Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 1

– Ты довольна, Изабо?

При этом ему очень хотелось увидеть, что выражает её лицо. Но королева, чтобы не выдать себя, лишь сильнее наклонила голову. Тяжёлый капюшон совершенно скрыл её от Бургундца, и тому пришлось довольствоваться только безразличным:

– Абсолютно.

Но довольна она не была.

Весь этот двор, сам Бургундец и даже родная дочь, вина которой заключалась только в том, что на политическом рынке она теперь стоила гораздо дороже матери, стали для Изабо ненавистны и враждебны. Преданная когда-то мадам де Монфор подала в отставку сразу же, как только над королевой нависла угроза судебного разбирательства. Теперь, по слухам, она занимала место старшей фрейлины при Мари Анжуйской. И, думая об этом с противным холодком в груди, Изабо, даже в собственных мыслях, страшилась признать, что поверенная во все секреты её прошлой жизни мадам была всего лишь ловкой шпионкой герцогини Иоланды.

«Я отомщу вам всем!», – как заклинание повторяла у себя в покоях неподвижная королева. «Дорожить мне нечем, кроме той жизни, что есть сейчас. И вас не спасут даже мои воспоминания о прошлом, потому что, заплёванное и залапанное вами же, оно ничего уже не стоит…»

Единственный, кого она не вносила в список своих жертв, был король, да и то лишь потому, что Изабо давно вычеркнула мужа из жизни.

Периоды просветления в больном разуме прекратились. Окончательно возомнив себя стеклянным сосудом, сквозь который всё видно, Шарль без конца кутался во всё, что попадало в поле его зрения и безумно пугался, если кто-то подходил к нему, держа что-либо в руках – он думал, что его хотят разбить. Особо важные бумаги, которые требовали только королевской подписи, герцог Бургундский подавал исключительно после того, как слуги накрывали несчастного безумца толстой, простеганной накидкой. Это успокаивало Шарля и он мог, почти спокойно, взять в руку перо и поставить свою подпись под документом, содержание которого герцог почтительно пересказывал на словах.

От самой же Изабо никакого внимания к супругу не было. В те редкие минуты, когда политическая нужда и этикет обязывали их появляться где-то вместе, она смотрела на мужа с тем же выражением, с каким говорила над телом мертвого Арманьяка: «Он смердит». Король больше не был объектом ни её забот, ни мести. Но герцог Бургундский был и оставался для Изабо тем самым охотником, оплошности которого она, затаившись, ждала. И, рассказывая всем подряд, что виновата в срыве переговоров только герцогиня Анжуйская, королева очень надеялась на общественное мнение, которое вынудит коротышку вступить в открытое противоборство с этой опасной женщиной. А уж она, в свою очередь, заставит его оступиться. И тогда у Изабо появится шанс показать и этой, ненавидящей её стране, и всему миру, чего она на самом деле стоит!

Однако, герцог вёл себя странно.

С одной стороны, он делал всё возможное, чтобы загнать дофина в угол. И ради этого совершенно загонял своего доверенного падре. Кошон сбился с ног, выезжая то в Понтуаз, то в Бове, то в Провене, где без сна и отдыха убеждал колеблющееся дворянство не оказывать молодому Шарлю и его сторонникам никакой поддержки. Но стоило дофину только намекнуть о готовности возобновить переговоры, как Бургундец делался любезным и сговорчивым и незамедлительно посылал своих представителей в Бурже или в Пуатье, в зависимости от того, где в это время дофин находился. На уступки по поводу условий договора он, конечно же, не шёл, зато свою готовность заключить союз демонстрировал широко и охотно, ничем с некоторых пор не выказывая раздражения его задержками.

Изабо терялась в догадках и додумалась даже до того, что Бургундец разгадал её тайные замыслы. Это пугало её несколько дней, до тех пор, пока в один из вечеров он вдруг не явился в покои королевы со странной смесью тревоги и азартного возбуждения на лице. С таким лицом коротышка вряд ли пришёл бы высказывать претензии и, уж конечно, он бы нисколько не тревожился, вздумай сообщить Изабо, что ничего у неё не выйдет. Нет. Так он мог прийти только затем, чтобы что-то выведать или сообщить. Поэтому, коротко глянув на лицо посетителя, Изабо мгновенно успокоилась.

