Железная скорлупа

Гингалин глянул с высоты седла брезгливо, крестьянин вздрогнул от жесткого голоса:

– Что ты делал в моих угодьях?

По правде говоря, Гингалин еще не стал хозяином Сноудона, до свадьбы осталось две недели, но никто из егерей не посмел поправить спасителя королевства.

– Я собирал хворост, господин, – пролепетал виллан. Сквозь маску грязи проступала смертельная бледность.

– А кто дал разрешение? – спросил Гингалин грозно.

Егеря засмеялись вилланскому испугу.

– К-королева не против, если подданные в крайней нищете иногда подберут ветку-другую, – сказал виллан плачуще. Подбородка коснулось острие копья, и мужик вздрогнул, кругля глаза, вызывая взрыв хохота.

Гингалин жестко усмехнулся:

– Королева не против, а я, новый хозяин земель, против. И сдается, ты не только палки собирал.

– Нет-нет, господин, только хворост, всего несколько веток, – выпалил мужлан скороговоркой.

Гингалин кивнул егерям, и пара всадников, спешившись, исчезла в сплетении молодой зелени. Через некоторое время к ногам виллана швырнули силки на птицу и мелкого зверя. Мужик под громовой смех покачнулся.

Юноша, оглядев ловчую снасть, презрительно сплюнул:

– Хворост стал летать и бегать?

Виллан тонко закричал:

– Господин, зима выдалась тяжелой! Двое сынков померли, дочери хворают, жена!.. Пощадите, господин! Смилуйтесь!

Гингалин поморщился, словно услышал непристойный звук, присущий свиноферме, махнул рукой:

– Вздерните преступника!

Виллан отчаянно закричал, метнулся в чащу. Швырнув его наземь ловким ударом «пяткой» пики в хребет, егеря с хохотом связали ему за спиной руки, деловито свили петлю и оплели грязную шею белым кольцом.

Гингалин с холодной усмешкой наблюдал, как вопящего крестьянина усаживали на коня, как егерь, взобравшись на дерево, привязывал конец веревки к толстой ветке.

– Хоть раз в жизни побудет господином, покатается на лошадке! – смеялись охотники. Гингалин одобрительно улыбался.

Легкий шлепок по крупу, и вопль виллана оборвался, его судорожный танец вызвал громовой хохот. Гингалин равнодушно отвернулся от первого весеннего плода, скомандовал:

– В замок! Пора пообедать.

Кровь нехотя остывала после бешеной скачки. Гингалин подставил лицо солнечным лучам. В светлом небе плыли кудрявые облака, похожие на белоснежные горы, летающие острова и сказочных животных.

Конь, громко фыркая, тянулся к изумрудным стеблям, вокруг расстилалось зеленое море. Звонко пели птицы, стрекотали насекомые. Гингалин жадно вдыхал чистый воздух, грубое удовольствие щекотало мозг.

«Хорошо! Быстрый конь, ветер в лицо, запахи весны, ощущение полнокровной жизни!»

Во рту пересохло. Увидав справа деревню, Гингалин пришпорил коня.

Жители неустанно работали на полях, чтобы прокормить лордов.

«Хорошо, пусть работают», – подумал он с удовольствием.

Он ехал по улице, всматриваясь в дома, мимо шмыгала домашняя птица, громко лаяли псы. Ощутив чей-то пристальный взгляд, он резко повернул голову, заметил в дверном проеме хижины мелькнувшую фигуру. Конь покорно направился к неказистому домику.

Гингалин, спешившись, бесцеремонно зашел в дом, скривился при виде скудного убранства. В темном углу лежал комок тряпок. Гингалин сказал неприязненно:

– Эй, там, я хочу воды, принеси!

Тряпки зашевелились, и перед взором рыцаря предстала угловатая девушка – юная, почти ребенок, она торопливо проковыляла мимо. Гингалин, сердито сопя, переминался у входа, сплевывал на пол, устланный соломой, от тяжелых запахов в носу свербело.

Девчушка вернулась с водой, юноша брезгливо отпил из грязной щербатой плошки, остатки выплеснул на пол.

– Может, станет чище, – хохотнул грубо.

Девчушка съежилась, в ее огромных глазах читался страх. Гингалин обратил внимание на хромоту, кивнул: понятно, почему не в поле, поранилась, наверное.

– Как живете? – спросил покровительственно. – Что молчишь, отвечай!

– Хорошо, государь, – прошептала девушка.

Гингалин с усмешкой обвел комнату рукой:

– Незаметно.

– Зима выдалась тяжелой, но мы не жалуемся, – сказала смиренно.

– Хорошо, – кивнул юноша.

Девушка попятилась от его пристального взгляда. Гингалин воровато огляделся и прикрыл за собой дверь.

– Нет, пожалуйста, не надо, – прошептала вилланка умоляюще, что распалило его еще сильнее.

Хромоногая попыталась выбежать из дома, но юноша ухватил ее за пояс, грубо развернул и отправил на пол. Захлебываясь темным желанием, он задрал ей юбку на спину, вошел грубо, неистово. Плач и мольбы девчушки возбуждали его лучше изысканных ласк.

С мощным выдохом переждал сладостное ослепление, затем отшвырнул вилланку. Та зарыла лицо в солому, хрупкое тело сотрясала дрожь, по белым бедрам текли красные струйки.

Гингалин, довольно рыкнув, натянул штаны, ладонью смахнул со лба пот. На пол бросил пять серебряных монет:

– Вот, в помощь семье. Да не реви. Я твой господин, гордись оказанной честью.

Девушка надрывно рыдала. Юноша пожал плечами, пинком сорвал дверь с петель и полной грудью вдохнул сладкий весенний воздух:

– Хорошо!

Солнце теплыми лучами гладило по щекам, Гингалин довольно жмурился, наслаждаясь легкостью и силой. Прыжком взлетел в седло, в лицо ударил ветер, приятный холодок остужал пожар в груди.

Облака плыли по синему небу, сливаясь в кудрявые пары, кружились в медленном танце. От распирающего восторга Гингалин привстал в седле, захохотал.

До свадьбы оставалась неделя.

Глава десятая

Все в замке пребывали в хлопотах.

Носились прачки, разнося аромат свежего белья. Поломойки и горничные скоблили залы, разливая по полу реки мыльной воды. Стучали молотки, вжикали пилы, вкусно пахло свежим деревом.

Во дворе резали птицу, забивали быков и свиней, а на кухне сбивались с ног, целые рощи дров шли на поддержание огня в печах. В саду повязывали на ветки цветные ленты, а залы украшали цветами.