Железное поле

Вахновским управлял Андрей Черепанов, механиком на заводе служил Петр Херасков. Предприятие было сезонное, только зимой пылали его горны и ухали его молоты. Весной, летом и осенью рабочий люд крестьянствовал. Возможно, такой же режим соблюдался и на остальных заводах.

Нынче как-то принято разводить хлебопашество и железоделание по разным углам. И этим как бы подчеркивать, что рабочий и крестьянин заняты совершенно несовместимым трудом. Хотя, мне-то кажется, больше пользы в напоминании о родстве и единстве их занятий. Во-первых, как вы сами убедились, крестьяне Вологодчины еще во время оно в домашних домницах выплавляли из болотной руды чугун и сталь для хозяйственных нужд. А во-вторых, как хлебопашец, так и металлург имеют дело с землей (современному рабочему, полагаю, не грех почаще на это указывать). "Земля от камня только тем разнится, что ее в воде размочить можно", — писал Михаил Васильевич Ломоносов. И еще: "…всякая глина, а особливо красная или желтая, в себе несколько железа содержит, и весь наш шар земной почти из железной руды состоит". Уломские крестьяне называли болотную руду "грязью" или "железной землей". Отношение у них к железу было сходным с отношением к земле, из которой оно выплавлено, а традиционное отношение крестьянина к земле, надеюсь, всем хорошо известно…

Перечисленные заводы работали от водяного колеса. Кроме Липенского. "Здесь была паровая машина мощностью в 35 лошадиных сил, построенная в Манчестере в 1793 году. Она приводила в движение станки и машины резательного отделения а в кричном отделении была "лежачая" паровая машина мощностью 15 лошадиных сил, от нее работал огромный вентилятор для подачи воздуха в кричные горны. В деревянной пристройке были расположены 80 маленьких наковален для ковки гвоздей".

После отмены крепостного права число крестьянских домниц в Уломе исчислялось сотнями (случалось, семья обзаводилась несколькими железоплавильными печами, к примеру, в 1870 году в деревне Нерхавье у братьев Павловцевых было две домницы). А кузниц, плющильных и разрезных заводов перевалило за тысячу. Железоделанием занято до двадцати пяти тысяч доменщиков, углежогов и подсобных рабочих. В районе приблизительно такое же количество и кузнецов (причем постоянно растет цифра ремесленников, осваивающих техническую литературу и читающих чертеж, так, кондашские кузнецы Новожиловы, например, по чертежам ковали детали фигурной формы).

Если белозерцев дразнили "белозерскими снетками", кирилловцев — "кашехлебами", вытегорцев — "камзольниками", а вологжан — "толоконниками", то за жителями Уломы прочно закрепилось прозвище "уломские гвозди". Издревле здешние умельцы занимались выделкой гвоздей: семьдесят различных "нумеров" — видов их — ковали мастера, от каблучных — длиной в два сантиметра, до барочных — семидесятисантиметровых. Уломские гвозди очень ценились, на ярмарках покупались нарасхват. В Москву поставлялось ежегодно до ста пятидесяти тысяч пудов гвоздей, в Новгород — до шестидесяти тысяч пудов, в Ригу — до двадцати тысяч, в Петербург — до восьми тысяч, на Весьегонскую ярмарку — до шестидесяти тысяч пудов.

Слава уломских поделок уже в начале девятнадцатого века перешагнула границы и рубежи. Вот что пишет кисовский купец Филипп Носырин в своей книге "Улома и ее железоделательное производство", которая еще в прошлом столетии являлась библиографической редкостью: "Когда я ездил в Англию для продажи гвоздей, английские купцы и фабриканты часто задавали мне вопрос: "А, должно быть, ваша фабрика "Улома" — огромное предприятие, раз снабжает всю Англию гвоздями?" Я усмехался: "Не маленькое… Но, собственно, по вашим понятиям, нет! Просто кузница допотопного вида, крытая дерном, четыре аршина в длину и столько же в ширину… В углу — горн с мехами, перед ним гвоздарная наковальня… Рабочих в ней: кузнец и молотобоец — подросток лет двенадцати — и все!" Англичане не верили, качали с сомнением головами, принимая эти слова за насмешку, но они были правдой; фабрикация гвоздей проводилась самым примитивным, ручным, кустарным способом. Но она давала до миллиона пудов в год прекрасных доброкачественных "уломских" гвоздей, столь необходимых англичанам для постройки их судов. Следовательно, изделие уломского кустаря — гвозди повидали кой-что, изъездили все океаны и моря по всем направлениям.

Из рук местных мастеров выходили и некоторые другие изделия, необходимые при строительстве и оснащении флота, например, здесь ковались судовые четырехлапные якоря весом до двадцати пяти пудов штука, петли рулевые для барж. Якоря вырабатывались в деревнях Гришкино, Коротово, Степаново в кузницах с усиленными мехами.

Мало-помалу и в кустарное производство внедрялись механизмы: частью использовался отечественный и мировой опыт, частью сами ремесленники пытливым умом добивались усовершенствований. Так, в 1892 году купец Андрианов с компанией устраивает паровой завод для выделки конных гвоздей. Все станки для завода изобрел крестьянин деревни Карпово, механик-самоучка Александр Моисеев. В кузницах и на железоделательных предприятиях появились подъемные блоки и краны, плющильные и разрезные станы, водяные и конские приводы с деревянными зубчатыми передачами.

