Железные Лавры

Граф переглянулся с седым дядей, тем увеличив мой вес и значение едва не до самого ярла. Я даже дыхание затаил.

– Говоришь, как какой-нибудь медиоланский ритор, не хуже, - и мне показал граф радушный свой оскал. – Кабы не чернявый, так признал бы в тебе здешний древний род. Из арабов никак?

Удивил меня граф, наконец, своей поздней прозорливостью. То верно: мать моя, даруй ей, Господи, покой и радость на небесах, была по отцу сирийкой и при рождении, до Святого Крещения, была наречена Фатимой. То я и признал, не таясь.

– Ты и в арабском силен, чернорясец? – вопросил граф.

– Впитал с молоком матери, - соврал я, ибо впитывал арабскую речь с шербетом арабских торговцев

– Может пригодиться этот грачёнок, - шепнул графу его дядя.

Граф немного помолчал, глядя прямо на меня.

– Значит, Силоам вовсе опустел? – спросил он, не взгрустнув ни на миг.

– Так и есть, господин, - подтвердил я.

– Может, и к лучшему, чище здесь пути станут, - сказал седой дядя графа, явно радуясь тому, что шайки больше не станут виться вблизи, по путям паломников.

Видать, не кормили этих знатных господ пути редких тех и нищих искателей правды и чудес.

То ли вопросить, то ли повелеть мне еще что-то собирался граф, но в этот миг донесся из глубины леса за его спиной волшебный неуместный звук: тонкая серебряная струна тренькнула, будто лесной бог Пан тронул ее в печальной задумчивости. Все кони разом прянули ушами. И тотчас из чащи выскочил пеший воин и что-то зашептал у стремени господина. А граф, слушая его, стрельнул глазами в ярла Рёрика, как крепкую стрелу пустил, кою мечом уже не отмахнешь. То была стрела опасной вести, но она ничуть не смутила ярла: он стоял на месте нем и недвижен. У меня же вдруг подвело живот, хоть и никакого страха не было, откуда бы страху взяться, пока ярл так крепко стоит?

– Выведи живо! – велел граф воину, и тот снова канул в чащобу, а граф обратился к дяде: - Вот и новые чудеса, недаром вчера в самый полдень петух орал.

И вот вывели на поляну меж «бычьих рогов» еще одного факира судьбы – шла у графа и вправду чудная охота, дикой охоте в посрамленье.

Такого странника вовсе можно было не представлять. По небольшой, походной арфе с посеребренной планкой колков запросто было признать: он из рапсодов непролазных дебрей, он из череды орфеев бескрайних топей, откуда канувшим душам всплыть труднее, чем из глубин Аида. Одним словом, языческий певец-бард, и все прочие части его облика – долгие в рыжину власы с утлым венцом из веточек на них, некая темная руна на лбу, узкое, как бы стекающее с небес лицо, рваный кустами плащ с шитьем из непонятных знаков – подтверждали его высокое лесное предназначение. Был он возрастом, пожалуй, меня немного старше, вровень с ярлом Рёриком, если только не умел принимать любую личину. Впрочем, вряд ли колдуны-певцы принимают личину красивого, тонколикого юноши с чертами, выписанными горностаевой кистью или фазаньим перышком, когда во хмелю. А бард был в сильном хмелю и стоял как будто не на тверди, а на корабле в бурю, но стоял опытным навклером, владельцем судна.

Так глянул он мне в глаза, что и меня как бы знакомо закачало, а нутро так бы и опросталось не в верх, а вниз. Я возопил простить меня и помчался в ближайшие кусты. И вот с того пробега, вижу теперь, началась моего путешествия Глава вторая...

[1] Лев IV Хазар (годы правления 775-780), незадолго до своей кончины начавший борьбу с иконопочитанием.

[2] Ярл – высший титул в средневековой Скандинавии; в ту эпоху – племенной вождь.

[3] Триклиний – пиршественный зал.

[4] Силенциарий – придворная должность в Византии; ее носитель отвечал за поддержание порядка и тишины в Большом императорском дворце в Константинополе.

[5] Геронда – с греческого «старец».

[6] Обол – мелкая монета.

[7] Антоний Великий (251-356) – великий подвижник, пустынник и основатель отшельнического монашества.

[8] Оглашенный – человек, еще не принявший Святое Крещение, но уже наставляемый в вере.

[9] Купель Силоам – городской иерусалимский водоём, к которому Спаситель послал слепого, чтобы тот умылся и прозрел (Ин., 9:1-7).

[10] Итинерарий – описание путешествия с указанием дорог и мест отдыха.

[11] Древняя единица измерения расстояний; здесь греческий стадий – 178 м.

[12] Кафизма – в богослужебной практике раздел Псалтири, включающий в себя от одного до нескольких псалмов

[13] Эйнхерии – в скандинавской мифологии лучшие из воинов, павшие в битвах и переселившиеся в Валхаллу.

Глава 2

ГЛАВА ВТОРАЯ.

На ее протяжении обращаются в ночной туман каменные стены, меч же не всплывает, а сам собой плывет по воздуху подобно обронённому в реку перу ястреба

Догнал меня хищный смех лангобардов, принес с собою свист стрел, утыкавших землю справа и слева, на полшага впереди – целили нарочито не промеж лопаток. Потом уж, когда я уселся в чахлом укрытии, не притоптавшись в спешке и едва не проткнув голый зад торчавшей снизу сухой веткой, догнал меня и ужасный стыд – вот же безрассудно вызвался я в монахи: получалось, то языческое пугало лесное устрашило до самой утробной жижи слугу Господнего и смело его прочь с дороги.

Между тем, ярл и бард, один другого чуднее, завели между собой не менее чудной разговор, а я слушал его из кустов:

– Вижу того, кого искал я давно, ярл Рёрик Сивые Глаза, - высоким и совсем не хмельным голосом пропел на данском наречии певец чащобных королей.

И снова тронул одну струну. Ее короткий и высокий припев словно оковал весь мир вокруг невесомой и незримой серебряной сетью-паутиной.

– Что за сладкозвучная ворона с трухлявого дуба? – необыкновенно обратился к нему ярл, разом порвав все петли колдовской сети.

– Эй, чужестранцы!На моей земле или на моем, или на латинском просторечии! – сурово предупредил граф Ротари, не знавший данского наречия.

Отважно покинул кусты я – едва ли не раньше, нежели легкий воин графа успел пособрать выпущенные ради смеха мне вдогонку стрелы.

– Эй, монах, что они успели сказать друг к другу? – потребовал от меня граф: уже я, «грачёнок», ему пригождался, - Смотри на меня, а не на них.

– Они лишь любезно приветствовали друг друга, а сей бард признал ярла тем, кем он и есть на Божьей земле, - отвечал ему, полагая и надеясь, что говорю в нелишнюю пользу ярлу.

– Похоже, не врешь, шустрый грач, - отдал мне первую плату за труд граф Ротари, но и пригрозил тотчас: - Послужишь, раз на моей земле, пролетая, нагадил.

– Да не больше воробья, славный господин!
– не удержал я свою дерзость, хотя то и было сущей правдой.

Сошло мне, однако. Успел задуматься граф.

– Выходит, вы тут встретились, зная друг друга! Не сговорились ли? - не обратив внимания на мой дерзкий торг, с тем же неистребимым, коварным любопытством обратился он к необыкновенным пришельцам, попавшимся ему вместо зверей. – И ты, медовый певец, можешь восславить подвиги ярла и тем подтвердить, что они правдивы?

– Я его знать не знаю! – поднял ярл свой твердый голос, снова взволновавший тучи.