Жандарм 2

Ставки приняли все, положив по одной вытянутой из собственных колод карте перед собой. Аверьин закончил тасовать свою колоду, и игра началась.

Не сказать, чтобы мне совсем не везло, но выигрывал я не чаще раза за семь-восемь пройденных партий. После каждой пятой сдачи Алексей Егорович поднимал ставку на пять рублей, и мы уже дошли до двадцатки на кон от игрока. Больше остальных выигрывал майор Мерушкин. Примерно каждый третий-четвертый круг был за ним.

За столом молча мы не сидели. Обсуждали последние указы Его Величества, урожай зерновых, ситуацию на границах империи. Иногда касались и дам, а также отдельных их представительниц. Тут не обошли вниманием Воронцову, что неудивительно. Девушка она весьма скандальная по меркам столицы. Даже ее прибытие именно в этот салон, а не какой-то более статусный, куда ей был вход в отличие от присутствующих, пусть и не было чем-то скандальным, но заставляло говорить о ней, как о даме, плюющей на негласные правила поведения. Тот же Таланин видел в этом некий шарм и изюминку.

— Слышал, светлый князь хочет отдать ее замуж, — вещал Илья Иванович, — но ее поведение отпугивает потенциальных женихов. Хотя я бы от приятных вечеров с этой дамой не отказался.

На словах о замужестве Лиды в моей груди тут же вспыхнула ревность. А заодно — сочувствие. Ведь девушка получается примерно в том же положении, что и я. Только у нее не получится сбежать из дома на «вольные хлеба». Не поймут-с. Да и опасно это в разы сильнее, чем тот же поход в Хитровку. Там-то она понимала, что в самом плохом случае ей главное — выжить, а там папенька ее вытащит.

Но, как и сказал, говорили не только о дамах, но и обо всем на свете. Даже о погоде. Я слушал все максимально внимательно и не только из-за задания, но и потому что мне просто было интересно. Новые знания, отношение к тому или иному событию окружающих — это полнее раскрывало для меня окружающий мир. Поэтому неудивительно, что в какой-то момент меня насторожили слова Аверьина. Я сначала даже не понял, почему. Вроде он просто рассказывал о походе с супругой в театр, поддерживая разговор и тасуя колоду, но меня что-то задело. Зацепившись за эту мысль, стал прокручивать в голове прошлые высказывания Алексея Егоровича, благо запомнил все очень хорошо, но пока не мог поймать ускользающую мысль.

— Дама пик, — пока я погрузился в воспоминания, ставки уже все были сделаны и Аверьин стал по одной показывать карты. И уже на второй выпала карта, как у Мерушкина! — Вам снова везет, Роман Григорьевич, — улыбнулся он майору.

А меня в этот момент пронзило. За вечер Аверьин часто говорил о своей семье, вспоминая то как он ходил на скачки, то как его сын занимался фехтованием, или вот сейчас про свою супругу рассказывал. И каждый раз он словно невзначай упоминал, в какой одежде они были или говорил про какой-то аксессуар определенного цвета. И если сравнить, то потом окажется, что когда он говорил о том, что ходил на скачки в сером пальто, якобы потому что на нем следов грязи не видно, то после вскрытия карт у Мерушкина оказывался король треф, чудным образом совпадающий со второй вскрытой картой из колоды Аверьина! То же про его супругу в красном — дама червей. Сын в черном — валет пики. И так далее. И Мерушкин не выигрывал чаще лишь потому, что оба шулера, а сейчас я в этом практически не сомневался, не рисковали и «договаривались» таким вот интересным кодом лишь на каждом третьем-четвертом круге. Да и нужную карту из своей колоды Аверьин вытягивал не первой, а чаще второй либо третьей. Это закладывало некий риск, что первой выпадет карта у другого участника, и такое действительно бывало, но все же... Майор выигрывал определенно чаще остальных, сумев приумножить свой изначальный капитал почти в два раза! А ставки то растут. Я например каким-то чудом не иначе все еще выходил в ноль. Как пришел с восьми десятью рублями, так с ними и остался. Но учитывая повысившиеся ставки и частоту моих выигрышей, уже через три круга мне грозит уйти отсюда ни с чем. Надо срочно проверить свое предположение и, если оно подтвердится, действовать!

