Жажда смысла. Человек в экстремальных ситуациях. Пределы психотерапии
Шрифт:
S. 52). В письме Фрейда его другу Флиссу также не чувствуется какого-либо терапевтического энтузиазма: «Я стал терапевтом поневоле» (Masson, 1991, S. 142). В дневнике Ференци мы читаем запись от 1 мая 1932 г. о том, что Фрейд сказал ему: «Пациенты – это сброд. Пациенты хороши лишь тем, что дают нам средства жить, и являются учебным материалом. Помочь же им мы не можем» (Ferenczi, 1988, S. 142).
Кажется, что во фрейдовском самосознании импульсов помогать и исцелять было меньше, чем стремления к истине и к инсайтам о смысле происходящего в анализе. Фрейд, вероятно, был убежден, что «в планах творения не предусмотрено быть счастливым» (Shaked, 1993, S. 15). Возможно, подобные высказывания и вызвали к жизни популярный образ психоаналитика – циника, пренебрегающего ценностями и разрушающего их. Хартманн, однако, не согласен с обвинениями в цинизме и считает, что смысл жизни связан с установками человека по отношению к окружающей действительности. Если это так, то целью психоанализа оказывается процесс изменения у пациента этих установок и выработки у него ясного понимания организации собственной личности.
В классическом психоанализе принято считать, что задачей Я и целью человеческого организма является разрешение конфликтов между противоположными стремлениями и создание динамического баланса между влечениями Оно и Сверх-Я (давлением индивидуальных и культурных норм) по типу «гомеостатического равновесия». Эта «физическая модель влечений» хорошо вписывалась в механистическую картину мира, которая в то время доминировала в позитивистски ориентированных естественных науках, но в современной физике давно уже считается устаревшей. Согласно этой модели, целью жизни является достижение состояния наименьшего напряжения, «неорганический покой», то есть смерть. «Цель любой жизни – смерть» (Freud, 1982, S. 40), поэтому жизнь становится «бессмысленным окольным путем к смерти через удовольствие и уменьшение напряжения влечений» (Grom, Schmidt, 1975, S. 80). Смысл жизни сводится к принципу удовольствия, и, согласно теории влечений, отсутствует какая-либо «личная мотивация к поиску смысла». Поиск смысла в этом случае оказывается лишь неуравновешенным, негативным балансом влечений; он является либо «эрзацем и иллюзорным утешением», либо сублимацией, то есть перенаправлением избытка либидо на несексуальную цель.
Вместо позитивной мотивации созидать смысл имеется дефицитарная мотивация хоть как-то уменьшить нехватку смысла, прибегая к аскетизму в потребностях. Поэтому Гром и Шмидт не видят в психоанализе основы для стремления к смыслу, ведь метапсихология Фрейда не знает «категорий свободы, духовности и личности».
Шарлотта Бюлер также не нашла у классических фрейдистов научного интереса к ценностным проблемам, кроме обсуждения ими ценности интеллектуального инсайта, в результате которого они, однако, приходят к выводу, что инсайт не может быть единственной терапевтической целью и что он к тому же запускает такие мощные защиты, как пассивность пациента и интеллектуализация (B"uhler, 1975).
Так как Фрейд считал психоанализ не мировоззрением, а «беспристрастным инструментом», он требовал, чтобы отношение психоанализа к ценностным проблемам было таким же, как в других науках. Моральным размышлениям нет места в рамках метода, ведущего речь о поиске истины и о самопознании.
Хайнц Хартманн был, пожалуй, единственным, кто систематически исследовал тему «Фрейд и ценности» (Hartmann, 1992). Хотя психоанализ существенным образом повлиял на изменение наших ценностных координат и актуальная версия этой теории уделяет определенное внимание моральным оценкам индивида и общества, сам Фрейд мало занимался этикой. Он охотно ссылался на максиму Фридриха Теодора Фишера: «Мораль всегда и так понятна». Поэтому Штроцка в своей книге «Психоанализ и этика» жаловался на «дефицит этики» в психотерапии (Strotzka, 1986).
