Жанна д'Арк из рода Валуа

– Мантия нашего супруга должна оставаться той же и такой же, как при его жизни! Только не рваная, разумеется…

Фрейлины снова столпились возле порченого шлейфа, а в дверях показался управляющий замка. Выждав положенное время, чтобы герцогиня обратила на него внимание, он поклонился и полувопросительно оповестил:

– Господин Рене к вашей светлости.

– Проводите его в мой кабинет и попросите подождать…

С тех пор, как дела «дофинистов» пошли в гору, мадам Иоланда стала замечать, что вся замковая прислуга начала себя вести с важностью прислуги королевской. А заметив, всячески это поощряла. В другое время сообщение о визите сына было бы обставлено с большей простотой – он бы просто пришёл и вошёл. Но пора.., пора уже привыкать к тому, что этот двор не жалкая попытка упрямого бастарда доказать, что в его жилах течёт королевская кровь. Тут и без Шарля таких молодых людей хватало. Взять хоть Дюнуа, чьим отцом был брат короля, или Алансон, чей род восходит к первому королю династии. Да хоть бы и её Рене – сын короля Сицилийского и внук короля Арагонского… Каждый из них, будь сейчас прежние времена, обладал бы собственным двором. Но они приехали служить дофину, и теперь здесь всё должно быть, как при дворе настоящем, королевском, без той простоватой фамильярности, которая установилась ещё в годы малолетства Шарля, не имеющего даже слабой надежды стать, не то чтобы королём, но просто любимым сыном…

– Отдайте белошвейкам и лично проследите, чтобы не испортили ещё больше, – велела фрейлинам мадам Иоланда, бережно снимая мантию. – После того, как я надену её на коронацию дофина Шарля, следует заказать драгоценный короб и хранить эту мантию вечно, в память о нашем дорогом супруге.

Фрейлины почтительно разложили мантию на специальной подстилке и присели в поклоне, провожая герцогиню, которая, бросив беглый взгляд в зеркало, отправилась в кабинет.

Рене стоял у окна. Не услышав шаги матери, он продолжал глядеть на дальний лес, зеленеющий молодой листвой. Лицо его было серьезно и задумчиво, а мысли, кажется, витали очень далеко, так что мадам Иоланда получила возможность полюбоваться сыном, не будучи замеченной.

Мальчик сильно возмужал, пройдя боевое крещение в нескольких вылазках против англичан. Стал спокойней в движениях и смотрел теперь более жёстко. И, хотя не был похож на отца лицом, напоминал его статью и трогательно-узнаваемой манерой встряхивать головой, когда снимал шлем или шляпу. Впрочем, шляп он уже не носил. Щёгольские наряды были отставлены, и даже теперь, придя к матери, Рене надел легкую кольчугу с панцирем и нарамниками.

– Ты собираешься в поход? – спросила мадам Иоланда, обводя рукой боевой наряд сына.

Очнувшийся от раздумий Рене повернулся к матери и с улыбкой поклонился.

– Кажется, мы собираемся вместе, матушка. Мне сказали, ты примеряешь мантию отца… Это из-за воспоминаний, или предстоит поход на королевский двор?

– Всё вместе.

Мадам Иоланда подошла к сыну, заботливо поправила сбившийся белый шарф на его плече, который Рене, как и вся здешняя молодая знать, носил в знак траура по Франции и кивнула ему на стул, сама опускаясь в полукруглое венецианское кресло.

– Ты по какому-то делу?

– Я соскучился…

Герцогиня внимательно посмотрела на сына. «Нужно будет научить его притворяться более умело», – подумала она, нисколько не обманываясь наигранной беззаботностью. Рене явно пришёл поговорить о чём-то важном, но не знал, как начать, поэтому «соскучился» прозвучало у него неубедительно, и улыбка, призванная подкрепить слова, вышла какая-то косая. «Вероятно, мальчик волнуется из-за своего двойственного семейного положения, и не решается заговорить – считает проблему слишком мелкой. А не решать её тоже не может…», – предположила мадам Иоланда.