Следующие два круга Алексей Егорович ничего о себе и семье не говорил, а на третьем когда речь снова зашла о погоде, вновь упомянул, как его любимая Людмила Юрьевна промочила свое платье, забыв дома зонт. И так она об этом сокрушалась, ведь это было единственное розовое платье от знаменитого Лучианно Фортескью. Я тут же выбрал из своей колоды бубновую даму и стал ждать вскрытия карт. А заодно незаметно для окружающих создал «прокол» для ощущения эмоций Аверьина. С учетом пусть небольшой но практики на Таганке получилось создать его совсем мизерным и четко отделить чужие эмоции от своих. Пока от Аверьина исходила деловитая сосредоточенность. Но вот мы вскрыли карты...

— Однако, — удивленно покрутил шеей Боголюбов, смотря на одинаковые карты у меня и Мерушкина.

А я внутри довольно улыбался. Не ошибся! Да и недоумение со стороны Алексея Егоровича порадовало. Как и куш, который мы с майором сорвали с третьей карты и поделили пополам. Попробовал я почувствовать и эмоции Мерушкина, но там было глухо. Вообще ничего. Причем лицо его было нахмуренным, так что что-то он да ощущал. Не иначе использует артефакт по сокрытию, о которых нам Савелий Лукич вчера рассказывал.

Игра продолжилась, чтобы на четвертом круге наши с майором карты вновь совпали. Вот тут на нас уже стали коситься все за столом. У Аверьина к недоумению прибавился страх в эмоциях. Таланин был удивлен, а вот Анатолий испытывал азарт.

— Какая интересная и захватывающая игра, — улыбнулся он. — Такого на моей памяти еще не бывало.

— Новичкам везет, — мрачно посмотрел на меня Роман Григорьевич.

— Я не особо удачлив, — пожал я плечами. — Иначе бы выигрывал чаще.

— Кстати, Григорий, — обратился ко мне Илья Иванович, — вы почти ничего не рассказали о себе. Все время молчите...

— Просто я умею слушать, — смотря прямо в глаза Аверьину, сказал я. Страха у Алексея Егоровича прибавилось. — А о себе мне рассказать особо нечего, господа. Я почти год был в коме после ранения и потерял после этого память. Теперь наверстываю упущенное. Анатолий Васильевич может подтвердить.

— Истинно так, — кивнул блондин. — Григорий Мстиславович наверстывает во всем. И в играх, как сейчас, и с женщинами... — он многозначительно промолчал, но развивать тему не стал. Явно ведь на ту дуэль намекает. Не дает она ему покоя! — Но может вернемся к игре?

— Поддерживаю, — кивнул я, чтобы не развивать тему о себе.

К тому же, я понимаю, что если третий раз подряд моя карта совпадет с картой Мерушкина, то в удачу уже никто не поверит. Это понимают двое шулеров. И тут я встаю перед выбором: или разоблачить их, или же попробовать «развести на деньги». Но так, чтобы остальные игроки ничего не поняли. Вот последнее я и решил сделать.

— Алексей Егорович, — обратился я к нашему банкомету. Страх у него усилился, хотя внешне он это никак не показал, лишь приподняв бровь, что слушает меня. — Не сочтите за бестактность, что лезу в ваши полномочия, но почему бы нам не поднять ставку? Скажем, — тут я посмотрел на оставшиеся у меня деньги, коих после сорванного куша набралось ровно сотня, — до ста рублей? Все или ничего! — подвинул я купюры к центру стола.

Тот мой намек понял правильно. Вон как страх усилился, даже капелька пота на виске возникла. Фактически я ему только что поставил ультиматум — или я срываю банк и он остается со своей схемой, или не получаю ничего, но и его тайна вскроется и он тоже потеряет все. В том числе и репутацию, что гораздо важнее денег.

— Чтож, раз уж вы мой гость, я пойду вам навстречу. В этот раз, — намек однозначный, сейчас даст мне сорвать банк, но больше он такого не потерпит. И я должен буду тоже молчать о том, что вычислил его.

— Премного благодарен, — улыбнулся я. — Большего мне и не нужно.

— Эх, — подергав себя за ус, нахмурил брови Таланин.

У него денег для ставки не хватало, а игроком он оказался азартным.

— Никто не будет против, если я поставлю это? — снял он с пальца дорогой перстень.

— Он стоит больше, чем сто рублей, — заметил Аверьин.

— Ничего, я верю в свою удачу, — толкнул на середину стола перстень Илья Иванович.

Пожав плечами, Аверьин снова стал тасовать карты, назначив озвученную мной ставку. При этом упомянул своего сына, что тот тоже такой же горячий, как и я, и посочувствовал Мерушкину, у которого подрастает дочь. Сочувствовал тому, что та уже растет непоседой и что начнет выделывать, как достигнет подросткового возраста — одному богу известно. Еще и головой покачивал при этом, смотря на своего подельника.