Желание и чернокожий массажист. Пьесы и рассказы

Клэр (перебивая). Феличе, ты что, пишешь нео-елизаветинскую драму? Но только я не буду среди исполнителей, и… И вытри свои окровавленные руки обо что-нибудь чистое. И перестань скалить зубы!

Ф е л и ч е. Я не тебе, Клэр!

Клэр. Что ты улыбаешься как дикарь? Феличе, ты что — меня ненавидишь?

Феличе. Конечно — коль скоро люблю, а, по-моему, это так. (Заходит на авансцену. Его следующая реплика произносится бесстрастно.) «Запертый сад — сестра моя…» (Пауза.) По-моему, страх имеет свои границы, а Клэр?

Клэр. Да, наверное.

Феличе. Разве он не ограничивается способностью человека любить?

Клэр. Кого-то… (Она хочет сказать «кого-то другого», но эту мысль лучше всего выражают взгляды, которыми они обмениваются.) Итак, этот последний театр стал нам тюрьмой?

Феличе. Кажется.

Клэр (теперь она реально смотрит на вещи). Я всегда подозревала, что театры — это тюрьмы, созданные для актеров…

Феличе. Выходит, что так. И для драматургов…

Клэр (выходя на авансцену). Итак, мы произнесли запретное слово… (Он берет ноту. Они улыбаются друг другу — криво и безжалостно.) Но Господи, как же здесь холодно, как нигде на свете. Так, наверное, бывает только на самом-самом-самом краю Вселенной!

Феличе. Клэр, ты что — боишься?

Клэр. Нет, я слишком устала, чтобы бояться. По крайней мере, пока еще нет.

Феличе (кладя пистолет под нотную кипу). Тогда тебя уже ничем не испугать.

Клэр. Странно, знаешь: больше всего я боюсь этого запретного слова — в нем, пожалуй, весь ужас моей жизни.

Ф е л и ч е. И моей тоже.

Клэр. Но нет, сейчас я чувствую только усталость, усталость и холод — он меня насквозь пронизывает. (Подходит к дивану и в изнеможении на него падает. Затем кладет дрожащие руки на колени. Он садится рядом, берет ее руку и потирает.) Иначе бы я встала и узнала сама, правда ли то, что ты говорил. Эти тайны…

Ф е л и ч е. По-твоему, я все выдумал или мне приснилось?

Клэр. Иногда, когда ты работаешь над пьесой, то придумываешь такие жизненные ситуации, которые соответствуют пьесе, и так искусно, что я начинаю верить… (Убирает руку и дает ему другую.) Кровь и в этой тоже застыла. (Он потирает другую руку и смотрит ей прямо в глаза — словно бросая вызов. Она отводит взгляд.) Если про холеру, то не так страшно, ведь эпидемия-то уже на исходе… А если о моем пропавшем паспорте…

Ф е л и ч е. Клэр, куда тебя несет?

Клэр. Хочу назад…

Ф е л и ч е. Вернуться назад — значит повернуть вспять законы…

Клэр. Природы?

Ф е л и ч е. Примерно так, Клэр.

(Слышится лязганье.)

Клэр. Что это?

Ф е л и ч е. Трубы поют…

Клэр. Это металл заключает контракт с…

Ф е л и ч е (ласково). Клэр, твой разум покидает тебя.

Клэр. Это говорит о том, что он умнее Бога…

Ф е л и ч е. Но нам нужно сделать еще одно дело.

Клэр. Нам уже ничего на надо делать.

Ф е л и ч е. Дело всегда найдется. И нет такого безнадежного положения, из которого двое не могут найти выход. Нужно только твердо знать, что всегда есть что делать. Не размышлять, а просто твердо знать, что это должно быть сделано…

Клэр. Вижу, какая крамольная мысль пришла тебе в голову.

Ф е л и ч е. Я же говорил, что нам все еще одновременно приходит в голову одно и то же. И сейчас это может нам помочь.

Клэр (кутаясь в пальто). Что — станет холоднее?

Ф е л и ч е. Во всяком случае, не теплее. Знаешь, во время спектакля даже под юпитерами на сцене было холодно, но я вошел в образ, и мне показалось тепло, как летом.

(Во время этого монолога он подошел к магнитофону, перевернул кассету и приглушил звук. Музыка — мелодия Вилла-Лобоса «Бразильцы» — должна звучать до самого падения занавеса.)

Клэр. Ты хочешь, чтобы мы…

Ф е л и ч е. Опять играли.

Клэр. Но на сцене же так темно!

Ф е л и ч е. Раз мне показалось, что тепло, может и светло стать.

Клэр. Если войти в образ?

Ф е л и ч е. Да, и полностью — в «Спектакль для двоих».

(Она кивает и пытается встать с дивана, но падает. Он ее поднимает.)

Клэр. Опять играть? Ну что ж, давай попробуем!

Ф е л и ч е. Другие варианты…

Клэр. Их нет! А можно в пальто?

Ф е л и ч е. Можно, но, по-моему, чтобы почувствовать лето, надо его снять.

Клэр. Так снимаем! И положи-ка телеграмму на диван! (Снимают пальто и бросают их на диван. К его спинке он кладет телеграмму.) Концовка будет, как сегодня вечером, или поищем другую?

Ф е л и ч е. По-моему, ты найдешь конец там, где его спрятала, Клэр.

Клэр. Где ты спрятал, а не я. (Смотрит на него и, прикладывая ладонь ко рту, зевает.)

Ф е л и ч е. Что случилось?

Клэр. Нет, ни… (Фелине улыбается, а потом из-под кипы нот достает пистолет.) Он всегда там был?

Ф е л и ч е. Да, в каждом спектакле. А куда ты хочешь его положить?

Клэр. Может, под подушку. Рядом с телеграммой…

Ф е л и ч е. Да, но не забудь под какую, чтобы потом быстренько достать и… (Сует пистолет под подушку.)

К л э р (ее улыбка становится теперь ледяной). Бодрое начало и дальше — в темпе?

Феличе. Да, и давай громко!

Клэр. Начнем с кульминации?

Ф е л и ч е. Со сцены с телефоном! Да! Представление начинается!

Клэр. Когда ничего другого не остается, как только играть, — играется здорово! (Берет трубку.)

Феличе. Кому ты звонишь, Клэр?

Клэр (очень быстро). Ни души не осталось в этом исчезнувшем мире.