Жажда жить

— Мистер Ларкин, — перебил его Хэм, — вы вляпались в это дело, потому что хотели построить гостиницу. А ошибка была в том, что вы занялись тем, в чем совершенно не разбираетесь.

— Мистер Шофшталь прав, — заметил Кляйнфельд.

— Конечно, прав, конечно, — подхватил Ларкин, — я только…

— Позвольте мне сказать, — не дал ему закончить Кляйнфельд. — Мистер Шофшталь, я не знал вашего отца, хотя, разумеется, слышал о нем. И я не знаю, что бы он сказал, приди мы к нему, как пришли сегодня к вам, и попросили бы освободить нас от своих обязательств. Вполне возможно, он сказал бы: «Убирайтесь из моего кабинета, вы попусту тратите мое время». Вы тоже можете сказать: «Убирайтесь из моей палатки, вы попусту тратите мое время».

— Если вы приехали ко мне затем, о чем я думаю, вы тратите не только мое, но и свое время, — сказал Хэм.

— Стало быть, вы не желаете выкупить гостиницу обратно? — осведомился Кляйнфельд.

— Нет.

— Иного ответа я, честно говоря, не ожидал, — кивнул Кляйнфельд. — На вашем месте я поступил бы так же. Это бизнес, а бизнес есть бизнес.

— Весьма сожалею. Но в конце концов, у вас есть гостиница, она никуда не делась, — сказал Хэм. — И если за нее держаться, в один прекрасный день получите кучу денег. Бизнес вернется в этот квартал.

— Но вы же сами сказали, что мы ни черта не смыслим в недвижимости, — возразил Ларкин.

— Минуту, — вмешался Кляйнфельд. — Собственно, весь бизнес сводится к одному — вы мне, я вам. Рука руку моет. У меня есть идея, мистер Шофшталь. Наш комитет не уполномочил меня выступать от его имени по той простой причине, что она только что пришла мне в голову. Но мистер Ларкин может выслушать меня, если вы уделите нам еще две минуты своего времени.

— Прошу, — кивнул Хэм.

— Предположим, наш комитет продолжал эксплуатировать Шофшталь-Хаус до окончания войны, а потом потратил кое-какие средства на его снесение, — что бы на его месте осталось? Правильно, пустая площадка. Но вы ведь знаете, как можно использовать пустую площадку? Правильно, построить на ней новое здание.

— Ну да, — согласился Хэм, — это вполне возможно.

— А теперь вообразим, что этим строителем будете вы, мистер Шофшталь. Не согласились ли бы вы в этом случае предоставить нам некий участок земли на углу Четвертой и Пенн на условиях оценочной стоимости?

— Четвертой и Пенн? — переспросил Хэм.

— Ну да, это северный угол, вы ж понимаете, о чем я говорю, ведь, насколько мне известно, эта земля принадлежит вам, — продолжал Кляйнфельд.

— С чего вы взяли?

— Просто знаю, и все. Я предпринял некоторые усилия, чтобы выяснить это.

— Ладно, пусть так, — согласился Хэм. — Но если это хорошее место для строительства гостиницы, с какой стати мне отдавать его вам на условиях оценочной стоимости?

— Я бы не сказал, что это хорошее место для строительства гостиницы, мистер Шофшталь, там слишком тесно, особенно со стороны Пенн-стрит.

— Да, но если добавить к этому прилегающие площади… Я знаю, кому они принадлежат, и, думаю, мог бы купить их. Даже уверен, что мог бы.

— Не горячитесь, мистер Шофшталь, — предостерег его Кляйнфельд. — Допустим даже, вы знаете, кому они принадлежат, и все же не надо быть столь уверенным. А что, если купить будет не так просто?

— Договаривайте, — бросил Хэм.

— Оценочная стоимость земли на углу Четвертой и Пенн невысока, думаю, договориться сможем. Вы получаете свои деньги за Шофшталь-Хаус, мы сносим его после окончания войны, и вы строите на этом месте новую гостиницу. Так что на участке, ну, на Четвертой и Пенн, потеряете вы немного. Ну как, по рукам?

— Я пока не сказал ни да, ни нет. И кстати, не понял, что там насчет прилегающего участка. Повторяю, я могу купить его и начать строительство там.

— Не можете, по одной простой причине. Я получил опцион на покупку этой земли. Я лично.

— Опцион от Колдуэллов?

— Да, от Брока Колдуэлла и миссис Сидни Тейт. Я заплатил за него пять тысяч своих кровных денег.

— Неглупо, весьма неглупо, — похвалил его Хэм. — Но вам, парни, придется втридорога заплатить, когда Колдуэллы узнают, зачем вам эта земля.

— И да и нет. Опцион дает мне только право первого предложения. Из этого следует, что в течение ближайших пяти лет они не могут продать землю иначе, как предоставив мне право первого преодоления, при том что деньги за опцион идут в счет оплаты.

— Ясно.

— Значит, я себе это так представляю. Если вы продаете нам этот угловой участок по оценочной стоимости и убеждаете мистера Брока Колдуэлла и миссис Тейт продать их собственность тоже по оценочной стоимости, я кладу на бочку свои опционные деньги. Пять тысяч долларов. А ведь, коль скоро речь идет о бизнесе, мистер Колдуэлл всегда сделает по-вашему, да, подозреваю, и миссис Тейт тоже.

— Не спорю, они ко мне прислушиваются. Однако же вам какой резон выбрасывать на ветер свои пять тысяч?

