Жасминовые ночи

Разрешения на полет они ждали в металлической будке в конце взлетно-посадочной полосы.

– Какая тут ситуация, парни? – спросил Скотт. – У нас есть хоть маленький шанс победить, хотя бы такой, как у комочка снега в аду?

– Ну, в общем-то, снежки тут долго не живут, – вежливо отозвался Барни.

– Ох, очень английский ответ, без конкретики. – Канадец нахмурился и взглянул на Дома. – Но все-таки каков расклад?

Что ж, вопрос разумный.

– Ну, у гуннов есть аэродромы в Тунисе, Ливии и еще несколько в Западной пустыне. Их войска продвигаются на восток. Во всяком случае, пытаются это делать. Если они займут Александрию и Каир, мы окажемся в заднице. Так что наша главная задача – не допустить этого.

Тут он замолк и сплюнул попавший в рот песок. Разговор продолжил Барни.

– Бои тут не такие, как в Битве за Британию, не один на один, – сказал он. – В основном в наши задачи входит прикрытие бомбардировщиков, охрана нефтебаз и путей подвоза. Пока еще у нас не было боев, то есть прямых столкновений, но все может измениться с минуты на минуту… У них, как и у нас, одна из главных проблем – нехватка воды. Возможно, вы уже заметили это.

Он потер свой небритый подбородок. Потом, щурясь, посмотрел на выглянувшее солнце и на мили, мили и мили окружавшей их пустыни. Он уже злился – пора прекращать болтовню и начинать учебу.

Дому тоже не терпелось оторваться от земли.

Через полчаса он забрался в тесную кабину «Киттихаука», убрал под кресло парашют, надел кислородную маску, подключил штуцер подачи кислорода, повернул на полный объем его подачу и проверил, поступает ли он. В радиотелефоне прозвучала команда «так, парни, поехали», и летчики взмыли в воздух.

Дом и Барни летели строем, элегантно, как Джинджер и Фред, знаменитая танцевальная пара из американских фильмов, и слегка выпендривались перед новичками – ныряли вниз, выполняли «бочку», скользили низко над пустыней. Тени их машин метались по песку, словно гигантские чернильные кляксы.

Как обычно, в металлическом мирке под плексигласом было жарко, как в кипятке. Но зато все ночные страхи и дневные неурядицы остались позади. Он снова летал.

– ОК, теперь внимание! Внимание! Мы приступаем, – сказал Дом новичкам по радиотелефону.

А потом – бум-бум-бум-бум! Каждой машине выдали по три комплекта боеприпасов. Дом услышал хохот Скотта, а бесстрастный американец выл и ревел, выпуская заряды в черные тени.

Когда-то такие минуты были в жизни Дома главными, и тогда он забывал все и вся – любимых девушек, родителей – и играл в самую опасную и восхитительную игру, созданную человеком или дьяволом. Ему нравилось все: возможность быть хозяином ситуации, свобода от земных мелочей, опасность, страх; но теперь к восторгу примешивалась капля стыда. И он не мог ничего и никому рассказать – ни родителям, ни приятелям, ни женщинам.

Это началось в первые дни Битвы за Британию. Он летел на «Спитфайре», невнимательно прочел показания альтиметра, и машина нырнула на предельной скорости вниз, к побережью Норфолка. Земля стремительно мчалась на него. Желудок сжался от ужаса, мозги отключились. Лишь в самый-самый последний момент Дом все-таки ухитрился избежать катастрофы и взмыть в небо.

В тот день он поклялся себе, что если вернется целым на аэродром, то пойдет прямиком к командиру и скажет, что больше никогда не будет летать. После посадки он ненадолго потерял сознание и очнулся от вкуса собственной блевоты в радиошлеме. Но пока брел на ватных ногах до клуба-столовой, шатаясь под тяжестью парашюта, снова передумал. Он просто не мог не летать. Ему было это необходимо, чтобы чувствовать себя живым.

А потом, гораздо позже, все было страшнее. Он уговорил Джеко подняться в небо, хотя знал, что у друга проблемы с математикой полета. Точнее, проблемы с координацией руки, глаза, ноги, карты, приборов и альтиметра. Джеко пытался сказать Дому, что он боится, а Дом высмеял его – эта минута невольной жестокости так и останется в его памяти черным пятном на всю жизнь.

Потом было залитое солнцем море и торчащие из него скалы… Но хватит об этом думать, ведь их предупреждали. «Не разбрасывайтесь эмоциями, – сказал им как-то командир авиакрыла в летной школе. – Посмотрите на вашего соседа справа, потом на соседа слева; скоро одного из них не будет в живых».