Позже отношение психоанализа к ценностям было сведено, главным образом, к теме истории как травмы. На психоаналитическом конгрессе в Гамбурге в 1988 г. была подвергнута критическому анализу позиция психоанализа при национал-социализме. «Немецкая наука исцеления души» времен националсоциализма отчетливо показала ценностные представления тех времен: «Цель психотерапии определяют ценностное чувство, воля, кровь, жизнь… Народ требует того, чтобы психотерапевтические ценности были подчинены общим ценностям» (Schultz-Hencke, 1934, S. 85).
Сегодня дискуссия о ценностях в психоанализе сосредоточена в сфере терапии гендерных проблем, на том, как психоаналитическая теория оценивает женственность, и на необходимости создания аналитических этических комиссий.
Мы хотели бы здесь рассмотреть отнюдь не бесспорное отношение Фрейда к ценностям, к проблеме смысла и его установку по отношению к религии.
Религия является для Фрейда патологическим феноменом, «коллективным неврозом навязчивости», то есть она, как и общее культурное развитие, оказывается проявлением вытеснения. В отличие от подавления сексуальных и агрессивных порывов при неврозах навязчивости, здесь речь идет о вытесненных эгоистических или антисоциальных стремлениях. Однако, как считает Фромм, фрейдовская критика направлена лишь на инфантильное, регрессивное понимание религии в смысле «авторитарной религии» или антропоморфного образа Бога (Fromm, Suzuki, de Martino, 1972). Фрейд полагал, что скрытый мотив веры – это инфантильная беспомощность и желание найти отеческую защиту через проецирование отцовского имаго и через трансцендентного спасителя. При этом он переиначивает библейское и богословское представление о том, что Бог создал человека, и интерпретирует создание человеком образа Бога как проецирование.
Религиозный ответ на вопрос о смысле жизни является для Фрейда не чем иным, как человеческой потребностью в какой-то упорядоченной целостности. Поэтому Фрейд считает, что религия уступит место науке и здравомыслию, и он выступает за «реалистическое воспитание», за сосредоточение человека на земной жизни, а не на иллюзорном ожидании потустороннего. Он высказывается за то, что человеку необходимо повзрослеть и предоставить себя неизбежным событиям своей судьбы, а не надеяться, что жизненные проблемы решит некая высшая сила, как это постулируется в любом религиозном мировоззрении. Иными словами, он требует индивидуального, а не общего и абстрактного ответа на вопрос
о смысле жизни. Наряду с «двумя другими иллюзиями человечества – философией и искусством», Фрейд считает религию «серьезным врагом», так как она задействует сильнейшие эмоции. Он дистанцируется от религии и рассматривает ее в нынешней форме как опасную силу, потому что она ограничивает критическое мышление, устанавливает этические нормы с помощью божественных заповедей и веры в Бога. Для него этические требования и ценности не имеют абсолютной основы, а забота о человеке осуществляется той или иной институционализированной властью.«Общая научная оценка религиозного мировоззрения гласит: пока отдельные религии спорят друг с другом, какая из них более истинна, мы считаем, что содержанием религиозной истины вообще можно пренебречь… Религиозные учения несут на себе отпечаток тех времен, когда они возникли, когда человечество пребывало в детском неведении. Религиозное утешение не заслуживает доверия. Опыт учит нас: мир – это не детская комната» (Freud, 1982, S. 181).
Фрейд – атеист или «верующий поневоле»?
