Железная маска (сборник)
Шрифт:
– Клянусь честью, – воскликнул капитан Альтавилла, первым нарушивший молчание, – бандит только что совершил свое величайшее преступление – он испортил праздник нашего гостеприимного хозяина. Я готов простить ему все остальные злодеяния, но этого простить не могу. Клянусь своими погонами, я отомщу ему. С этой минуты я без устали буду преследовать его.
– Вы это говорите серьезно, капитан Альтавилла? – переспросил албанец.
– Да, клянусь честью! Заявляю перед всем обществом: я ничего так не желаю, как встретиться один на один с этим бандитом.
– Что ж, это весьма нетрудно, – холодно проговорил
– Тому же, кто сведет меня с ним, – продолжал Альтавилла, – я обещаю дать…
– Бесполезно назначать награду, капитан, я знаю человека, который согласится безвозмездно оказать вам эту услугу.
– А где же я встречусь с этим человеком? – спросил Альтавилла, пытаясь насмешливо улыбнуться.
– Соблаговолите следовать за мной, и я обязуюсь свести вас с ним.
С этими словами албанец направился к выходу, как бы приглашая капитана следовать за ним.
Капитан немного помедлил, но понял, что зашел слишком далеко, чтобы отступать: взгляды всех гостей были прикованы к нему. Он понял, нет, скорее почувствовал, что тень слабости навсегда погубит его в глазах общества – к тому же он принял это предложение за шутку.
– Что ж! – воскликнул он. – Чего не сделаешь ради прекрасных дам!
И последовал за албанцем.
– Знаете ли вы, кто этот молодой синьор, переодетый албанцем? – спросила графиня у князя де Бутера, голос ее при этом подозрительно дрожал.
– Понятия не имею, – отозвался князь. – Кто-нибудь знает его?
Гости переглянулись, но никто не ответил.
– С вашего позволения, – сказал Паоло Томмази, поднося руку к козырьку, – я знаю, кто это.
– Кто же он, отважный бригадир?
– Сам Паскуале Бруно, господин!
Графиня вскрикнула и лишилась чувств. Так подошло к концу празднество.
Час спустя князь де Бутера сидел за письменным столом в кабинете и приводил в порядок какие-то бумаги, когда к нему вошел торжествующий мажордом.
– В чем дело, Джакомо? – спросил князь.
– Я же говорил вам, господин…
– Что именно?
– Вы только поощряете его своей добротой.
– Кого это?
– Капитана Альтавилла.
– А что он сделал?
– Что сделал, господин? Ваша светлость, конечно, помнит о моем предупреждении. Я не раз говорил, что он кладет себе в карман серебряный прибор.
– Ну а дальше что?
– Прошу прощения! Но вы ответили, господин, что до тех пор, пока он берет лишь свой прибор, возражать против этого не приходится.
– Помню.
– Так вот сегодня, господин, он взял не только свой прибор, но и приборы своих соседей. Мне недостает целых восьми приборов!
– Что ж, это дело другое, – сказал князь.
Он взял листок бумаги и написал следующие строки:
«Князь Геркулес де Бутера имеет честь довести до сведения капитана Альтавилла, что не обедает больше у себя дома, и в силу этого непредвиденного обстоятельства он лишен удовольствия видеть его за своим столом, а посему просит господина Альтавилла принять скромный подарок, долженствующий хоть немного возместить тот урон, который это решение наносит его привычкам».
– Вот возьмите, – продолжал князь, вручая пятьдесят унций [117] мажордому, – вы отнесете завтра и письмо, и деньги капитану
Альтавилла.Джакомо, знавший по опыту, что возражать князю бесполезно, поклонился и вышел. Князь спокойно продолжал разбирать бумаги. Прошло десять минут и он услышал какой-то шорох у двери кабинета. Подняв голову, он увидел человека, похожего на калабрийского крестьянина, – тот стоял на пороге, держа в одной руке шляпу, а в другой какой-то сверток.
117
630 франков. (Прим. автора.)
– Кто здесь? – спросил князь.
– Я, господин, – ответил пришедший.
– Кто это «я»?
– Паскуале Бруно.
– Зачем пожаловал?
– Прежде всего, господин, – сказал Паскуале Бруно, подходя к князю и высыпая на его письменный стол содержимое своей шляпы, – прежде всего я хочу вернуть вам триста унций, которые вы так любезно дали мне взаймы. Деньги эти пошли на то дело, о котором я вам говорил: сожженный постоялый двор заново отстроен.
– Вижу, ты человек слова. Ей-богу, меня это радует.
Паскуале поклонился.
– Затем, – продолжал он после небольшой паузы, – я хочу вручить вам восемь серебряных приборов с вашими инициалами и гербом. Я нашел их в карманах у некоего капитана. Он, должно быть, украл их у вас.
– И ты возвращаешь мне краденое?! – воскликнул князь. – Забавно! Ну а что в этом свертке?
– В нем голова презренного человека, который злоупотреблял вашим гостеприимством, – сказал Бруно. – Я принес ее вам в доказательство моей вечной преданности.
С этими словами Паскуале Бруно развязал платок и, взяв за волосы окровавленную голову капитана Альтавилла, положил ее на письменный стол князя.
– На кой черт мне такой подарок? Что мне с ним делать? – воскликнул князь.
– Все, что пожелаете, господин, – ответил Паскуале Бруно.
После чего он поклонился и вышел.
Оставшись один, князь де Бутера несколько секунд не спускал глаз с головы мертвеца: он сидел, покачиваясь в кресле и насвистывая свой любимый мотив. Затем, что-то надумав, позвонил, – на этот звук явился мажордом.
– Джакомо, – сказал князь, – незачем тебе завтра утром идти к капитану Альтавилла. Разорви мое письмо, возьми себе пятьдесят унций и отнеси эту падаль на помойку.
В дни описываемых событий, то есть в начале 1804 года, Сицилия оставалась в полудиком состоянии, из которого ее вывели, хоть не полностью, король Фердинанд и оккупация англичан: шоссе, соединяющее сегодня Палермо с Мессиной и проходящее через Таормину и Катанию, еще не было проложено, и единственная, пусть и не весьма хорошая, но сносная дорога между этими двумя городами шла по берегу моря через Термини и Чефалу. Ныне, заброшенная ради своей молодой соперницы, эта старая дорога привлекает только художников, которые вдоль нее находят немало прекрасных видов. Сейчас, как и прежде путешествовать по этой дороге без единой почтовой станции можно тремя способами: верхом на муле, в паланкине с парой лошадей и в собственной карете, предварительно выслав вперед перекладных, которые будут ожидать путника через каждые пятнадцать миль.