Желчный Ангел

От этой мысли стало совсем тоскливо. Измученный бесконечной болью, Сережа, Серега, Сергуня, Серый надеялся, что хотя бы после операции станет легче.

Через два часа пришла сестра, помогла ему подняться и вывела в коридор. Там, как тени на кладбище, медленно переставляя ноги, ходили прооперированные.

Сергей Петрович, держась на расстоянии двух метров, пристроился за сухонькой старушкой. Она двигалась пошустрее остальных, видимо, лежала здесь давно. И, похоже, жаждала общения. Потому как в один момент притормозила и дождалась, пока белобрысый симпатичный мужчина в синем спортивном костюме не поравняется с ней.

– Новенький? – оценила она наметанным взглядом.

– Новенький, – кивнул Сергей Петрович.

– Кто оперировал? – поинтересовалась старушка.

– Вадим Казаченко.

– Повезло! – причмокнула бабуля. – Крутой чувак. Руки – золото. Говорят, после него заживает все как на собаке. И денег не просит. А меня – Воронков. Я вот уже неделю лежу, сепсис был.

– Выздоравливайте!

– И ты, милок, не болей! Лицо твое мне знакомо. По телику не выступал?

– Выступал.

– Актер какой?

– Нет, писатель.

Навстречу пациентам плыла медсестра с электронным градусником в руках. Он был похож на пистолет, и дуло его медичка направляла на всякого проходящего, целясь в лоб. Причем замер она производила в полуметре от больного, поэтому, если кто-то проходил рядом, термометр высвечивал нечто среднее арифметическое.

– Тридцать семь и два! – озвучила она бабке. – Как фамилия?

– Травинкина, – отрапортовала та.

– Тридцать семь и два! – заявила она бабусиному собеседнику. – Как фамилия?

– Похоже, ваш градусник не слишком разнообразен в показаниях. Прямо скажем, не парится, – усмехнулся Сергей Петрович.

– Какие выдали, такими и меряем, – ответила сестра. – Фамилия?

– Греков, – повиновался он.

– Греков? – Старушка просияла. – Сергей Греков? «Отрезать тень»? – Она назвала последний нашумевший его роман.

– Так точно.

– Я читала, – гордо произнесла она. – Плакала. Клево написал. Прямо про меня. Теперь понятно, почему в одноместной палате лежишь.

– Ды… просто заплатил за нее, – растерялся Сергей Петрович.

– А зря. Надо быть ближе к народу. Я вот тут с четырьмя тетками лежу, так они столько понарассказывали! Волосы дыбом! Тебе бы пригодилось. Только в туалет не пробьешься и пукают по ночам.

Писатель, обычно охочий до чужих историй, сейчас желал только одного – тишины. И – свободного туалета без постороннего пукания.

Он раскланялся с бабулей и поковылял в свою палату. Странное поведение врача не шло у него из головы.

Галабея – длинная (до пят) мужская рубаха без ворота с широкими рукавами.

Глава 2

Кристалл

Вадим Казаченко, молодой хирург городской больницы, сидел за столом в ординаторской и тер ладонями взмокшую голову. Коллега Воронков, спеша на очередную операцию, остановился возле него и взял за подбородок.

– На тебе лица нет! Салфетку в животе забыл?

Вадик покачал головой.

– Все нормально. Просто бессонная ночь.

На самом деле к произошедшему с ним утром можно было применить любой эпитет, только не слово «нормально». Случившееся было аномальным, экстраординарным, сверхъестественным.

Начиналось все вполне обычно. В семь ноль-ноль, кода он выезжал на работу, в лифте ему попался соседский фрик Тимоша. Это означало, что день будет так себе. Вот если б он столкнулся с Маргаритой, которую тайно обожал, это было бы хорошим знаком. Но Марго попадалась редко, ее рабочий день обычно начинался позже. Тимоша же учился в кулинарном колледже (как сказали бы в детстве Вадима – «пищевая каблуха») и исправно ездил к первой лекции. Фрик был цветастым, как петух, с многочисленным пирсингом на губах, бровях и языке, тоннелями в ушах и вживленными рожками на лбу.

