Жажда мести

– Подрались, две славных кошечки, ну и ладно, какие сиси расцарапали. – Он поцеловал одну грудь, другую. – Ах, какие вкусные!

III

Волгин бежал прочь. Он быстро прошел мимо окон знаменитой коммуналки, боясь, что его окликнут, попытаются вернуть. Но, дойдя до телеграфа, некоторое время постоял в раздумье – не обидел ли кого, затем все же вернулся и заглянул в светящееся окно, небрежно задернутое шторами. Борис с завидной невозмутимостью демонстрировал свое крупное волосатое тело девушкам. В отсутствие Волгина он чувствовал себя вольнее, беззастенчивее.

Лена ясно и отчетливо понимала, что молодость прошла. Душа ее осталась прежняя, как и любовь к Волгину. Она ожидала его сегодня, хотя он и не обещал. Теперь Лена могла передвигаться самостоятельно. Она в эти минуты подбирала себе туалет, стояла посреди комнаты в ночной сорочке, напротив нее дрожал хвостиком, просясь на руки, черненький пуделек, как бы собираясь помочь хозяйке. Когда раздался звонок, Лена встрепенулась, набросила старый дедушкин халат и побежала отворять.

Волгин вошел улыбаясь, поцеловал ее в щеку, прошел в квартиру.

– Что молчишь? – тихо спросил он. – Что случилось?

– Нет. Я чувствовала, что ты придешь. И вот думаю: а почему? Кушать хочешь? От тебя вином пахнет.

– Что маршальские халаты? Поизносилась? – спросил он весело.

– Торопилась дверь открыть, – она и прошла в комнату, слегка приседая на левую ногу. – Ты действительно есть не хочешь?

– Я разве прихожу к вам только поесть?

– Но раз пришел, почему бы и не перекусить. Ты от Бориса? От него. И духи. Странные у него духи. Я теперь каждый день гоняю на тренажере и взяла обязательства удивить тебя полным здоровьем. У меня ноги скоро будут бегать, а не ходить. Иди ко мне. Знаешь, дедушка такой расстроенный. Он ушел так поздно гулять, я за него волнуюсь. Я жалею о двух вещах: первое – что не убила Свинцова, а второе – что не родила от тебя. Иди ко мне. Молчи. Я тебя люблю все сильнее, твои волосы, руки, твой ум. Помнишь, я все делала, чтобы тебя опутать, врала, старалась казаться умной. В читалку я специально ходила, чтобы тебя найти. И нашла через этого придурка Бориса. Я тебе врала, что училась тогда в МГИМО, я еще не училась, мне было пятнадцать лет. Я без тебя тогда не могла, я искала тебя. Я не училась тогда, я искала тебя, милый мой мальчишка. Господи, столько лет! Я плакать хочу от счастья! Запомни, моя любовь, милый ты мой мальчишка, есть твоя любовь, а твоя любовь есть моя любовь.

Волгин молчал, пораженный ее завораживающим шепотом, то были не слова, а заклинания любви. Он оторопел, потому что ничего не понимал, только чувствовал внутреннюю дрожь. Он видел: Нескучный сад… куча прелой листвы… и прежние давние волнения завладели им. Обнимая ее, он зашептал о том, что сегодня понял, как любит ее. Она неожиданно разрыдалась у него на груди.

– Ты говорил, но ты не верил, что любишь меня. А я знала…

Он сказал, повторяя чьи-то слова, а может быть, свои:

– Велик Бог жизни, но Бог любви еще более великий, потому что он дарует жизнь.

Раздался звонок, возвратился с прогулки Илларион Михайлович. Он молча кивнул Волгину, бросил в угол черный зонт, телогрейку и с торопливо пошел в кабинет за письменный стол: он писал мемуары и сегодня вспомнил один из случаев на войне.

– Леночка, ты плакала? Я забыл спросить?

– Дедуля, я не плакала, я радовалась и думала, что совершила в жизни две ошибки, я Вове сказала.

– Мы все совершаем ошибки, – согласился маршал и попросил накрыть стол. – Кто такой Ельцин? – спросил он. – Почему его кандидатом в члены Политбюро? Горбачев, он, видите ли, с Президентом США встречается «один на один». Наедине. Сталин наедине ни с кем не встречался.