Как только пришло известие о подписании договора в Труа, свадьбу с Изабель Лотарингской сыграли почти молниеносно.., на бумаге. На пышные церемонии не тратили ни средства, ни время, отложив «семейное» празднество до лучших времён. А наступить они должны были скоро – герцог Карл осмелел настолько, что стал открыто выражать своё недовольство англо-бургундскими действиями, и вот-вот должен был подать в отставку. Тогда-то, по обоюдному согласию, брак и будет комсуммирован. Но пока Рене ходил, ни муж, ни холостяк и с лёгкой руки де Ре получил у местной молодёжи довольно обидное прозвище… Вероятно, нанося визит матери, он надеялся, хоть как-то ускорить процесс…

«Или мальчик в кого-то влюбился, что в его возрасте давно должно было случиться, и теперь разрывается между чувством и долгом..,» – подумала мадам Иоланда, вспомнив, что бывает и такое. Но первой поднимать тему не стала. Пускай учится. В том будущем, которое было уготовано Рене, требовалось умение твёрдо держать разговор самому.

– Ла Файет хвалит тебя, – сказала она. – Говорит, из тебя получился хороший воин.

– Вы же знаете, матушка, для меня это не главное.

– Для тебя – может быть. Но я рада. У хорошего воина больше шансов остаться в живых.

– Если Ла Файет и дальше не будет пускать меня в самое пекло, я останусь в живых даже не будучи хорошим воином.

Герцогиня рассмеялась.

– Пожалей его, Рене. Если с тобой случится что-то страшное, Ла Файету проще будет погибнуть самому, чем сообщить об этом мне.

Рене озабоченно побарабанил пальцами по колену.

«Ну!», – мысленно подтолкнула его мадам Иоланда.

– Так зачем вы примеряли мантию, матушка?

Герцогиня вздохнула.

– Хочу надеть её на коронацию Шарля.

Теперь пришла очередь рассмеяться Рене. Его всегда восхищало умение матери жить, опережая сегодняшний день и видеть будущее так, словно оно уже свершилось в полном соответствии с её планами. Однажды, шутки ради, он спросил, как ей это удаётся, а в ответ услышал: «Нужно чаще закрывать глаза, так видно много дальше, чем возле носа». Но говорить о коронации дофина сейчас было, пожалуй, слишком дальновидно.

– Ты зря смеёшься, – покачала головой мадам Иоланда. – По сведениям, которые я получаю из Парижа, король совсем плох. А Монмут уже полгода топчется под Мо, теряя армию так же, как под Арфлёром. Но там они дохли от жары и желудочной эпидемии, а здесь – от холода и простуды… Как видишь, осады английскому королю явно не удаются. Говорят, он тоже болен. И очень подавлен своими неудачами. Откуда нам знать, насколько сильно и одно, и другое?

– Надеюсь, что смертельно, – без улыбки заметил Рене. – Как думаете, матушка, Мо сдадут?

Мадам Иоланда молча кивнула.

– И ничего нельзя сделать?

– Зима измотала их сильнее, чем английскую армию. Вряд ли в живых осталась, хоть треть населения…

– Проклятье.., – пробормотал Рене, опуская голову.

– Мы не можем двигать армию к Мо по весеннему бездорожью, – чувствуя в глубине души гордость за это его отчаяние, сказала мадам Иоланда. – Второй Азенкур нас уничтожит. Но, если король Шарль умрёт, мы сможем сами короновать дофина и выставить впереди него армию, хорошо отдохнувшую за зиму, против поредевшей армии Монмута, который до Реймса в этом случае, даже не дойдёт.

– У Монмута родился сын, матушка. По договору в Труа, он станет единым королем Англии и Франции после смерти и нашего короля, и своего отца. Даже если Монмут не дойдёт до Реймса, туда довезут его сына!

Рене выпалил это сгоряча и только потом, опомнившись, осторожно посмотрел на мать. С некоторых пор любое упоминание о договоре в Труа заставляло её брезгливо морщиться, хотя раньше было и того хуже – она просто выходила из себя. Но сегодня герцогиня пропустила это упоминание мимо ушей.