Несмотря на отрицательную позицию Фрейда по отношению к религии, Эрих Фромм в книге «Дзен-буддизм и психоанализ» пытается показать, что, вопреки широко распространенному мнению, Фрейд отвергал именно «авторитарную» религию, а не наличие глубинной потребности человека в духовных ориентирах, которая, по сути, является потребностью в осмысленности, в гуманистическом духе свободы и личной ответственности. С почти фанатичной настойчивостью Фромм пытается доказать, что ценности и цели Фрейда «выходят за рамки теории „болезни“ и „лечения“, имеют отношение к „спасению“ людей, и что они состоят не только в терапии душевнобольных пациентов». Целью «психоаналитического движения» было «освобождение человека от власти бессознательного» (Fromm, Suzuki, de Martino, 1972, S. 105). Эта утопическая цель была провозглашена в эпоху Просвещения, но Фрейд подвел под нее научную основу и показал путь к ее воплощению. По мнению Фромма, этот подход находился в оппозиции западному мышлению, так как он вобрал в себя гуманистический рационализм Просвещения и иррациональность романтизма. Например, «основное правило» психоанализа – свободное ассоциирование – явно противостоит подчеркнуто логическому мышлению, доминирующему в нашей культуре. Фромм также считает, что психоанализу хватило мужества выступить против утилитаризма западного мира. Фрейд осмелился «сказать, что имеет смысл провести с человеком годы, чтобы помочь ему понять себя. С прагматической точки зрения, в отношении возможных выгод и потерь, это не имеет особого смысла» (Fromm, Suzuki, de Martino, 1972, S. 106).
При этом Фромм отмечает узость фрейдовского понятия «здоровья». Определение здоровья как «способности к неограниченной функции полового влечения», по мнению Фромма, неполно (Fromm, Suzuki, de Martino, 1972, S. 108) и должно быть дополнено идеями гуманистического психоанализа с такими его основными ценностями, как свобода, личная ответственность, здравый смысл. Другие психоаналитики определяли психическое здоровье по таким ценностным критериям, как самопринятие и доверие себе. В понимании Фромма, терапевтической целью больше не является устранение болезни, эта цель – восстановление здоровья. Его «современное определение здоровья» гласит: «Быть здоровым – значит быть в согласии с человеческой натурой», причем под «натурой» подразумеваются условия человеческого существования в противоположность поведению животного, адаптирующегося к своему окружению на инстинктивной основе, естественным образом. Для Фромма свобода является «врожденным» свойством личности, а не регрессивным поиском гармонии, «держась за юбку матери или глядя отцу в рот». Поэтому для него существуют два принципиально разных способа существования: либо «возвращение к досознательной, дочеловеческой гармонии Рая», либо «сознание, здравый смысл, способность любить, которые можно развить до такой степени, что эгоцентрическая зацикленность на самом себе будет преодолена и станет возможной новая гармония, новое единство с миром» (Fromm, Suzuki, de Martino, 1972, S. 112). Этот процесс подвержен влиянию не только внутрипсихических ценностей личности, но и историко-социальной реальности, которая сильно обесценена психоаналитиками.
Фромм выступает за религию без образа Бога, но с недогматическим представлением о смысле: «Парадоксально я следую Божьей воле, если я забываю о Нем» (Fromm, Suzuki, de Martino, 1972, S. 113, 123). Таким образом, в понимании Фромма, цель психоанализа сродни цели дзен-буддизма. Кроме явного сходства в этике, ориентированной на нестяжательство и преодоление тщеславия (то есть развития либидо от прегенитальной до генитальной стадии, по Фрейду, или от потребительства до продуктивной деятельности, по Фромму), у дзен-буддизма и у психоанализа общая главная цель: преодоление вытеснения, то есть возвращение к непосредственному познанию реальности до начала субъект-объектного расщепления, иначе говоря, – восприятие мира по-детски, до разделения на Я и не-Я, наподобие того, как ребенок «переживает (в игре), видит по-настоящему, как катится мяч»: «Ребенок полностью внутри этого переживания и поэтому может бесконечно повторять его с той же радостью». (Fromm, Suzuki, de Martino, 1972, S. 163, 165) На библейском языке речь идет об эпохе «мессии», то есть об «эпохе Эдемского сада и ее противоположности. Она – единство, непосредственность и целостность полностью развитого человека, который снова станет как ребенок и все же останется взрослым… Тогда мы сможем по-настоящему пережить то, что сказано в Новом Завете: „Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же – лицом к лицу. Теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно тому, как я познан“» (1-е послание к Коринфянам, 13: 12).