Крестьянин-ремесленник, как правило, был и конструктором, даже если дело не доходило до создания сложных механизмов и станков. Ему поневоле приходилось влезать в изобретательские дебри. Потому что, во-первых, не существовало какой-нибудь такой конторы, которая заботилась бы об облегчении его труда. А мастер желал облегчить труд, пусть не себе, так сыну, ведь промысел обычно передавался по наследству. Во-вторых, в девяноста случаях из ста, весь личный инструмент ремесленника состоял из самоделок. Конечно, дедов сундук с рубанками, шильцами и прочим скарбом выручал, но без пополнения орудий труда и без внесения в них разумных новшеств вряд ли станешь мастером, хотя бы и заурядным.

Делая полезную и удобную повседневную вещь, может быть, всего лишь кузнечные клещи, народный мастер не забывал и о том художественном впечатлении, которое она способна произвести. Стыдно было хорошему мастеру, "славутнику", пустить в мир неприглядную вещь. Но напоминает, толкая меня под локоть, пословица: "Стыд — не дым, глаза не ест". Не только в стыде суть появления в мастерской ремесленника художественно выразительного кузнечного инструмента. Представьте себе, что на лавке в кузне лежат два вида клещей — клещи для проката железа и клещи-каляне. Вам срочно надо вытянуть из горна железную чушку. За какие клещи браться? Не теряйтесь. Присмотритесь к ним как следует, они вам сами подскажут, которые для чего предназначены. "Прежде всего отметим, что клещи для проката железа и клещи-каляне сконструированы столь выразительно, что с первого взгляда становится очевидным различие их утилитарно-производственных функций. Представление о том, как использовать эти орудия труда, складывается сразу же под впечатлением зрительной оценки их пластической формы. Клещи для проката предназначены для того, чтобы с их помощью тянуть, вытягивать что-либо: плиты из горна, полосы из-под молота, прутья из-под резцов и пр. Их основная функция нашла свое материальное овеществление в выработанных долголетней практикой размерах и характеристиках формы. Наиболее ответственная, захватывающая часть клещей решена выразительно и экономно. Сужающиеся к концу части — створки — имеют необходимую для захвата железа длину и форму, чем-то напоминающую птичий клюв. Длина рукояток клещей, равная примерно одному метру, обеспечивает достаточное отдаление удерживающего их человека от раскаленного металла.

Пластическая трактовка формы сконструированных таким образом клещей как бы содержит в себе информацию о характере выполняемой с их помощью работы. Очевидность информации придает этому производственному инструменту известную меру эмоциональной выразительности…" [7] .

Клещи-каляне предназначены "крицу под молотом поправлять", то есть удерживать ее в неподвижности. Поэтому и образное решение их иное.

Народные мастера сознательно шли на художественное обогащение орудий труда. Для них была очевидной и красота пользы, и польза красоты.

7

Гизе М. Э. Очерки истории художественного конструирования в России XVIII- начала XX века. Л., 1978, с. 22.

Почему дети кузнецов с младых ногтей тянулись к отцову горну в аспидно прокопченную избу? А ведь мало кого зареванного и силой вели туда родители. Чаще всего сами прибегали, без понуждения. И толкались в кузне день-деньской, испросив дозволения на помощь взрослым: чего-нибудь относить-подносить. Сами посудите: станет ли кто так стремиться к "проклятому труду"?

Безусловно, работа кузнецов и тяжелая, и изнурительная. Но ведь и творческая, не лишенная красоты и поэзии! А творческий труд, покуда он таковым остаётся, каким бы "каторжным" ни казался, всегда будет сильнейшим магнитом для человека.

Народный мастер и в немудрящую вещь, какой место на скотном дворе, и в ту, которая должна украсить петербургскую набережную или вельможную залу, одинаково вкладывал и талант, и душу. Творец — он всегда творец, а не только по средам и вторникам, когда есть престижные и денежные заказы. Он потеряет уважение к себе, если начнет иначе относиться к делу. Поэтому так и разнообразны изделия кузнечного ремесла Железного Поля, имеющие несомненную художественную ценность и хранимые ныне в Устюженском и Череповецком музеях. Это и слесарный инструмент, и печные дверцы и вьюшки, и ярусные светцы с витым стволом, напоминающие растение, и "коруны" водосточных и навершия дымовых труб, и дверные навесные петли и щеколды, и различные по форме личины замков, украшенных геометрическим орнаментом в стиле резных прялок.

В конце девятнадцатого — начале двадцатого века Улома почти перестала выплавлять собственный металл. Кроме прочих причин, немаловажной являлась и та, что богатые рудные болотины края поистощились. Сказанное, однако, не означает, будто здесь потеряли вкус к железу. Просто теперь даже и чистые доменщики занялись кузнечным ремеслом. Железо сюда доставлялось с Урала, в основном от тамошних заводчиков Голицыных. В год привозилось в чушках обозом до четырехсот тысяч пудов. Кузнецов в Уломе тогда было до десяти тысяч, общая сумма производства достигала полутора миллионов рублей…