая избегает его взгляда.)Ну, теперь мы вас оставим, хорошо? Вы, верно, хотите распаковать свои вещи?…

Аббат. К тому же мне надо торопиться на поезд. Я хочу проститься с вами, дорогое дитя.

Голос его приветлив и тверд. В нем чувствуется равнодушие к земной жизни, характерное для человека, который живет ради жизни иной. Он будто говорит: «Мне жаль вас, но вы сами стремились к этому испытанию; к тому же ведь бог всегда с вами».

Баруа вводит аббата в свой кабинет.

Его руки дрожат, воля напряжена до предела. Он через силу улыбается.

Баруа. В котором часу ваш…

Он не может кончить фразу; сжав голову руками, тяжело опускается на стул, и внезапно тело его сотрясается от рыданий. Это неотвязное воспоминание о молодой Сесили; глаза ребенка, полные тревоги; бесконечная нежность, вдруг охватившая его самого… Какая, оказывается, ответственность – породить плоть, которая тоже может страдать!

Аббат бесстрастно смотрит, засунув пальцы в рукава сутаны.

Он думает о скале, которой коснулся Моисей, но упрямо сдерживает жалость.

Баруа встает, вытирает глаза.

Простите… Все это меня взволновало, я стал теперь так нервен…

Аббат берет свой молитвенник и шляпу.

В котором же часу ваш поезд?

Два часа спустя.

Баруа, не переставая, ходит от окна к двери, прислушиваясь ко всем шорохам в доме. Он не в силах больше ждать. Быстрыми шагами идет к комнате Мари.

Там тихо.

Он стучит.

За дверью испуганное движение.

Мари. Войдите.

В вечернем сумраке две фигуры вырисовываются на светлом квадрате окна. Женщины только что поспешно встали; их стулья сиротливо стоят посреди комнаты.

Сердце Баруа сжимается.

Баруа. Вы сидите без света?

Он поворачивает выключатель, и взгляд его встречается со взглядом Жюли; четки свисают у нее с руки. У Мари вырывается едва заметный жест; ее покрасневшие веки опущены.

Вы уже распаковали свои чемоданы? Вам ничего не нужно? (Жюли.)Обращайтесь за всем к Паскалю… Он славный малый и сделает все, что надо. (Мари.)Хотите, пройдем ко мне в кабинет и побудем там до обеда… Я покажу вам дорогу.

Дочь послушно следует за ним.

Он поворачивается к ней.

Похоже, будто я веду вас на гильотину…

Она пытается улыбнуться, но от его ласкового тона ей хочется плакать.

В кабинете Баруа зажигает все лампы и весело придвигает кресло Мари; она садится на краешек.

Ему так же неловко, как ей: он чувствует себя смешным и старым.

У Мари узкий, немного выпуклый лоб. Цвет лица – какой бывает у брюнеток: прозрачно-розовый с внезапным румянцем, свежий, точно у цветка. Светлые и строгие глаза; их серо-голубой цвет кажется неожиданным в сочетании с черными бровями, отмеченными тем же скорбным изломом, что у отца. Подбородок свидетельствует о сильной воле. Но тонкие очертания носа, смешливая складка у рта смягчают суровое выражение лица. От нее веет очарованием здоровой и гордой юности.

Баруа. Да, я прекрасно понимаю, как тяжело для вас все это: разлука, Париж, незнакомая квартира… и потом я… (Она делает робкое движение протеста.)Нет, нет, я очень хорошо себе представляю… Ведь я и сам. видите, теряюсь в вашем присутствии, не знаю, как выразить свои мысли… (Ее милая улыбка ободряет его.)И все-таки вам самой пришло в голову приехать сюда на два месяца… Я никогда не посмел бы об этом просить… И вот вы здесь; ничто не мешает нам теперь жить в ладу. Ничто, не правда ли?

Она отвечает с видимым усилием.

Мари. Да, отец.

Он с раздражением думает: «Отвечает, как на исповеди».

Лицо его принимает серьезное выражение.

Баруа. Я совершенно не знаю, что… вам рассказывали обо мне…

Она внезапно краснеет и останавливает его протестующим жестом. Он читает в ее взгляде отказ и продолжает дружеским тоном.

Во всяком случае, раз уж вы пожелали… (в его голосе слышится вопрос)…со мной познакомиться, я решил честно вам все объяснить. Вы можете считать меня непоправимо виноватым перед вашей матерью и перед вами. Я и сам кое в чем упрекаю себя; но есть доводы «за» и «против»… Вы еще слишком молоды, Мари, чтобы понять эти вещи, но я постараюсь рассказать вам обо всем осторожно и честно.

При слове «честно» она поднимает голову.

Паскаль (торжественно).Мадемуазель, кушать подано.

Она c удивлением поворачивает голову.

Баруа (улыбаясь).Вы видите, я уже ничего не значу в этом доме… Вы – хозяйка. (Поднимаясь.)Идемте к столу. Вечером, если вы не устали, мы поговорим обо всем.

После обеда.

Лед сломан.

Мари первая входит в кабинет и замечает завернутые в бумагу цветы.

Maри. О, их надо поставить в воду…

Баруа (Паскалю, который приноситкофе). Паскаль, отдайте цветы Жюли, она их…

Мари (быстро).Нет, нет, дайте мне… У вас найдется ваза побольше?

Паскаль приносит вазу и смотрит, как она ставит цветы; потом, не переставая улыбаться, уходит.

Баруа. Мари, вы покорили Паскаля.

Она смеется.

Хотите кофе?

Мари. Нет, я никогда его не пью.

Баруа. Тогда, раз вы хозяйка, налейте мне… Полчашки. Больше мне теперь не разрешают. Спасибо.

Они улыбаются, как дети, играющие во взрослых.

(С дружеской прямотою.)Знаете, Мари, с тех пор как вы здесь, я задаю себе один и тот же вопрос: «Почему она захотела приехать?»

Молчание.

(Пылко.)В самом деле, почему?

Мари больше не улыбается. Не поведя бровью, она выдерживает взгляд Баруа; потом качает головой, будто говоря: «Нет, может быть в другой раз… Сегодня – нет!»