– Здрасте, – буркнул он. Из-за металлических колец во рту речь его была невнятной.

– Привет, Тим.

С семнадцатого этажа лифт спускался две минуты. За это время можно было обменяться новостями.

– Как башка? Зажила? – спросил хирург, поднимая со лба фрика зеленую шапку-пидорку. Вокруг металлического рога кожа была еще фиолетово-красной.

– Почти, – промямлил Тимоша, – шов чешется.

– Это нормально, – успокоил Вадим, – мажь левомеколем.

– Мажу, спасибо, – закивал фрик.

Он был благодарен Вадиму за недавнее спасение. После очередного надругательства над собственным черепом, когда Тимоша вживил титановые болты под кожу, хирург с верхнего этажа заметил – опять же в лифте, – что у парня пошло нагноение. Вечером он пригласил фрика домой, вскрыл абсцесс и почистил рану. Температура и отек над глазом спали, Тимоша ожил и, как начинающий кулинар, испек спасителю торт.

«При чем здесь фрик? Зачем я его вспомнил?»

Вадим продолжал массировать пальцами вспотевшие виски. Главное – операция. Плевая лапароскопическая операция, какие он делал по три-четыре в день. Холецистэктомия, по-простому – удаление желчного пузыря. Пациент спортивного телосложения, с хорошо выраженным мышечным корсетом. В анамнезе – до фига всего плюс калькулезный холецистит. Камень в желчном определялся на УЗИ как образование средних размеров, округлой формы, ничем не примечательное, не застревающее в протоках. Вряд ли мужику станет легче после удаления. Видимо, причина его болей в чем-то другом. Но об этом подумают гастроэнтерологи. Его же, Вадимина, задача – сделать все ювелирно четко. Больного уже подготовили. После манипуляций анестезиологов он лежал без сознания, смирный, обездвиженный, с трубкой ИВЛ во рту. В ногах его сестра Марьиванна разложила провода видеокамеры, лапароскопа, разноцветные и разномастные шланги и шнуры. Ассистент Володька разминался справа от операционного стола.

– Скальпель, салфетку! – скомандовал Вадим сестре и сделал небольшой разрез чуть выше пупка. – Цапку![2]

Далее все по плану. Четыре маленьких «отверстия» в брюшной полости, четыре троакара[3], сквозь которые ввел камеру и инструменты. Пузырь оказался не простым, но и не очень сложным – со спайками между брюшиной и печенью. Явно не раз провоцировал острые приступы. На экране монитора идеально просматривались нюансы. Тремя танталовыми клипсами Вадик зажал печеночную артерию, отсек ее и то же самое сделал с пузырным протоком. Крючком-коагулятором аккуратно «отжег» брюшину. Небольшое капиллярное кровотечение промокнул салфеткой. Марьиванна бдила, чтобы количество погруженных внутрь пациента инструментов и «тряпок» равнялось количеству извлеченных. Пока Вадим возился в недрах живота, она приготовила «контейнер-приемник» – отрезала от хирургической перчатки «пальцы» и затянула оставшуюся «ладонь» ниткой. Самопальный мешок через троакар погрузили внутрь. Вадим отделил пузырь, запихнул его в приемник и через разрез под грудиной вытянул наружу.

– Ушиваем отверстия!

Марьиванна подала иглу с викриловой нитью, и он аккуратно наложил внутрикожные швы. Володька завязал узлы и обрезал концы.

– Операция завершена, – сообщил хирург и посмотрел на часы.

Тридцать две минуты. Пациента вывели из наркоза, переложили на каталку и вывезли прочь.

В операционной наступила тишина. Вадим извлек из пакета пузырь и сделал в нем надрез. Обычно это делал ассистент Володька, но непонятно по чьему велению сегодня процедуру провел сам хирург. Он любил отдавать больным их камни. Сей жест обладал глубоким терапевтическим эффектом. Увидев и осязав причину своей болезни, они, как правило, тут же успокаивались и шли на поправку.