Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 2

* * *

Комиссия, призванная решить вопрос о Жанне, подобралась довольно пёстрая, хотя некоторая система в подборе кандидатов всё же прослеживалась. Священнослужители, схоласты, теологи и ярые противники всякого рода ереси – с одной стороны, полагали себя людьми особо компетентными, но с другой, хорошо понимали, что выбраны были лишь благодаря их не самому значительному положению при дворе, чтобы, в случае чего, комиссия не выглядела слишком уж официальной. Поэтому, подспудно, каждому хотелось показать свою значимость и обнаружить что-то из ряда вон выходящее, чтобы порадовать высокого покровителя, доверившего им столь важное дело. Сторонники герцогини Анжуйской шли с твёрдой предрасположенностью чудо обнаружить, тогда как сторонники господина де Ла Тремуя заранее готовились разоблачать шарлатанство.

Однако, пройдя один за другим, нагибаясь и, словно кланяясь под низкой дверью в комнату, отведённую Жанне, все они вдруг поняли, что не знают, как быть дальше? И дело оказалось не в том, что поднявшаяся им навстречу девушка совсем не походила на крестьянку, несмотря на загорелое, слегка обветренное лицо – внутреннее благородство такой мелочью не скроешь. Но толпа, собравшаяся у входа, независимо он предубеждений, поразила пришедших отчаянной затаённой надеждой во взорах. Каждому вдруг пришло на ум, что явившаяся девушка, действительно, последнее, что им осталось, и признать, или не признать – не самое трудное. Но, что потом?

Сама же Жанна тоже не знала, как ей себя вести. Комиссия, конечно, являлась хоть каким-то шагом ей навстречу, но девушка была уверена, что говорить должна только с дофином, поэтому недоумённо смотрела на учёных мужей, пришедших неизвестно с какими полномочиями…

Молчание в комнате грозило затянуться, поэтому Жан Паскерель взял на себя смелость выступить вперёд и, ласково улыбнувшись, произнёс:

– Дитя, весть о твоём счастливом путешествии по захваченным землям дошла до нас, смущая многих надеждой на Божье благословение. Мы здесь затем, чтобы разобраться в этом вопросе и спросить, как на исповеди – правдивы ли слухи о тебе?

Недоумение на лице Жанны сменилось полным непониманием.

– Правдивы ли слухи? О чём?! О моём счастливом путешествии? Но, что вам ещё нужно, святой отец, кроме того, что я здесь, живая и невредимая?!

– О тебе говорят, как о Лотарингской Деве из пророчества, – не смутился Паскерель. – Про эти слухи мы и пришли узнать.

– А того, что она дошла сюда из Лотарингии вам мало? – сурово сдвинул брови стоящий за Жанной Пуланжи.

– Мы пришли говорить с этой девушкой без посредников, сударь, – высокомерно заявил увязавшийся за комиссией де Сеген.

– Так же и я желаю говорить с дофином без посредников, – повернулась к нему Жанна. – То, что я должна сказать, предназначается только ему, но никак не вам! А про слухи спрашивайте у других. Я себя Девой не называла, но готова принять это звание, как только передам Божью волю дофину, а затем и выполню её.

– Однако, без нашего одобрения тебя к королю не пустят, – с полным сознанием собственной власти над девушкой, процедил Сеген.

– Гореть тебе в аду, монах, если ты её не пустишь! – схватился за меч Пуланжи, которому кровь бросилась в лицо. – Эту девушку прислал Господь, и не тебе препятствовать Его воле, когда даже господин де Бодрикур уверовал настолько, что просит за неё!

– Если господин де Бодрикур был околдован дъявольскими кознями, в том беда небольшая, – осенил себя крестным знамением Сеген. – Гораздо хуже, если так же будет околдован наш король, которого эта девушка до сих пор именует дофином.

– Он не обидится на это, когда услышит то, что я должна ему передать, – посмотрела в глаза Сегену Жанна.

– Но, если это слова Божии, почему ты не хочешь сказать их сначала нам? – ласково спросил Паскерель.

– А разве дофин доверяет вам читать письма от других государей, прежде него самого?

Отец Паскерель посмотрел на девушку с уважением. И, судя по тихому ропоту за спиной, слова её произвели впечатление и на других членов комиссии.

– Слышали, святой отец? Похоже, эта девушка, которая так не любит посредников, уверяет нас, что сама является посредницей между Господом и нашим королём! – усмехнулся Сеген, который, как раз сейчас рассчитывал получить горячую поддержку со стороны Паскереля.

Но монах задумчиво молчал.

– Выходит, она слышит глас Божий так же отчётливо, как наш с вами, – надавил Сеген.

– Кто знает.., – прозвучал неожиданный ответ. – Святые пророки говорили, что слышали.., и мы теперь почитаем врагами тех, кто подвергал их слова сомнению…

– Но, как же так.., – начал было Сеген, однако Паскерель продолжил, не обращая на него никакого внимания.

– Вижу, дитя, что тайна, доверенная тебе велика и тяжела. И, конечно же, никто не смеет заставлять тебя доверить нам то, что предназначено только королю. Но отец Сеген прав – без вердикта этой комиссии двери в замок перед тобой не раскроются.

– Тогда исповедайте меня, святой отец, – сказала Жанна. – На исповеди не лгут, и я вам тоже не солгу.

Паскерель, со странной улыбкой, обвёл присутствующих взглядом.

– Ты меня опередила… Я сам собирался предложить тебе исповедаться одному из нас, и благодарен, что ты выбрала меня. Надеюсь, никто из братьев не станет возражать против такого исхода?

Сидевший в самом тёмном углу комнаты, тихий и незаметный Нуйонпон, выразительно поднялся, и возражений, даже если они в ком-то и зрели, не оказалось. Только обескураженный де Сеген, прежде чем покинуть комнату одним из последних, зло и нарочно толкнул поравнявшегося с ним в дверях Пуланжи. Однако, рыцарь удивил святого отца ещё больше, чем преподобный Паскерель – в ответ на злобный толчок он только широко улыбнулся.

* * *

Члены комиссии спустились вниз, в общую комнату.

– Не узнаю нашего Паскереля, – сказал приземистый плешивый монах, служивший когда-то на кафедре теологии при Наваррском университете. – Вот так, в одночасье, изменить мировоззрения всей жизни и опровергнуть самого себя!

– Показуха, – проворчал сбежавший из Парижа ещё в восемнадцатом году бывший причетник из Сен-Дени. – Уверяю вас, братья, здесь не обошлось без влияния некоей высокой особы.

– А мне кажется этот монах на зависимого не похож, – заметил Жан Шартье, учивший когда-то дофина истории и занявший теперь при его дворе должность историографа. – Не имел чести знать преподобного до сегодняшнего дня, но он показался человеком весьма достойным. С исповедью-то, как умно вышло…

– Да и девушка впечатляет, – подал голос монах, скрывающий лицо под тёмным, глубоким капюшоном. – Если меня спросят, я определённо скажу, что чудо нам явлено.

И без того обеспокоенный ходом дела, де Сеген круто развернулся к говорившему, но вдруг, с ужасом, нарастающим по мере понимания, узнал, еле видимые а глубине капюшона, длинный нос и выступающую вперед челюсть королевского камергера Гийома Гуффье.