— Такой, что я хочу быть хорошим гражданином Форт-Пенна, хочу, чтобы меня уважали, а если хочешь, чтобы тебя уважали, надо показать согражданам, что ты заслуживаешь этого. Уважение стоит пяти тысяч, мистер Шофшталь, хотя это и большие деньги.

— Ну а вы как, мистер Ларкин, согласны? — повернулся к нему Хэм. — Вы пока и слова не сказали.

— Что ж, если Кляйнфельду не терпится заплатить пять тысяч за право быть хорошим гражданином, флаг ему в руки.

— В таком случае вы можете передать членам комитета, что такие условия мне подходят… если только… — Хэм запнулся.

— Если что, мистер Шофшталь? — спросил Кляйнфельд.

— Если вы дадите мне честное слово, что вам не принадлежит весь квартал.

— Клянусь, там и квадратного фута моего нет, — прижал руку к сердцу Кляйнфельд.

— Я пошутил.

— В общем, можете быть уверены, моего там ничего нет, — повторил Кляйнфельд.

За войну Шофшталь-Хаус начал приносить доход; он был снесен; Хэм собрался строить офисное здание, убедил Брока и Грейс продать землю по оценочной стоимости; коммерсанты начали строительство своей новой гостиницы, а Эллис Кляйнфельд приобрел репутацию хорошего гражданина. Помимо того, стало известно, что придумали всю эту гостиничную сделку они с Хэмом Шофшталем, и для Кляйнфельда это стало еще одной крупной вехой в карьере — он вышел из густой тени своего прежнего положения директора-распорядителя «Окраины» — магазина готового женского платья и мужских костюмов за девять долларов девяносто пять центов. «Господи, где вы купили это — в „Окраине“?» — так звучал самый оскорбительный, наверное, вопрос, с которым мог обратиться к своему знакомому более или менее состоятельный человек. Чуть не в одночасье имя Кляйнфельда стало в ряд с именем Хэма Шофшталя, и сотни горожан, которые раньше не узнали бы его на улице, могли теперь хотя бы понять, о ком идет речь, когда видели имена мистера и миссис Кляйнфельд напечатанными, а бывало это чаще всего в изданиях Еврейского общества или в списках разного рода благотворительных комитетов. Выражение «архитекторы гостиничной сделки» содержало в себе нечто нелестное по отношению к другим участникам группы, ответственной за строительство, но, коль скоро широкая публика не проявляла интереса, как именно Кляйнфельд и Шофшталь завоевали этот титул, они были готовы примириться с тем, что все лавры достанутся этой парочке. Пусть уж лучше народ чествует двух героев, чем утратит уважение к двум дюжинам старых козлов. Вот ему, народу, и представили дело таким образом, что практически нерешаемые финансовые и юридические проблемы, связанные с куплей-продажей недвижимости, были решены исключительно Кляйнфельдом и Шофшталем, — а все остальное никого не касается.

Как выяснилось, коммерсантам не о чем было беспокоиться. Задолго до торжественного открытия гостиницы «Несквехела» весь город уже и так дрожал от нетерпения, повсюду гуляли слухи о стоимости всего проекта, роскоши бального зала, жалованье шеф-повара, наиновейшем электронном оборудовании, глубине шахты лифта, милях льняного полотна, президентском и губернаторском люксах, танцевальных вечерах, фреске полностью обнаженной индианки в центральном фойе, милях ковровых дорожек, кофейнях, неудаче с баром (воспринятой как четкое указание, что действие «сухого закона» военных времен сохранится здесь еще долго), ошибке в написании названия «Несквехела» на шести тысячах (на деле-то их было всего двести) фарфоровых пепельниц, милях телефонных проводов (телефоны и туалеты с душем имелись в каждом номере) и, наконец, прекрасном виде, открывающемся из окон гостиницы в ясный день. Лишь немногие бизнесмены, из тех, что особенно хорошо умеют считать деньги, задумывались над тем, какие убытки понесли коммерсанты, остальные же, особенно — хотя и не исключительно — женщины, только и думали о том, насколько эта гостиница изменит облик Форт-Пенна: всего лишь одно новое здание, но оно обеспечит знаменитую, необыкновенную, удивительную еду и крышу над головой в удивительном, необыкновенном, в одночасье сделавшемся знаменитым районе, так что потрясенные гости города на время своего пребывания станут его органической частью. Преуспевающие дамы весьма нечасто обедали в Шофшталь-Хаусе; более того, если только речь не шла о крупных общественных мероприятиях вроде приема в честь завершения сессии городской Ассамблеи или губернаторского бала, они всякий раз считали необходимым как-то оправдывать свое появление там. Ну а в «Несквехеле» в обеденное время будет играть струнный квартет, а фойе сверкать образцами ювелирного искусства и изящными безделушками. Без медных плевательниц не обойтись и здесь, но по две у каждого стула в фойе, как в Шофшталь-Хаусе, — такого не будет. Более того, дамам разрешат курить в главном обеденном, или, как его будет принято называть, зале «Пенсильвания». Еще не погиб некий Джек Мартин, тридцатидвухлетний такелажник, упавший с двенадцатого этажа и ставший первой и единственной жертвой строительства новой гостиницы, как дамы уже толпились в очереди на заказ бального зала на лучшие дни рождественских каникул. Двум опытным секретаршам пришлось отказаться от приема таких заказов, и лишь потом нашлась та, которая была уверена в своем умении приспособиться к политике кнута и пряника, к которой прибегали мамаши девиц-дебютанток в своих попытках заполучить бальный зал на вечер пятницы сразу после Рождества.