Лена подала на стол жареное мясо с вареной картошкой в мундирах, одно из любимых блюд маршала. Он посмотрел на Волгина и вдруг проговорил:

– Вы, кажется, Волгин? Скажи, Владимир, как, бишь, тебя, то есть Александрович, что ты ходишь тут? Сколько тебе лет? Я, старый солдат, режу правду-матку в глаза. Что ходить? Неужели ты думаешь, что лучше Леночки можно найти? Решай… Я привык к определенности.

Волгин побледнел, такая бесцеремонность его покоробила.

– Дедуля, ты ничего не знаешь, он мне предлагал давно, когда я еще лежала неподвижной, чтобы я за него замуж выходила, – торопливо сказала Лена, желая разрядить атмосферу. – Он тут не ходит, он меня любит, а я его. Понял?

Маршал с поднятой рюмкой водки выслушал внучку и поставил рюмку на стол:

– Выпорю, – прогремел он ей. – Обязательно выпорю!

* * *

Маршал трижды записывался к Генсеку на прием и ни разу ему не отказали. Каждый раз вежливо назначали время, день и прочее: «Генеральный секретарь Михаил Сергеевич Горбачев вас примет четырнадцатого мая в четырнадцать тридцать», затем четырнадцатого июня, июля, августа, января. За день ему перезванивали и вежливо сообщали о переносе дня. После каждого такого звонка маршал названивал бывшим помощникам Генеральных секретарей Андропова, Брежнева, которых хорошо знал, и жаловался на этот случай с Горбачевым. Те сочувствовали. И вот созрело решение устранить Горбачева, убить.

Каждый раз маршал садился за свой стол и писал лично Генеральному секретарю: «Обстоятельства государственной важности безотлагательно требуют личной встречи с вами, Михаил Сергеевич». Ему хотелось перед тем, как принять твердое решение о покушении, поговорить с ним наедине, лично. Он наведывался в Генеральный штаб, встречался с начальниками родов войск. Многие его уважали за старые заслуги. Он встретился с Крючковым Владимиром Александровичем, председателем КГБ, долго и подробно разговаривал с ним о происходящем в стране. Тот был малословен, осторожен, пуглив, неожиданно спросил однажды:

– Вы знаете полковника Свинцова, Николая Петровича?

– Первый раз слышу, – выпалил маршал поспешно. – А кто он такой?

Крючков пошевелил губами, но ничего вслух не сказал. Маршал понимал, председатель КГБ не случайно спросил. Но он никак не мог припомнить эту фамилию. Что же сие означало?

– Лена, у меня склероз, кажется. Скажи, кто такой Свинцов, Николай Петрович?

Лена, побледнев, привстала, и ей так не понравилась, что вновь всплыла эта противная фамилия. Она налила себе, Волгину и дедушке чая, присела на стул и, глядя в глаза деду, проговорила:

– Дедуля, не помнишь? Тот, сволочь, подонок, который нам жизнь пытался испортить, в которого я стреляла и жалею, что не убила.

Маршал с трудом вздохнул. Недаром его спрашивал Крючков, дорвавшийся до кресла председателя КГБ, о Свинцове. Нет, недаром. Теперь непременно стоит ожидать какой-нибуть гнусности со стороны полковника. Как это он мог забыть напрочь, что приглашал к себе этого полковника, как вызывал «скорую» и, самое главное, неприятно, как это мог он, старый человек, маршал, соврать Крючкову. Неприятно. Теперь придется звонить и говорить: «Ох, извините, я его знаю, у меня его дог чуть было не загрыз!» Впрочем, вранье в сто раз хуже честного признания. И он отправился к себе в кабинет и позвонил в КГБ. Крючков оказался на месте, его соединили с ним.

– Владимир Александрович, извините меня, я вспомнил, старость не в радость, как говорят, склероз. Тот самый полковник Свинцов, о котором вы спрашивали, был у меня. Почему-то объявился раньше назначенного времени – вместо пятнадцати в двенадцать. Внучка у меня инвалидка, дома находилась. Так вот его пес мой чуть не загрыз, покусал основательно. Дог. Правда, пришлось пристрелить. Такая печаль.

– Да я просто так, Илларион Михайлович, у него там рана оказалась пулевая на колене. Но ничего. Пусть не дразнит собак наших знаменитых военачальников.