Надо забыть эту жестокую шутку; забыть лицо Джеко в горящей кабине; забыть самолет, неуклюже падающий в море, словно бесполезная игрушка.

Его нынешние приоритеты ясны: летать, воевать и снова увидеться с Сабой.

Глава 22

Когда десять дней спустя Вилли упал на сцене, жизнь ему спасла Янина. Они выступали на нефтебазе возле Бург-эль-Араб перед пехотинцами. Арлетта имитировала Жозефину Бейкер и исполнила ее знаменитый танец в банановой юбочке, который свел с ума tout Париж, а Вилли изображал озорного мальчишку, который ел ее бананы, пока она прыгала по сцене и ничего не замечала. Все было очень забавно; Саба корчилась от хохота за кулисами. Внезапно она увидела, что глаза у Вилли сделались бессмысленными и закатились. Сначала она приняла это за очередную шутку. Но тут старый комик тяжело рухнул на сцену. Занавес поспешно опустили.

При падении Вилли наткнулся на ржавый гвоздь, хлынула кровь. Янина быстро сдернула с себя трико, скрутила импровизированный кровоостанавливающий жгут и помчалась на быстрых ногах за своей пресловутой «панической» сумкой, где лежали йод и бинты. С ледяным спокойствием, ловко и быстро сделала перевязку.

Причиной его обморока врачи назвали желтуху. Возможно, Вилли заразился, когда покупал еду на уличных лотках, над которыми вечно летали мухи. При этом он упрямо настаивал, что такие продукты намного безопаснее, чем заливной угорь в лондонских магазинах. Так он, пожелтевший и растерянный, но все-таки живой, попал в военный госпиталь. Саба и Арлетта навещали его каждый день вместе с Яниной, которая неожиданно сделалась героиней. Но потом Арлетта тоже пожелтела и заболела желтухой. С Мальты ожидался приезд комбо из восьми музыкантов, но они так и не прибыли. Янина, которой предложили гастроли в Индии, отсрочила свой отъезд и иногда читала Вилли вслух. Как-то раз, когда Саба заглянула к нему, Янина сидела у него и расчесывала ему волосы. Увидев Сабу, она смутилась и густо покраснела.

Бэгли получил официальный запрос на перевод Сабы в Александрию, где она будет работать неделю на радио.

– Ты хочешь туда поехать? – спросил он. – Вилли и Арлетта выбыли из игры, делать тут абсолютно нечего, а парочка вечеров в «Золотой Лошади» станут эффектным перышком в твоей шляпке. – Наморщив лоб, он еще раз перечитал запрос. – Только я слышал, что там скоро будет жарко. По-моему, тебе лучше всего было бы поехать домой. Я помогу тебе добиться этого.

Она удивленно вскинула брови. Домой? Он что, с ума сошел?

Но через четыре дня, когда она вышла из самолета в Александрии, ее переполняли смешанные чувства: сиротливого одиночества – от разлуки с друзьями (Вилли и Арлетта прослезились, а Бога заявил, что женится на ней хоть сейчас); восторг – от перспективы выступить в «Золотой Лошади»; отчаянное желание сообщить Дому, что она в городе. Если у них есть хоть какой-то шанс увидеться, то только здесь.

– Дорогая… – Из толпы солдат в форме мышиного цвета возникла мадам Элоиза и шагнула к ней. В белом льняном платье и бледно-розовой шляпке она напоминала холодный, экзотический цветок.

– Мадам. – Саба попробовала уклониться от торопливых поцелуев в обе щеки. Ее опять тошнило в самолете, а мадам источала восхитительный запах – терпкий, что-то вроде смеси сладких роз и грейпфрута.

– Ой, не утруждай себя этими «мадам». Это для моих клиентов. – В голосе мадам Элоизы звучал легкий акцент кокни, которого Саба прежде не замечала. – Зови меня просто Элли.

По дороге Элли объяснила, какое счастливое совпадение привело ее сюда.

– Я оказалась тут по своим делам, – сказала она, – и вдруг мне позвонил капитан Фернес, мой давний знакомый, и попросил помочь. Другая компаньонка застряла в Каире, там не ходят чертовы поезда. Так что мы осиротели. Прямо и не знаю, что делать. – Она перестала улыбаться и нахмурилась; от этого она выглядела старше – Саба дала бы ей не меньше сорока.