Она как раз слушала в тысячный раз «Книгу о граде женщин» Кристины Пизанской и щекотала длинным пером мордочку хорька, недавно подаренного ей папским посланником. Хорёк скалил маленькие острые зубки, хватая перо сквозь прутья своей клетки и отчаянно скрёбся короткими лапками с крошечными белыми коготками. Изабо, вроде бы бесстрастно наблюдала за тщетными попытками зверька выбраться и защититься от назойливого пера, но игра эта явно доставляла ей удовольствие.

– Как женщина, ты должна была бы испытывать жалость к нему, – сказал герцог после того, как читающая фрейлина захлопнула книгу, согнулась перед ним в поклоне, и быстро удалилась по знаку королевы.

– Это животное существует для моего удовольствия, – лениво заметила Изабо. – Захочу пожалеть – пожалею. А пока мне хочется играть.

Она ткнула пером прямо в нос хорька и, не поднимая на герцога взгляда спросила:

– Зачем ты пришёл? Что-то случилось?

Вместо ответа герцог пересёк комнату, посмотрел в окно, затем вернулся, сел напротив Изабо, через стол рассеянно запустил руку в серебряную чашу с засахаренным миндалем, который королева последнее время потребляла в огромных количествах, и, набрав полную горсть, ссыпал орехи в рот.

Изабо с отвращением наблюдала, как он перемалывает её угощение, но выражение на лице сохраняла самое благожелательное. Предстоящий разговор обещал быть интересным. И хотя герцог вёл себя так, словно вообще ни о чём говорить не собирался, всё же, связанная с ним несколькими годами общих устремлении, Изабо уже научилась различать тонкости его настроения. Тот факт, что он явился к ней в покои без предварительной договорённости и даже без свиты, с которой предпочитал теперь ходить повсюду, ясно говорил о том, что случилось что-то важное. И это важное касается их обоих. Поэтому королева терпеливо ждала, когда миндаль в пасти герцога перемелется, а сам он придумает, наконец, с чего начать разговор.

– Ты стала много говорить о герцогине Анжуйской. Почему? – спросил Бургундец, сделанным безразличием выковыривая из зубов остатки сахара.

Изабо с тем же безразличием пожала плечами.

– А ты предлагаешь о ней забыть?

– Нет, конечно. Но я думаю, что у твоего Шарля хватает и других советников, которым можно предъявить претензии. Де Жиак, Ла Ир, дю Шастель…

– Не забывай, всех их позвала она.

– Пусть так. Но для женщины, которую я давно знаю, которая добилась своего и может вновь предаваться удовольствиям, ты ведёшь себя слишком агрессивно. И я хочу знать, в чём причина?

– Времена удовольствий прошли, Жан, – вздохнула Изабо, отбрасывая перо. – Но если тебе неприятно.., если ты боишься, что я собираюсь играться с кем-то ещё, кроме этого хорька, изволь, я забуду про герцогиню.

Бургундец раздражённо заёрзал на стуле.

– Я ничего не боюсь, Изабо. В деле управления страной ты мне не соперник. Но мне важно знать причину твоей ненависти к мадам Иоланде.

Изабо вскинула брови.

– Ненависти?.. Но кто тебе сказал, что я её ненавижу?

– У меня есть собственные уши и глаза. Они и говорят.

– Но я ничего особенного к ней не испытываю! Да, любви особой нет, но нет и ненависти. Только, вполне понятная неприязнь…

– Не лги!

Герцог повысил голос и королева напряглась. «Неужели, – подумала она. – Неужели он клюнул и готов сцепиться с Анжуйской мадам, только ищет достойный повод? Что ж, ваша светлость, тут я вам охотно помогу…»

– Ну, хорошо, – с неудовольствием откинувшись на спинку стула, Изабо тоже повысила голос. – Если это так важно, я скажу… Хотя, воспоминание не из приятных… Какое-то время назад она прислала мне совершенно хамское письмо. Так со своей королевой не обращаются…